Грант NWO
В какой-то из последующих дней один профессор физик с химического факультета Университета пригласил меня посетить его лабораторию и прочитать лекцию о механизмах переноса энергии. Я с удовольствием сделал это. Его лаборатория производила сильное впечатление своей оснащенностью: много уникальной аппаратуры, мощных лазеров, компьютеров. Научно-технический рай. После моего доклада особенно много вопросов было задано по модели Форстера. При ответах я показал графики и таблицы из своей новой книги «Energy Transfer», готовящейся к изданию в США. Профессор выпросил макетный экземпляр книги, почитать. Когда возвращал книгу, лицо у него было грустное. Не знаю, что было тому причиной: то ли жаль было с книжкой расставаться, то ли огорчился, что я нигде не упомянул его имя, то ли не понравилась критика в адрес Форстера, то ли погода была пасмурная.
Однако другой физик из соседнего Университета – профессор Висар – оценил мою книжку. И предложил поучаствовать в конкурсе NWO (The Netherlands Work Organization). Я принял предложение с огромным удовольствием. Дело в том, что Висар был всемирно известный спектроскопист, один из первых, кто разработал метод импульсного измерения времени жизни ЭВС. Он прекрасно владел и теорией, и экспериментом. Кроме того, он был очень интересный человек: знал несколько языков, хорошо разбирался в искусстве и литературе. В нем гармонично сочетались чувство собственного достоинства и простота в общении. Висар предоставил мне полную свободу: предложил самому выбрать объект, задачи и методы. Я был польщен таким доверием и написал проект по применению люминесценции для изучения трансформации энергии в одном из ферментов дыхательной цепи митохондрий. Висар внес в проект ряд дополнений. Проект успешно прошел первую конкурсную стадию отбора в NWO. На второй стадии Висар привлек к проекту еще две российские лаборатории, одна из которых занималась биолюминесценцией светлячков, а другая – люминесценцией ферментов. Проект получился более масштабным, но менее четким. Вторую стадию проект сначала не прошел, причем, двое из трех рецензентов справедливо указали на то, что он слишком рыхлый. Но Висар имел столь большой вес в NWO, что добился дополнительной экспертизы и, в конце-концов, проект был принят.
По приглашению Висара руководители трех российских научных групп приехали к нему, чтобы обсудить детали работы и бюджет. Когда дошло дело до дележки финансов, я крупно лоханулся. Мои коллеги-конкуренты оказались дюже проворными: сели за стол рядышком с Висаром и наперебой начали расхваливать свои достижения. Делали они это столь энергично, что я, сидящий в сторонке рядом с помощником Висара, не имел возможности вставить ни слова, зато придумал афоризм: «Ну, старьевщик, давай расхваливай свои бесценные товары!».
Висар поддался их напору и начал распределять им максимальные суммы. Когда дележка приблизилась к финалу, конкуренты вдруг опомнились и, слегка стушевавшись, спросили: «Викентий, а Вы почему сидите и молчите?». Я пожал плечами. Висар расписал остатки бюджета на мою группу. Получилось 25 тысяч долларов. Из этой суммы половина должна быть потрачено на командировки. Впрочем, в сравнении с тем, как финансировала науку родная Российская академия, это были бешенные деньги.
Для работы над проектом я привлек нескольких сотрудников и аспирантов. В течение трех лет удалось получить интересные результаты. Из сердца коровы и печени крысы удалось выделить те самые мельчайшие митохондриальные частицы размером 0,1–0,2 микрон, которые Георгий Беляев наблюдал в живых клетках с помощью микроскопа. Мы назвали их прото-митохондриями. Они оказались очень удобны, поскольку, в отличие от суспензии митохондрий, не обладали светорассеянием; поэтому можно было использовать люминесцентные методы в полную силу. Благодаря прото-митохондриям, удалось детализировать механизмы переноса электронов в дыхательной цепи. Кроме того, мы открыли два вещества, защищающие митохондрии от старения.
После издания американским оптическим обществом моей книги «Energy Transfer», я решил, что пора повторно выходить на тропу защиты. Переписал докторскую заново, постаравшись разъяснить те моменты, которые вызывали наибольшие споры. Диссертацию отдал новому директору Института – Е.Е.Фоменко, ставшему заодно председателем защитного совета. Егор Егорович полистал манускрипт и недовольно проворчал: «Я вижу, диссертация переоформлена, но все спорные утверждения оставлены по сути без изменений. Викентий Леонидович, не упорствуйте. Любите критику. Если она справедлива, она Вас поправит, а если не справедлива, то научит выдержке. Получите поддержку согласных и обопритесь о несогласных. Уберите из диссертации все те результаты, которые вызвали ранее нарекания Ваших критиков. И потом пожалуйста – защищайтесь». Я усмехнулся: «Соглашаются с тем, с чем не согласны, два типа людей: подлецы и мудрецы. Ни к первым, ни ко вторым себя не отношу. Если уберу из диссертации всё, чем кто-либо недоволен, то от нее останется только корочка. Я исправил то, что мог; а что не смог – считайте приемлемым». Фоменко сказал: «Многие члены дирекции думают о Вас… как бы это сказать помягче… не самое хорошее». Я ответил: «Если бы я всегда думал о том, что обо мне думают, то не смог бы сделать ничего путного». Фоменко мягко заметил: «Никто ведь не желает Вам зла. Критики хотят Вам помочь». Я усмехнулся: «Критик, пытающийся укусить, подобен скорпиону, а критик, пытающийся помочь, подобен ослу». Егор Егорович раздраженно пожал плечами: «Ну, тогда сами будете расхлебывать заваренную кашу. Не обижайтесь, но к данной ситуации применима пословица: баран бодает ворота, а соискатель – своих оппонентов».
Задолго до апробационного семинара директор дал почитать диссертацию Комаряку и Лизареву, а те передали ее своему приятелю доктору химических наук Савиницкому из МГУ. Никто из них ничего мне не сказал, а на семинаре была устроена образцово-показательная порка. Председательствовал Лизарев. Сотрудники его лаборатории пришли на семинар в полном составе и вели себя вызывающе агрессивно.
После моего доклада на трибуну вышел Савиницкий. Это был мужчина приятной наружности, с правильными чертами лица и ухоженными усиками, в общем, из тех стареющих мальчиков-красавчиков, которые неизменно оказывают обворожительное действие на женскую часть аудитории и благоприятное на мужскую. Глядя на него, мудрец бы воскликнул: «Ох, не смеши меня, пижон, до слез своим серьезным видом!». Он говорил спокойно, размеренно, с чувством честно выполняемого долга, долга не очень приятного, но необходимого. Перво-наперво Савиницкий выразил сомнение по поводу пригодности зеркальных кюветок. Затем заявил, что он, как эксперт ВАКа, считает, что диссертация вообще написана не правильно: сплошные методы и разные объекты (ДНК, белки, мембраны), а надо взять один какой-нибудь белок и описать его свойства (как в свое время сделал сам Савиницкий), вместо того, чтобы изучать особенности биологической люминесценции (как это делает Никишин). Далее он заявил, что белковая люминесценция давным-давно изучена, в частности, американцем Локовижем, с которым сам он знаком лично. А в заключение высказался о книге «Energy Transfer» в том духе, что ее нельзя воспринимать серьезно, так как она издана без рецензирования специалистами.
Я дал такой ответ. Зеркальные кюветки испытаны и используются не только у нас, но в лабораториях Франции, Голландии, США и других стран; они позволяют многократно увеличить чувствительность метода. Далее. В природе известны многие тысячи самых разнообразных белков. Если по каждому будут писать докторскую, то, конечно, недостатка в докторах наук не будет и сотрудники ВАКа не останутся безработными. Цель моей работы состояла не в изучении структуры и функции каких-либо конкретных биологических объектов, а в исследовании особенностей трансформации в них энергии, чем, собственно, и должна заниматься биофизика. Белковая люминесценция известна давно, но это вовсе не значит, что о ней известно всё. Локовиж начал свои исследования одновременно со мной. Ряд данных я получил раньше него. И если бы Биркштейн не зарубил в редакции журнала мою статью, то многие из приоритетов принадлежали бы теперь не Локовижу. Что касается книги «Energy Transfer», то ее рецензировали 3 наших специалиста и 4 американских, среди которых был и Локовиж.
Следующим на трибуну торжественно вырулил Комаряк. Он долго-долго что-то такое жевал, изредка останавливаясь и достойно скрещивая ручки на животике и ниже. Как-никак директор недавно дал ему пост замдиректора. Все-таки есть, есть закономерность: если научный сотрудник имеет амбиции, но не имеет интереса к науке, то непременно достигает успеха по административной линии, по профсоюзной или партийной, в дирекции или ВАКе. Речь Комаряка была бессвязной и непонятной, причем, не ясной вероятно даже для него самого. Он говорил, говорил и не мог остановиться. Его несло. Закончил он заявлением, что результаты работы Никишина не достоверны и являются дутой сенсацией.
