В принципе, не то чтобы у моего супруга не было никаких других друзей и знакомых – конечно же, они были, однако с Чуланщицей и ее мужем его связывало основное любимое хобби – занятие горными видами спорта. Собственно говоря, поэтому каждые выходные мы вчетвером, я со своим супругом и Чуланщица со своим, совершали экскурсии в горы. Поначалу мне это казалось непосильной физической нагрузкой. Ведь в Москве, как известно, из самых высоких гор только Воробьевы, а в Стране Магазинов практически сразу мне пришлось взбираться на возвышенности высотой в две тысячи метров, что на первых порах было тем еще испытанием на прочность. Правда, постепенно я освоилась, перестала пыхтеть, останавливаться каждые полчаса, чтобы перевести дух, и где-то через годик движение на свежем горном воздухе стало для меня одним из любимых занятий. Вот только, к сожалению, того же самого я не могла сказать о компании Чуланщицы и ее верного супруга. Моя новая подруга почти всегда молчала, бросая в мою сторону пронзительно-ненавидящие взгляды, а я, стараясь не придавать этому значения, пыталась вести с ней разговоры на разные темы, что оказалось не так-то просто… И хотя с темами, на которые можно было беседовать с Чуланщицей, я определилась не скоро, но зато сразу выяснила, о чем в ее присутствии нельзя было даже заикнуться, и список последних оказался довольно длинным. В частности, Чуланщицу до глубины души раздражало, когда кто-нибудь из нас заводил речь о достоинствах и положительных качествах посторонних людей, а также об искусстве, достижениях науки, новостях политического и экономического характера, о фольклорном содержимом других культур, разных видах спорта, прочитанных книгах, увиденных фильмах и о многом другом. В то же время Чуланщица положительно реагировала и даже в виде коротких фраз принимала участие в беседах, в которых речь заходила о том, что соседи действуют на нервы, сослуживцы по работе не такие приятные люди, какими казались при первом знакомстве, кто-то кому-то страшно завидует, все женщины друг с другом ссорятся на почве зависти и ревности, у кого-то напрочь отсутствует совесть и т. д. и т. п. Другими словами, она участвовала в разговоре лишь тогда, когда речь заходила о негативных характеристиках отдельно взятых личностей или когда критиковалось несовершенство человеческой природы вообще.
Но если в Чуланщице ненависть проявляла себя откровенным и ежеминутно извергающимся бурным потоком, то в ее муже предательская сущность тщательно скрывалась под полуулыбкой Джоконды. Был он чрезвычайно говорлив, но то, о чем рассказывал, всегда крутилось вокруг: «хочу себе купить» и «вот, уже купил, приходите в гости и сами увидите». Надо заметить, что его культурный уровень не сильно отличался от Чуланщицыного, однако, в отличие от нее, он все же иногда читал газеты и смотрел телевизионные новости и, как следствие, имел некоторое представление о том, что такое инфляция, коррупция, библиотека, космодром, НАТО и даже мог показать на карте Россию, не перепутав ее с Китаем. Такая информированность была обусловлена еще и тем, что служил он инкассатором в офисе самого большого коммерческого центра Страны Магазинов, а его ближайшими соседями по этажу были весьма образованные ребята из отдела по маркетингу. Все они в свое время получили университетское образование, а некоторые даже защитили диссертации на экономические темы, успев побывать на практике в США, Канаде, Арабских Эмиратах и прочих зарубежных государствах. По понятным причинам, общение с мужем Чуланщицы не представляло для них абсолютно никакого интереса. Но ввиду того, что он оказался соседом по офису, работникам маркетингового отдела приходилось периодически вступать с ним в разговор. Из образования у мужа Чуланщицы была только десятилетка и трехмесячные курсы на инкассатора, причем последним он безумно гордился.
Помните, в песне про «очи черные» есть такие слова: «Как боюсь я вас…»? Так вот, муж Чуланщицы панически боялся своей супруги. Не знаю, в чем была истинная причина такого животного страха, но слово Чуланщицы, независимо ни от каких обстоятельств, было для него законом. Даже с такой тривиальной просьбой, как подать рулон туалетной бумаги, он обращался к своей жене не иначе, как «лапочка», «заинька» или «дорогушечка». Знаю только, что она была у него первой женщиной, а он у нее – нет. В общем, влип, бедняга-девственник. В сущности говоря, Чуланщица терроризировала его своими претензиями на каждом шагу. К примеру, если он ей длительное время не улыбался или за всю горно-походную экскурсию так ни разу и не ущипнул за заднее место, Чуланщицу это неминуемо настораживало, и в какой-то момент, не в силах сдержать своего возмущения, она гневно обрушивалась на него, вопрошая: «Ты меня любишь?!» «Ну что ты, милая, конечно», – тут же отвечал ей с заискивающей улыбочкой супруг. И если вечером того же дня Чуланщица приглашала нас к себе в гости на ужин, то во время приготовления еды, раздраженная утренним невниманием мужа, с кухонным ножом или каким-либо другим бьюще-колюще-режущим предметом в руке, она еще раз десять спрашивала у него: «Ты меня любишь?» При такой постановке вопроса, согласитесь, что не только ее муж, а вообще ни один нормальный человек не осмелился бы ответить «нет». Однако в те дни, когда моя новая подруга не могла пойти с нами в горы и компанию на выходных составлял нам только ее муж, то, перелетая, как невесомый мотылек, с камня на камень горной тропинки, он, не прекращая, жаловался на Чуланщицу. Причем, пользуясь ее отсутствием, совершенно не стеснялся в эпитетах, называя ее не иначе, как «ведьмой», «тупицей», «злобной идиоткой» и «командиршей чертовой». Признаться, в душе я ему сочувствовала, понимая, какой это тихий ужас – проживать под одной крышей с чудовищем, сосредоточенным на своей необъятной ненависти к людям всей Земли. Тем более что круг его общения на службе был качественно иным, раз в сто эмоционально и интеллектуально более привлекательным, нежели домашняя обстановка, где единовластно царствовала Чуланщица. Словом, ежедневное возвращение домой должно было казаться ему чем-то вроде посещения доисторической пещеры с ужасным драконом внутри. Но поскольку никаких решительных действий для изменения своей жизненной ситуации муж Чуланщицы не предпринимал, то сам собой напрашивался один-единственный вывод. Скорее всего, его и так все устраивало: зарплата супруги, существенно пополнявшая их семейную казну, приготовленный ужин на столе, посаженная на огороде грядка помидоров, воскресные походы в горы, ужин в Макдональдсе раз в неделю. Все, как у людей, все нормально. А счастье, наверное, в его представлении было чем-то вовсе не обязательным. «А вы знаете, сколько людей в Африке ежегодно погибает от голода?! – декламировал он с наигранно-драматической интонацией. – Да наша жизнь по сравнению с их условиями существования – просто сказка!» А ведь сказки бывают разные, и с хорошим концом, и с плохим, и с Кощеем Бессмертным, и с прекрасным Царевичем-Королевичем, и с Доброй Феей, и с Бабой-Ягой… Интересно, какую из них он имел в виду?
* * *
Между тем, распрощавшись с профессией уборщицы, я вплотную занялась поиском следующей работы, и вскоре мне удалось устроиться помощницей повара в ресторане того самого коммерческого центра, в котором работал муж Чуланщицы. Кстати, он же мне и посодействовал с трудоустройством. Что и говорить, поначалу благодарности моей не было предела, пока, наконец, я не увидела предстоящего объема работы. Если честно, проблема моего выживания в условиях ресторанного сервиса заключалась не столько в дискриминации по национальному признаку, сколько в эксплуатации человека человеком. Каждый девятичасовой рабочий день начинался у меня с чистки огромного мешка картошки и трех баков моркови, а в обеденное время продолжался посудомоечной работой. Без преувеличения скажу, что только робот мог бы не сломаться, перемывая ежедневно, помимо посуды, по восемьдесят кастрюль и сковородок диаметром от полуметра до метра с гаком. Именно это являлось причиной постоянной смены рабочего персонала на кухне. А если точнее, то на посудомоечной работе никто больше трех-четырех месяцев не выдерживал. Некоторые посудины были настолько гигантскими, что мне невольно вспоминалась сказка про Бабу-Ягу, которая посадила на сковородку двоих детей, чтобы зажарить их в печке. К сказанному добавлю лишь, что по прошествии всего пары месяцев этой работы я стала ощущать себя совершенно опустошенной. По приходу домой мне ничего не хотелось делать: ни читать, ни гулять, ни сидеть за компьютером, только тупо лежать перед телевизором, пялиться в него, ничего не понимая, и стонать от боли во всем теле, каким-то непонятным образом распространявшейся даже на брови и пальцы на ногах. А вдобавок к этому, голова соображала с каждым разом все меньше и меньше. Кстати говоря, оценивая полученный на кухне трудовой опыт, я поняла, почему представители подобных профессий не имеют никаких приличных хобби, а все выходные посвящают беспросветному пьянству. По сути, работая в таких нечеловеческих условиях, они не живут, а выживают, а когда вы выживаете, то чисто технически совершенно не важно, как это происходит. Полагаю, по той же самой причине пропадает интерес к жизни у очень древних старичков, которые живут себе да живут, не задаваясь вопросами «как?» и «почему?»
