ОЛЬГА. Ах, вот как, даже до этого дошло? Ее проблемы это твои проблемы? Так!
СТАРУШКА. Вот потому я и прошу руки и сердца вашей соколихи ясноглазой для моего ясна сокола. У нас такого быть не может. У жены столько мужей, сколько их есть. У мужа столько же жен.
ОЛЬГА. Ну ты подумай! А я и не знала! Что так далеко заехало. Что на твою квартиру уже есть жилец. А про детей ты подумал? Про Алешу и Машу? Ведь они будут у нас прописаны, Маша у меня, Алеша у тебя.
СТАРУШКА. Нет, у нас не так.
ВЛАДИМИР (Ольге). Так что, я не буду хозяин своего жилища? Мой дом не будет моя крепость? Кто-то начнет отсчитывать дни моей жизни? Я рассчитывал, что Алешка к тебе пропишется…
ОЛЬГА. А ты хочешь, чтобы твои дни отсчитывали чужие дети? Жизнь-то кончается!
ВЛАДИМИР. У меня начинается, дура!
СТАРУШКА. И у нас все живут со всеми в миру и в ладу.
ВЛАДИМИР (переключается на старушку). Это так быстро ваш народ бохнется. Если все со всеми будут жить. Смысл сожительства супружеской пары – это жизнь только друг с другом в здоровой атмосфере.
ОЛЬГА. Именно! Именно!
ВЛАДИМИР. А у вас, при вашем образе коллективного секса, как один отошел на сторону, как заболел триппером, и все тут же пошли чирьями и бубонами. И дети. В этом опасность групповых систем, я вам ответственно заявляю. Потому Африка загибается от СПИДа. Все спят со всеми.
ОЛЬГА. А как же ты живешь с двумя? С тремя?
ВЛАДИМИР. Кто?
ОЛЬГА. Ну этот твой старый товарищ по институту? Как он со своими женами? Не заразился?
ВЛАДИМИР. Они аккуратные! И потом, у многих мужья.
ОЛЬГА. А у мужей-то тоже имеются… случайные связи.
ВЛАДИМИР. Ну (пауза), живой надеется. Мой товарищ (водит рукой понизу) здоров.
ОЛЬГА. Вот так и Африка все надеется. А товарищу неплохо сдавать анализы кажинный раз.
ВЛАДИМИР. Дура была, дурой и осталась.
ОЛЬГА. Ругань не аргумент, как ты тут доказывал.
СТАРУШКА. Но мы… У нас никто на сторону не ходит, в том-то вся и основа! Мы живем отдельной семьей. Семьей вольной, новой, не забудьте, помяните добрым тихим словом. Сказал наш поэт Тарас Бульба-джан.
ВЛАДИМИР. Стало быть, вы шведы.
СТАРУШКА. Шведы, шведы мы.
ВЛАДИМИР. У вас шведская групповая семья.
СТАРУШКА. Групповая, да. Твоя жена родит нам нового шведа.
ВЛАДИМИР. Да вы знаете, сколько ей лет?
СТАРУШКА. У нас все рожают. Мы знаем как. До ста семи лет женщины репродуктивны! Но дети долго не живут из-за боевой обстановки. У меня вот сыночек трехлетний преставился.(Крестится, плачет.)
Ольга крестится.
Вез взрывчатку, попал в засаду…
ОЛЬГА. Господи! Как это трехлетний вез взрывчатку?
ВЛАДИМИР. В коляске. Ковбой Хагис!
СТАРУШКА. Да! Но я опять ношу под сердцем. (Крестится.) Мы наш, мы новый мир построим.
ВЛАДИМИР. Земля вам пухом.
СТАРУШКА. Да. Господи, когда придет кончина века, все гласи страдания го боятся, хоромы глас его огня соблистания невятся, людины возмутятся, царю ужаснутся, и будет царство царя древова…
ВЛАДИМИР. Вы что вообще? Оля, у меня схватки, подай таблетку мою.
СТАРУШКА. А ты успокойся. Не надо никаких таблеток. Чему быть, того не миновать. Нельзя мешать, ежели человек уже помирушка. Ежели человек уже опустился вниз, мря идет по долине смерти, то ему не препятствуйте.
ВЛАДИМИР. Оля! Ты слышала? Ты своего добилась, мря идет.
ОЛЬГА. Какая мря? (Роется в пакете.) Ищу, ищу!
ВЛАДИМИР. Ты что роешься долго? Ты уже на их стороне? Хочешь нашу квартиру себе целиком? Ты уже ихняя сука биллялидь?
СТАРУШКА. Наша сука, да. Наша уже желанная биллялидь. Там явится престол давита нова, у таму давиту нову буде страх великой…
Владимир таращится.
ОЛЬГА (ищет). Тут же было! Господи!
СТАРУШКА. Не найдешь, не найдешь, он уже кремняет, отходит, улетает наша белая лебедушка за леса она стоячие, за тучи она ходячие, на иное на безвестное живленьице.
СЕРЕЖА (всовываясь). Аминь.
ВЛАДИМИР. Охренели все на харарер?
СТАРУШКА. Вишь, в него уже беси вселились, харю ему как раскуролесили-то, глаза на кусы исклентали, лытки у него дрожат, юнчики побежали… Все. Не восстанет. Уходит он.
ВЛАДИМИР. Оля, тебе не стыдно?
ОЛЬГА. Не могу! Не нашла еще! Ищу!
ВЛАДИМИР. Блуда захотела?
ОЛЬГА. Ищу! (Высыпает все на пол.)
СТАРУШКА. Отдашь нам ее, я тебя исцелю!
ВЛАДИМИР. Исцелил волк кобылу!
ОЛЬГА. Ты же родил с этой Петровой мальчика? С Мухой Петровной?
ВЛАДИМИР. Какого мальчика, постой!
ОЛЬГА. Марья Николаевна вас встретила, ты мальчика ведешь за руку и говоришь: «Это мой сынок!»
ВЛАДИМИР. Верь своей Марье Николаевне! Она сама за мной ухлестывает! В матримониальных целях! У нее сексуальные фантазии! Мальчик! Это внук ее! Клевещет на меня, как… я не знаю, Яго! И я знаю почему! Я ей отказал в сожительстве… Она хотела меня! Причем как водителя, как плотника и как землекопа батраком на свою дачу! А зимой как лесоруба и истопника! Я ей в лицо отказал! Мальчик ей привиделся! Кровавый! Как Борису Годунову.
СТАРУШКА. Ну вот, а у нас, у нашего народа, все дети желанны. Кто от кого ни возьмись, тот и свой.
ВЛАДИМИР. Это у вас еще век неолита. Вы неандертальцы.
СТАРУШКА. Мы шведы, батюшка. Нас защищает Организация, милка, Объединенных Наций. И Евросоюз.
ВЛАДИМИР. Это еще до того у вас, до наций. Это обезьянки такие, они всем племенем трахаются кто на кого наскочит.
СТАРУШКА. Наоборот, за нами будущее. С нами нет, батюшка мой сокол ясный, ни депрессий, ни фрустраций, ни гендерных яко тако проблем типа крика «мой милый, что тебе я сделала». Ни женского вопроса, ни подростковых прыщей, так называемых «хотюнчиков», ни проблемы мужского климакса зрелого возраста. Мы живем легко, у нас нет ненужных. Мы должны плодиться. Но вы нас убиваете.
Спускается СЕРЕЖА.
ВЛАДИМИР. Я лично вас не трогал. Ку-ку! Вы не тем занимаетесь! Вон у вас роженица одна осталась со слесарем. Ку-ку! Смотрите: нет ответа.
СЕРЕЖА. Что так долго-то? Али бо гаре сакотела? (Али по харе захотела.)
СТАРУШКА (спохватившись, талдычит). А и гой еси, добрый молодец, у тебя товар, у меня купец. Мы золотом платим.
ВЛАДИМИР. Знаю я ваше золото. Сами пробы наладились ставить.
СЕРЕЖА. Четыреста восемьдесят пятая проба.
СТАРУШКА. Даем: цепь золотую, перстень и четыре зуба.
ВЛАДИМИР. Зубы-то у кого выдернули? Фашисты.
СЕРЕЖА. Гну андеть бзу. (Ну ответь псу.)
СТАРУШКА. Это я пожертвовала, собиралась вставлять, уже померили мне, но, грехи наши тяжкие, приняла аскезу святого Франциска. Ем цветочки.
ВЛАДИМИР. Четыре зуба мало. Килограмм золота в слитке буханкой и машину «мерседес шестисотый а». И самолет до… до… Я знаю, до Каны Галилейской. Хочется посмотреть на родину мамы.
СТАРУШКА. Ты что, пес!
ВЛАДИМИР. На слитке личная подпись председателя Госбанка, чтобы без фальшивок. Оля, я умираю. Когда в больнице долго не дают лекарство, это называется у них пассивная эутаназия.
ОЛЬГА. Вспомнила! На кухне! Я же давно приготовила воду и таблетку! (Выбегает.)
СЕРЕЖА. Мухмутьевна, ты вообще как эта. Давай я его завалю, емтырь, на Киевский рынок отвезем его, продадим на шашлыки…
ВЛАДИМИР. Я и говорю, вы людоеды! Пещерный век! Поздравляю!
СТАРУШКА. Ну, труп врага всегда была законная добыча шведов. (Наверх.) Ку-ку! (Пауза.) Ни слова не голчит.
СЕРЕЖА (показывает наверх). Улетает наша белая лебедушка… Уж скольких она сама положила, кукушка, теперь ее черед. (Прослезился.)
Старушка становится на колени, бьет поклоны.
ОЛЬГА (входит с лекарством и водой). Вот, выпей.
ВЛАДИМИР. Нет, Оля, сейчас другой расклад. Они решили меня зарезать и съесть. Тебе достанутся явно яйца всмятку как невесте. (Вдруг его осеняет.) А, кстати, баунька, вы трупы едите?
СТАРУШКА. Брезгуем, сударь мой.
ОЛЬГА. Прими таблетку! Не глупи!
ВЛАДИМИР. Хрен, я сейчас сам умру. Тогда они меня не тронут.
СЕРЕЖА. Это вы едите трупы. Которые вам продают на рынке под видом забитых. Кто же летом скотину будет резать! Когда самый прирост веса! Когда корма подножные! Нет. Мы трупами не увлекаемся. (Выходят со старушкой на балкон, поднимаются.)
ВЛАДИМИР. Тогда вперед. (Таращится.) Оля, схорони меня в отцову могилу. (Изо всех сил таращится.) Допекла ты меня, как Натали в конце концов Пушкина. Кстати – допекла – это дожарила. Мы тоже когда-то были людоеды. Мы же говорим – ты мне голову проел! Плешь прогрыз. Все древние дела остаются в пословицах. Они его съели с потрохами, его сожрали на работе. Или: ты мне все кишки проела с этой продажей квартиры и с нашим разводом. Ты у меня в печенках сидишь. Ты как все, людоедка… Я думал, ты у меня единственная, самая лучшая… Я же все время сравниваю в твою пользу! Тебе одной от меня ничего не нужно. Ну все, пока. (Таращится.) О, вот оно. Сколько времени? Я должен знать точно. И какой день недели, когда я умер.
