Ознакомительная версия.
Но тогда почему так больно? Почему время идет, а боль не проходит, не успокаивается, не отпускает? Ноет и ноет, вертится где-то в кишках острым клинком и выворачивает внутренности наружу. Почему она до сих пор помнит каждое слово из того разговора, каждое свое и его движение?
Помнит все, а так хотелось бы забыть.
Но вместо забытья Вику накрыли воспоминания. Она ясно увидела то, что видела вот уже семнадцать лет практически каждый день.
Вот она – радостная и чуть возбужденная – открывает дверь в кабинет заведующей интернатом. Вику пригласили для беседы, и она ждет, что заведующая сообщит ей, что ее просьба об усыновлении удовлетворена. Или хотя бы скажет, что надо сделать, чтобы ее удовлетворили.
– Здравствуйте! – Вика заявляет о своем появлении громким голосом и лучезарной улыбкой. Она входит и нерешительно останавливается у двери. В кабинете заведующей – пара незнакомых людей, и еще какая-то девушка. При Викином появлении женщина, которая сидит на диване рядом с мужчиной, наклоняется и что-то громко шепчет ему на ухо. Незнакомая девушка обращается к заведующей:
– Синьора Франческа говорит, что она будет счастлива, если Тониа станет такой же красавицей, как ее сестра.
– Станет, конечно, станет, – засуетилась заведующая, вставая из-за стола и бросаясь Вике навстречу: – Проходи, Викуля, проходи. Вот, познакомься: это Франческа и Альберто Унгрезе, а это Настюша – их переводчик.
– Очень приятно, – вежливо кивнула Вика, ожидая, когда же гости покинут кабинет и они с заведующей смогут заняться своими делами.
Ей уже так не терпелось ощутить себя в роли матери семейства!
Но итальянцы и не думали уходить. Они вскочили с дивана, окружили Вику и принялись что-то быстро и громко говорить, возбужденно жестикулируя.
– Они просят вас не волноваться, – начала равнодушно чеканить переводчица, глядя в окно и покачивая лодочкой на ноге. – Они обещают, что сделают все для того, чтобы Тониа и Джованни были счастливы. Вы можете просить все, что хотите. Они согласны на все условия ради счастья этих детей.
– Я… я не понимаю.
Вика беспомощно посмотрела на заведующую:
– При чем тут я? И кто такие эти Тониа и Джованни?
Лодочка упала с ноги переводчицы Насти, и хотя итальянцы смотрели на нее во все глаза, ожидая услышать перевод Викиных слов, переводчица предпочла промолчать, мучительно краснея.
Объяснила заведующая:
– Синьоры Унгрезе усыновляют твоих брата и сестру. Тониа и Джованни – итальянский вариант Тани и Вани.
Вика помотала головой, будто намеревалась вытряхнуть из головы дурной сон:
– Что значит – усыновляют? Бред какой-то! Это я их усыновляю! А этим кто разрешит?!
Заведующая обняла Вику за плечи и с нажимом сказала:
– Ты, милая, и разрешишь.
– Я?! – Вика отскочила, словно ее ошпарили кипятком. – Да ни в жизнь! Вы что, белены объелись?
Из нее вдруг поперла хабалистая деревня. Но ведь было отчего!
Заведующая как ни в чем не бывало прошла и села за свой стол. Посмотрела на Вику внимательным, долгим взглядом, заговорила спокойным, взвешенным, не допускающим возражений тоном:
– Я понимаю твое негодование и даже, в каком-то смысле, разделяю его, но в таких случаях, девочка, надо включать мозг и не давать воли эмоциям. Такой шанс выпадает раз в жизни – не воспользоваться им просто преступление. Они, – заведующая кивнула головой на итальянцев, которые снова притулились на краешке дивана и притихли, – богатые люди, рядом с которыми твои близнецы будут как сыр в масле кататься. Да еще и жить в Италии на Сардинии, поди, плохо?! А здесь что их ждет? Съемная квартира, родители, бьющиеся за копейку, и бесконечные вопросы о том, как это и почему сестра вдруг превратилась в маму. И больше ничего они здесь не найдут, ничего не получат.
– А я? А моя любовь?
– А ты никогда не слышала о том, что любовью сыт не будешь?
– Инга Матвеевна, но ведь они тоже меня любят!
– Конечно, Викочка, любят. Ведь им больше некого любить. Но подумай, им всего по шесть лет. У меня большой опыт работы с детьми, и я тебя уверяю, что через полгода они забудут, как тебя зовут, а через год даже не вспомнят о том, что ты когда-то была в их жизни. И интернат тоже забудут, и русский язык. Да, им положено знать, что они родом из России, но уверяю тебя, для них будет иметь значение лишь то, что они – Тониа и Джованни Унгрезе – живут в своем доме с любящими родителями и горестей не знают.
– Но они могут с таким же успехом жить здесь с любящими родителями!
Вика почувствовала дурноту, она едва сдержала приступ подступившей рвоты и в изнеможении опустилась на подставленный переводчицей, которая все это время молчала, стул.
– Про любовь я уже поняла, – сухо кивнула заведующая. – А что ты мне скажешь про горести? Альберто готов хоть завтра переписать на близнецов половину своего имущества, а это, между прочим, сумма, которая тебе и не снилась. Я уж не говорю о недвижимости. Пять домов в Европе, квартиры в Майами, парк автомобилей и целая куча перспектив. Скажи, пожалуйста, у тебя есть возможность отправить Ваню учиться в Оксфорд, а Таню – в лучший пансион Швейцарии, по окончании которого она будет блистать на венском балу дебютанток и сделает блестящую партию?
– Нет, но…
– Какие могут быть «но»? Какие, я тебя спрашиваю?!
Заведующая перешла на крик.
Вике тогда стало стыдно: чужая тетка так печется, так переживает о судьбе близнецов, а родная сестра уперлась рогом и не хочет пошевелить и пальцем ради их счастья!
Это впоследствии она осознает, что пеклась заведующая о своем вознаграждении, а не о будущем малышей, но сути дела это не меняло. Близнецам действительно делали шикарное предложение, из разряда тех, от которых не отказываются.
Вика тоже не нашла в себе сил отказаться. Дрожащей рукой она подписала все, что от нее требовали. И свой отказ от опекунства, и разрешение на усыновление.
– Можно хотя бы попрощаться? – спросила она, еле сдерживая слезы.
– Не думаю, дорогая, что тебе следует травмировать детей. К тому же, поставив свою подпись на бумагах, ты согласилась с тем, что не станешь искать встреч с близнецами и не будешь принимать какого-либо участия в их жизни. Думаю, тебе лучше уйти.
Уже почти полученные деньги жгли заведующей руки.
– Как скажете, Инга Матвеевна.
Вика встала и тяжело, будто была древней старухой, поплелась к двери. Взявшись за ручку, она обернулась.
Нет, она не хотела, она не собиралась – но запомнила этих людей на всю жизнь.
Он – небольшого роста, чуть полноватый, в костюме-тройке, наверное, от какого-нибудь Армани или Версаче, в начищенных до тошнотворного блеска туфлях. На вид – лет сорок пять, на макушке лысина, на висках седина, выбрит до синевы на загорелых скулах. Она – высокая, крашеная блондинка, немногим младше его, тоже в костюме, но не в деловом. Светлые брюки свободного кроя, бежевый, довольно скромный топ – никакого декольте и плотного облегания, в тон к нему – легкий кардиган: рукав три четверти, летящие полы. И, конечно, туфли телесного цвета на каблуках. На диване небрежно валялась сумочка, вся усеянная переплетенными буквами L и V. Тогда Вика не знала точную расшифровку, но могла догадываться, сколько стоит подобный вензель. Волосы синьоры Унгрезе были уложены в прическу, голова чуть приподнята, плечи расправлены, как у женщины, знающей себе цену.
В общем, пара во всех смыслах достойная.
Вид презентабельный и внушительный.
Только вот глаза у обоих походили на глаза бездомной собаки: вопросительные, умоляющие и благодарные за все же брошенную им нехотя кость.
Эти глаза все и решили.
Они в одну секунду убедили Вику в том, что она все сделала правильно, ибо не бывает в мире существа благодарнее, надежнее и вернее, чем собака, которой человек подарил дом, миску с сосиской и свою любовь. Этой паре нужны были дети, и не было ни малейшего сомнения в том, что они будут ценить подаренное Викой счастье.
Вика ушла и пообещала себе никогда не жалеть о сделанном.
Она и не жалела.
Просто очень скучала по малышам, тосковала и плакала ночами, рассматривая единственную уцелевшую фотографию и повторяя, сквозь слезы на итальянский манер: «Тониа и Джованни, милые мои». Она никогда не задумывалась, была ли ее последующая тяга к итальянскому осознанной или переезд в Италию был насмешкой судьбы?
Жила, как жила.
И, если разобраться, то не такое уж это было и большое переживание. О чем переживать? О том, что малыши (уже сейчас, конечно, не малыши, а вполне взрослые люди, обоим уже за двадцать) счастливы и здоровы?!
Всем бы такие переживания.
Что еще у нее за трагедии были в жизни? Нелепый пожар в деревенском доме? Всем бы такое горе. Сгорела никому не нужная рухлядь. Жертв и пострадавших нет. Жаль только фотографий и других воспоминаний детства, которые Вика не успела оттуда забрать. Да и тоже – беда невелика. Главное, что у тебя в сердце, а без картинок можно прожить. Жили же люди как-то раньше без кадров о своем прошлом!
Ознакомительная версия.
