Он крепко взялся за ручку дипломата, миновал контейнеры, качели, оставил за спиной фонарный столб.
– Алексей Иванович!
Он обернулся.
Под фонарем стоял его подзащитный. Оппаньки!
– Николай?
Николай вышел на свет, и Алексей Иванович ещё раз убедился, что перед ним именно Николай, а не кто-то другой.
– Ты ведь здесь живёшь, Николай?
– Нет. Я там живу, Алексей Иванович. – Он указал пальцем в сторону оврага. – Там корпус два. А здесь один, да еще двадцать пятый дом и двадцать седьмой. А мой дом – там…
– А что же ты тут делаешь?
– Гуляю, Алексей Иванович.
– Так-так-так…
Алексей Иванович почувствовал запах жареного.
Тут как минимум ещё одной двадцаточкой попахивает, дошло до него.
– Николай, – сказал он, как отрезал, – ты что же это творишь? Я сколько за тобой бегать буду? Я что, похож на человека, который работает бесплатно? А?
Коля молчал. Видимо, действительно Алексей Иванович производил впечатление такого человека.
– Ты же обещал! – продолжал неистовствовать он. – Тебе даже следователь говорил – вот адвокат! Заплати ему, адвокаты не работают бесплатно…
Смачной пощёчиной впечатался кленовый лист в лицо Алексея Ивановича. Поднялся ветер. Зажужжал, вороша листву, заставил омерзительнее и громче скрипеть фонарную миску, грянув психоделической светомузыкой.
– Алексей Иванович, – голос Николая зазвучал необычайно чётко и убедительно, – я отдам вам деньги. Обязательно. Потом. Просто сейчас… они мне самому нужны. Очень.
– Что?! – взревел адвокат.
– Мне очень нужны деньги, Алексей Иванович, – повторил Коля, – дайте мне в долг тысяч десять, пожалуйста. Хотите, я на колени встану перед вами? – заскулил он неожиданно – Хотите? Я знаю, что я должен! Я обязательно отдам! Но сейчас мне самому надо! Я умру, если вы не дадите! Я сдохну! Помогите, Алексей Иванович!
Руки Николая задрожали. Он рухнул на колени и заскулил. Ветер, как по заказу, взвыл ещё громче.
Только сейчас Алексей Иванович осознал весь идиотизм ситуации. Глубокий вечер. Его жена, Агнесса Фёдоровна, наверняка испекла шарлотку. Обязательно испекла, потому что если Агнесса Фёдоровна обещает, то делает. Она ждёт его. Не исключено, что волнуется. А он стоит здесь, на отшибе самого крупного российского мегаполиса, столицы, ети её, стоит, продуваемый коварным ветром (а радикулит Алексея Ивановича никто не отменял), и слушает сбрендившего наркомана.
– С меня довольно! Никаких десяти тысяч! Завтра в двенадцать часов жду вас в консультации! Всё!
Адвокат сделал шаг вперёд, но произвести второй не успел: Коля цепко схватился руками за его левую ногу, потянул на себя, и Алексей Иванович рухнул в листву.
– Ты… что… гаденыш…
– Ничего… ничего! – зашипел гадёныш и стал остервенело лупить его.
Только с четвёртого удара Алексей Иванович понял, что его лупят не просто кулаком – в него вонзают нож. Удары наносились в спину, в шею, грудь.
Николай всаживал клинок в адвокатское тело, зажимая свободной рукой его рот, стараясь не смотреть на выпученные глаза скупого старикашки, абстрагироваться от его хрипов и стонов.
Удары прекратились только тогда, когда адвокат затих и тело его обмякло.
Переведя дыхание, Николай отшвырнул в сторону нож и перевернул труп на спину.
…Колю ломало с самого утра. Денег не было третий день. Героин отсутствовал столько же. Он надеялся перкумариться, хоть как-то перебить ломку травой – не получалось. Выкури хоть мешок, понимал он, бесполезно. Ничто не одолеет тех лошадиных доз белого и чёрного, которые он вкалывал в себя уже четвёртый год. Подобное лечится подобным.
Вскочив в семь утра, в поту и бреду, он бросился к Тамаре и обивал её пороги до полудня. Дремал на подоконнике, лежал, свернувшись калачиком на полу, сверлил лбом стены, давясь от слёз, ещё чуть-чуть – и удавился бы в своем ремне, если бы не вернувшаяся хрен знает откуда Тамара.
– Дай, дай, дай, – зачастил он, – один чек, половину. Тампоны хоть дай, подыхаю…
– Тампоны, – усмехнулась Тамара, она знала, о каких тампонах идет речь, – нет у меня никаких тампонов, я давно не варю у себя, ты знаешь. И чека не получишь, если опять без денег притащился. Деньги есть?
– Нет…
– Пошёл вон.
– Тамара!
– Вон иди, говорю! Мать Тереза я тебе, что ли?
– Ну Тома! У меня только завтра деньги будут!
– Завтра и приходи…
– Мне сегодня надо, не видишь, что ли?!
– Вижу. Но почему опять даром-то, Коль? Даром – за амбаром, слышал? Нет денег – иди что-нибудь продай. Или укради.
Она высыпала ему в ладонь горсть каких-то таблеток и захлопнула дверь.
Таблетки его чуть успокоили. Релодорм, догадался Коля.
Он вышел вон. Стал бесцельно бродить по улицам. Зашёл в парк, присел на скамейку. Накатила сонливость. Одновременно с ней в мозг прокрался и незатейливый план.
Он вспомнил, как совсем недавно по кабельному каналу микрорайона показывали возмущённых граждан, которые жаловались на то, что в их дворе, стоявшем у оврага, участились случаи грабежей.
Николай прибежал домой, опустился на колени перед иконой и долго-долго молил Бога, чтобы тот помог ему. Ибо не на кого ему надеяться больше, и если не поможет он, то всё, конец, смерть… А дальше… Дальше он соскочит… Обязательно соскочит с иглы, замолит все грехи свои и станет нормальным человеком…
…Коля быстро шарил по карманам Алексея Ивановича.
Блокнот, пачка сигарет «Прима», носовой платок, расчёска, бумажник. Зачем ему бумажник, если там ничего нет? Дальше… Ключи, ножик… Ха, тоже мне – ножик… Опять ручка… Снова блокнот… Ну на фига столько блокнотов? Спички, авторучка… Конверт!
Он вытащил его, посмотрел на свет – коричневый, разорвал и отполз на коленях ближе к свету. Деньги!
Прислонившись спиной к фонарному столбу, он развернул их веером в руке и решил, что не будет пересчитывать. Их – много. Доз на пять как минимум.
– Господи! – шептал он радостно. – Спасибо, спасибо, спасибо…
Он сунул деньги в карман, но что-то заставило достать их снова.
«Купюры-то тысячные? – спросил он себя. – Или пятитысячные?»
Коля поднёс их к глазам.
«Десять тысяч, – прочитал он на одной из банкнот, – билет банка…»
И Николая двадцатый раз за день прошиб пот.
Он подтянул колени к груди и тихо засмеялся. Купюры, одна за другой, выпали из его слабеющих пальцев и, подхваченные очередным шквалом ветра, смешавшись с листьями, устремились к оврагу…
Это были не деньги. Грамотно вырезанные, гладенькие бумажонки, лежащие во всяких там супер-дупер-маркетах, бери – не хочу, шути, радуйся на здоровье. Билет банка приколов…
– А-а-а-а! – заорал Коля во всё горло. – Су-у-у-ка…
Но его никто не слышал. Ветер поднялся сильнее. Заскрипел фонарь. Вволю нашутившаяся Клавдия Викторовна последней из жильцов закрыла форточку.
Он орал долго и истошно. Орал до тех пор, пока поганая душа его не выскочила вон, не сиганула прямиком в преисподнюю, обделив вниманием тусующуюся в воротах душонку Алексея Ивановича.
Посадить. Приземлить и кинуть на нары. Ты следователь, и в твоих руках судьба человека, ты волен сделать с ним что угодно. Я не беру случаев «заказных» посадок и дел. Это – особые случаи. В них всё зависит от того, что скажут «там». Но я всегда держался на безопасной дистанции от алчущего бабла и готового выполнить приказ Большого Дяди руководства. На то у него имелись свои следователи. До судеб моих подопечных руководству не было никакого дела. Урки, наркобарыги средней руки, карманники и квартирные воры, а то и просто бакланы-хулиганы – такие типы не интересуют офицера в звании от подполковника и выше. Даже прокурор (в девяностые именно это должностное лицо санкционировало арест) не вчитывался в мои бумаги. Он доверял мне, этот улыбчивый седовласый дядя, принципиальный и объективный слуга Фемиды. И я при желании мог устроить свой маленький 37-й год на маленькой, отдельно взятой территории.
Когда проработаешь «на земле» два-три года, твои клиенты уже блуждают по второму кругу, а сам ты начинаешь приобретать широкую известность в узких криминальных кругах.
Помню себя, сижу в кабинете за столом, курю, в коридоре дожидается моего приглашения юная наркоманка, её хлопнули за кустарное изготовление героина. Спиной чувствую, она нервничает, она боится, что её посадят.
– Ты первый раз, что ли? – слышу я знакомый женский голос.
Дверь кабинета приоткрыта, но не распахнута, и я не вижу обладательницы голоса.
– Да, – отвечает юная наркоманка.
– А следователь у тебя кто? Петров?
– Кажется. Петров.
– Уйдёшь на подписку, не волнуйся. Он у нас – во!
И это «во», надо полагать, сопровождалось направленным вверх большим пальцем.
Птенчики гнезда Петрова, большинство из них, даже мной посаженные, не держали на меня зла. В их памяти я остался добрым и справедливым. По крайней мере, хочется думать, что это так.
