Ознакомительная версия.
Однажды неожиданно и как-то запросто появилась хозяйка. Вошла, даже не взглянув на Шайтана, нагнулась, стала копаться в ящиках под навесом. Некоторое время он просто смотрел на нее, проверяя, на самом ли деле это она, а потом, убедившись – хозяйка, завилял хвостом, тихонечко заскулил. И, не дождавшись ответа, громко, во всю глотку гавкнул… Хозяйка обернулась, бросила раздраженно:
– Да замолчи ты! – Снова занялась ящиком, пробормотала себе под нос: – Задергали всю… то то, то это…
Что-то чужое, зловещее, ночное было в ней, в ее маленькой сгорбленной фигуре, в тихом неразборчивом бормотании, и из ящика слышался неживой, пугающий звяк опасных для Шайтана вещей. Ему стало страшно, но страшно по-особому, будто видел он сейчас не живого человека, а того, что не дышит, но почему-то шевелится, говорит; так же случалось и раньше – ему вдруг казалось, что за воротами идет не просто человек, а вот такой, не дышащий, которого пугать и даже кусать бесполезно – он не чувствует боли, ничего не боится, и Шайтану оставалось лишь молча надеяться, что он не полезет в ограду, сам его не закусает… И сейчас, здесь, он вдруг решил, догадался, что именно из-за нее, из-за вот этой, что так долго называлась хозяйкой, а оказалась такой, все и случилось: исчез единственный, кто любил его и кого он любил; по ограде бродили чужие, а он сидел взаперти, бессильный и бесполезный; из-за нее его привезли сюда, поселили среди рухляди и никому не нужного хлама, из-за нее так быстро он стал немощным старым псом. И вместо того чтоб пожалеть, сказать что-то важное, потрепать между ушами, все объяснить, она не хочет его замечать, на его приветствие отвечает окриком и бормотанием.
То ли от страха, то ли от злобы (он пока сам не мог определить) зашевелилась шерсть на хребтине… Он смотрел на голову в темном платке, на спину с двигающимися лопатками, на руки, что копались в ящике, рождали тусклое, тупое звяканье.
И постепенно злоба становилась сильнее, она росла, заливала его, топя страх, и мышцы становились тугими, крепкими, лапы напряглись, на языке появилась сладковатая, как перед едой, слюна.
И Шайтан тихо, осторожно пошел к ней. Так когда-то он шел к огромному злому телку, который чесался о штакетник их палисадника. Шайтан уже не раз убеждался, просто лаем его не прогонишь, и решил укусить. Неожиданно и сильно, чтобы надолго запомнил.
…Цепь не доставала до той, что называлась хозяйкой, несколько собачьих шагов. Шайтан остановился и ждал. Того запрета, что недавно не позволил укусить похожего, сейчас он не помнил – в нем была только злоба, спокойная, отстоявшаяся за последние месяцы…
Его враг, видимо, нашла то, что искала. Медленно, как через силу, выпрямилась, вздохнула и наконец отступила назад. Шайтан мгновенно растянул тело, изогнулся, рванулся; он сумел дотянуться до ноги, обхватил ее челюстями и резко сжал. Клыки легко прокололи ткань колготок и кожу, врезались глубже… Враг ухнула, дернулась, потащила его за собой. Ошейник превратился в удавку, челюсти свело, зубы застряли в ноге.
– А-а-а! – в полный голос уже кричала та, что называлась хозяйкой, нога тряслась, а Шайтан висел на ней уже не по своей воле – он не в силах был отцепиться, он трясся вместе с ногой, закатив от удушья глаза, и хрипел.
Потом сквозь кровяной шум в ушах услышал голос похожего; враг попятилась – Шайтан сумел освободить клыки, глотнул воздуха и еще через мгновение получил сильный удар по ребрам. Отлетел куда-то в сторону, снова задохнулся; он ничего не видел – в глазах была искрящаяся слезами темень.
– Ты что же!.. Ты что делаешь, гад?! – совсем рядом хрипло кричал похожий.
И его снова ударили, на этот раз в голову. Он снова отлетел, инстинктивно, против воли скуля, но тут же замолчал, попытался прийти в себя, увидеть врагов, занять оборону… Что-то подсказывало ему: нужно забиться в будку, спрятаться, переждать. И, может быть, все обойдется. Но что обойдется? Зачем? И как ему жить дальше так? Здесь? И он стоял, принимая удары ногами, палкой, и скалился, выбирая момент, чтобы броситься на похожего.
– Ну… ну щас ты получишь! – пообещал похожий, отбежал на безопасное расстояние и повел плачущую в сторону дома.
Боли Шайтан почти не чувствовал – тело онемело, вся жизнь собралась в груди, там, где стучало. Сейчас стучало бешено, как после долгого, на износ, бега. В глотке першило, и воздух с трудом пробивался внутрь… Шайтан стоял, свесив язык, тяжело, громко дыша, и смотрел в ту сторону, куда похожий увел ту, которая прежде была хозяйкой. Он слышал ее плач, ахи и охи, до захлебывания торопливый голос похожего, чьи-то негодующие, тоже ахающие и охающие восклицания. Потом все эти звуки удалились и смолкли. Стало тихо. Потом вдалеке закричал петух, за ним тут же другой, еще один. Дошла очередь до местного, что жил со своими курами за забором. Он кричал писклявым голосом, от которого Шайтана всегда тянуло залаять, да к тому же неправильно: не «кукареку», а как-то «кукаку»…
– Ку-ка-ку-у! – выдал петух, а глупые куры одобрительно-уважительно поквохтали.
Шайтан почему-то вдруг вспомнил, как лета два назад вечером после жаркого, душного дня они с хозяином пошли на озеро. У хозяина были с собой длинные прутья, ведро, банка с найденными в земле червяками. «Даст бог, рыбешки наловим, – говорил хозяин. – А мама пожарит – вкусно!» Шайтан никогда не был любителем рыбы, но не отреагировать на такие слова он не мог и согласно лизнул хозяеву руку… Пришли на берег, хозяин стал ловить рыбу – ловил долго и не очень успешно, а Шайтан сидел и наблюдал, косился на кружащих над озером коршунов… Ему хотелось купаться, но он терпел, зная, что, пока прутья направлены в воду, – купаться нельзя. Искупался, только когда хозяин собрался уходить.
И сейчас то ожидание, тягостное, досадливое, готовое перерасти в обиду на хозяина, показалось Шайтану счастливейшими минутами в жизни.
…Появился похожий. В руках – большая кривоватая палка. «Сейчас будет бить», – подумал Шайтан, напрягся, пригнул голову. Снова что-то внутри стало тянуть его в будку, сжаться там, стать маленьким, незаметным, а он стоял на месте в угрожающей позе, готовый к драке. Следил за каждым движением похожего. Похожий тоже смотрел на Шайтана. Лицо было спокойным, но спокойным так, как успокаиваются на что-то важное решившиеся люди. И в своем взгляде Шайтан тоже чувствовал успокоенность решимости. Он устал, хотел освободиться от груза всего, что случилось за последнее время, и, если бы его сейчас отпустили с цепи, он убежал бы далеко-далеко, лег бы в лесу, в глухой чащобе, и больше уже не вставал.
Похожий поднял палку к лицу. «Подбежит и ударит…» Шайтан гадал, куда он будет бить, чтоб увернуться и, может, успеть укусить… Вспыхнуло ослепительным светом, громыхнуло, и крошечный, но необыкновенно сильный камешек ударил Шайтана в бок. Ударил так сокрушительно, что опрокинул на землю. Шайтан взвыл – взвыл не от боли, а от страха перед этой новой силой, с которой неизвестно, как нужно бороться, как защищаться…
Он тут же вскочил, куснул то место, куда ударило. Почувствовал вкус своей крови… Громыхнуло опять и ударило теперь в голову. Шайтан полетел. Стало темно… Ему показалось, что он нырнул в черную теплую воду, уши сразу противно залило, защекотало, и вместо того чтоб всплывать, перебирая лапами, он стал опускаться ниже, ниже. Вода хлынула в грудь, уже не дышалось, и то, что стучало в Шайтане всю жизнь, – остановилось.
Он мягко упал на дно. И больше ничего не было.
2004 г.
Ознакомительная версия.
