Ознакомительная версия.
Даже издали было видно, что и мимо Антохи годы не прошли. Вальяжный, малость раздался, очки на нем иностранные – в загранкомандировки ездит, всё у него в жизни ладно. С Иларием вот только не повезло.
Пока Клобуков курит, Филипп выдвинулся на заранее подготовленную позицию – в парк, за будку. Думал, ждать недолго, а уже почти восемь, и нету. Вот о чем психовать надо – что не придет, а не из-за выстрела. Всего и дела: поднял руку, нажал на спуск. И потом, упавшему, еще раз в голову. Это ни в коем случае не забыть от нервов. Это обязательно.
Внимание! Теперь точно он!
Неторопливый. Будто и не под дождем-ветром, а под ясными звездами. Остановился. Достает что-то из кармана. Книжечку? Ручку зонта зажимает подбородком, неловко. Пишет. И отвернулся – к свету соседнего фонаря.
Самое время! Лучше не будет.
Филипп выбрался из-за киоска, засеменил по мокрому асфальту на цыпках, стараясь не шуметь, хотя из-за дождевого шелеста все равно было бы не слышно.
«Браунинг», вылезая, зацепился за карман. Дернул со всей силы – порвал там что-то. Плевать.
Предохранитель снять, предохранитель!
С пяти шагов стал целиться, но прыгала рука. Ближе надо, в упор.
Нет, не выстрелю, вдруг понял Бляхин с обреченной, чугунной очевидностью. Кишка тонка.
Может, через секунду и преодолел бы слабость, но фигура в шляпе начала поворачиваться – Филипп едва успел спрятать оружие за спину.
Ему Клобукова было толком не видно, один силуэт, зато сам Филипп оказался лицом к фонарю.
– Постойте, постойте… – пробормотал знакомый, мало изменившийся голос. – Я вас откуда-то… Бляхин? Ты?!
– Кто это? – хрипло откликнулся Филипп. – Не разгляжу. Повернись-ка к свету, товарищ.
Клобуков повернулся, приподнял зонт, сдернул шляпу.
– Это я, Антон Клобуков! Двадцатый год, помнишь?
– Антоха, мать твою! – пробормотал Бляхин. – А я гляжу, кто это…
Он сейчас люто ненавидел себя. За слюнявость. Мог выстрелить в спину – не выстрелил. Уж в лицо тем более не сможет. Тля, навоза кусок. Есть люди, которые жизнь за горло берут и вышибают из нее, что им потребно. А есть слабаки, твари никчемные. И он тоже из них. Сгинет – туда и дорога…
– Какая встреча, через столько лет! Ты откуда? Куда? – кудахтал Клобуков. – А я живу здесь, в пяти минутах. Слушай, пойдем ко мне! Расскажешь, как ты, что. Я тебя не отпущу! Пойдем. Хоть ненадолго.
Вцепился в руку, повел за собой, приговаривая: «Поразительно, просто поразительно!»
Филипп по-тихому спрятал пистолет. Шел, поддакивал: «Вот это да. Надо же. Как говорится, гора с горой».
А уже выйдя на улицу, вдруг остановился.
Ты что же натворил, дубина? Окончательно себя сгубил. Когда Шванц узнает от арестованного, что Бляхин накануне с ним виделся – этого ничем не объяснишь.
От страшной мысли снова схватился в кармане за рукоятку. Но поздно. Улица – не парк. Вон люди идут, и вон, и вон.
– Ты чего встал? Идем, дождь же.
Поплелся. Как овца на убой.
Квартира у Клобукова была хорошая. Отдельная, в новом доме, целых четыре комнаты. Правда, на последнем шестом этаже, в полумансарде и без лифта, а комнатки маленькие, по площади меньше трех бляхинских, но все равно видно: Антоху недаром допускают лечить больших людей, ценит его государство. Пока поднимались по лестнице, Филипп порасспрашивал про жизненное – нельзя было показать, что внутри весь натянут, как струна. Про удобства спросил (домашний телефон у них, газовая колонка) и про семью – вроде как не знает. Клобуков ответил, что жена у него пластический хирург (черт знает, что это значит), звать Мирра, женаты больше десяти лет, живут очень хорошо, но она, жалко, в командировке, что у них двое детей, сын и дочка – про инвалидность не сказал и, упоминая о дочке, не пригорюнился. Привык, наверно.
На вопрос, где Филипп работает и жительствует, Бляхин ответил только: «Живу в Москве, работаю на улице Дзержинского», а кем – говорить не стал, тем более что уже поднялись.
Дома у Клобукова было не шибко красиво и не сказать чтоб аккуратно. В узком коридоре два велика – большой и поменьше, три вешалки – высокая, средняя и низкая, и там чего только не понавешано. На полу, Филипп чуть не наступил, валялись плюшевый медведь и мячик. Ну ясно, дети. Кабинетик, куда провел Антоха, тоже не ахти: книжки, книжки – ни вздохнуть, ни повернуться.
– Вот моя Мирра.
Клобуков взял со стола фотографию в рамке. На снимке покойница была совсем не такая, как сегодня в приемном. Во-первых, моложе, во-вторых веселая.
– Да, жалко, – вздохнул Филипп. – Ну, в другой раз познакомлюсь.
Антоха, как положено хозяину, суетился. Спросил, ничего, если они прямо тут, в кабинете. В большой комнате сын собирает планер, весь стол занял. Да не надо ничего, сказал Бляхин, поговорим просто, но Клобуков, конечно, не послушал. Бутылку коньяка и рюмки достал сразу, из шкафчика. Ушел на кухню собрать закусь.
Филипп быстро произвел осмотр на предмет какой-нибудь полезной информации.
На письменном столе лежало много бумаг, но всё медицинская чепуха. Что в ящиках?
Рылся, сам посматривал на открытую дверь. В очередной раз обернулся – замер. Там, откуда ни возьмись, появилась девчушка, маленькая. Бесшумно подошла.
Никакая не инвалидка. Руки-ноги на месте, мордашка кукольная, золотистые кудряшки до плеч. Смотрит внимательно, но не в глаза незнакомому дяде, а ниже, на пиджак (Филипп был в штатском, не в форме).
– Здравствуй, красавица, – сказал он улыбчиво, потихоньку задвигая ящик. – Я старый товарищ твоего папки. Давай, что ли, знакомиться. Меня дядей Филиппом звать. А ты кто?
Двинулся ей навстречу, нагибаясь и протягивая руки. Девочка продолжала глядеть в ту же точку, где Бляхина уже не было. Пошла – но не к нему в руки, а мимо, Филиппа вроде как и не видя. Задела ему колено локотком, но даже не повернулась.
Это она, оказывается, шла к высокому зеркалу, на него и смотрела. Остановилась перед ним, замерла. Потрогала ручонкой свое отражение.
Э, да она вот какая инвалидка-то, сообразил Бляхин. По психической части. Оно еще хуже, чем без руки или без ноги.
– Адочка – необычная девочка. Живет в своем мире. – Это Антоха вернулся, с подносом. – Подобные психические состояния пока плохо изучены медициной. Такой ребенок может идентифицировать очень небольшое количество людей – только тех, с кем постоянно общается, а остальных воспринимает как неодушевленные предметы или вообще не замечает. Для Ады в мире есть только я, мама и брат. Недавно купили ей черепаху, и Ада ее признала. Много часов на нее смотрела – и вдруг погладила. Огромное событие в Адиной жизни: население вселенной увеличилось еще на одно существо. С нами она почти никогда не разговаривает, а с черепахой часто. Правда, беззвучно, одними губами. Я много раз пробовал разобрать слова – нет, не понял. Адочка! Ада!
Девчушка обернулась. Опять прошла, задев Филиппа и не заметив, обхватила папашу за ногу. Антоха потрепал ее по волосам.
– Хорошо, что есть отец-мать, – посочувствовал Бляхин. – Без родителей такая пропадет. А сынок твой где?
Клобуков, обернувшись, крикнул:
– Рэм! Иди сюда! У нас гость!
– Щас! – донеслось откуда-то.
– Увлекающийся очень. Трудно оторвать. Не получается у него что-то с планером, но на помощь ни за что не позовет. Гордый, – объяснил Клобуков.
– Рэм? – спросил Филипп. – Что за имя такое? Я знаю «Лэм» – «Ленин, Энгельс, Маркс».
– А это «Революция-Электрификация-Механизация». – Антоха вздохнул. – Миррина идея. Долго с ней ругались, но ее не переспоришь. Сказала: следующего назовешь ты. Я хотел Ромулом, чтобы придать какой-то смысл, но родилась девочка.
Что за сокращение «Ромул», Филипп не спросил. Не хотелось сызнова показывать свою недогадливость.
– Дочку я назвал в честь матери моего отца – Ариадной. Красивое имя. А, вот и Рэмка.
Из-за двери высунулся мальчонка, примерно Фимкиного роста. Даже похожий – тоже скуластый и челка углом, а все же сразу видно: домашний, непуганый. Конечно, с отцом-то, матерью расти – не в интернате.
– Мой старый товарищ, с войны не виделись. Филипп… как тебя по отчеству?
– Просто дядя Филипп. Здорово, конструктор. Давай пять.
Парнишка вошел, пожал руку, задрал голову. Глаза – не Антохины пуговицы, а с небольшим раскосом, в мамку.
– Папа мне про войну и про Первую Конную никогда не рассказывает.
– А ты меня спроси. Мы с Антохой много чего повидали. Боевой у тебя папка.
Мальчишка начал сыпать вопросами:
– А у вас маузер был? А шашка? А вы товарища Буденного видели?
– Как тебя сейчас. И товарища Ворошилова видел. Да что Ворошилова с Буденным – я самого товарища Сталина видал. Молодого еще, ни одной седой волосинки. Он тоже был член РВС Югзапфронта, как наш…
Спотыкнулся, не договорил про Рогачова. Помрачнел и Клобуков.
– Да-а, там много чего было, на войне. Не говорил тебе папаша, что я его от расстрела спас?
Ознакомительная версия.
