Ознакомительная версия.
Но предполагаемые мои ожидания не оправдались. Более того, они были далеки от суровой, меркантильной реальности. Каково же было мое разочарование, когда Дина с заведующей общежитием вернулись, посетив Санькин дом, и никаких предложений по поводу предстоящих похорон не сделали. Все знали, что у Сани не было ни родителей, ни близких родственников. У нее остался бывший муж, который по-прежнему жил с ней в одной квартире, и дети. В частых Санькиных пьянках муж обвинил наш коллектив, о чем Дина возмущенно известила нас.
О чем это она? Сейчас неважно, кто виноват, а кто – нет, сейчас надо обсудить предстоящие похороны. Я молчала, ожидая каких-нибудь дельных предложений со стороны Дины.
– Я думаю, надо собрать по сто рублей, – сказала наконец-то Дина.
– По сто-о-о? – вырвался у меня удивленный возглас.
– А по сколько же еще? – уже вызывающе ответила Дина.
Получалось, что мы, наш коллектив, в котором работала и практически жила Саня, как посторонние люди лишь соберем самый минимум денег, а весь груз похорон возложим на плечи ее бывшего мужа.
Я закипела. Мне неимоверным усилием удалось подавить вырывающиеся эмоции. По реакции окружающих я поняла, что одинока в своем возмущении.
Когда все разошлись, считая вопрос исчерпанным, я еще долго анализировала ситуацию. Не знаю, может, я устроена не так, как все, но меня равнодушие возмущало до глубины души. Я испытывала букет смешанных чувств, которые определить в тот момент не сумела. Но ясно сознавала одно: мне обидно за Саню. Мне казалось, что мы предаем светлую память своей, ну, если подруги – громко сказано, то все равно близкого человека.
Вот так… Живешь в коллективе – тесно общаешься, любишь, делишься событиями своей жизни, а с некоторыми – с сокровенным, сколько пудов соли съедаешь… А умрешь – окажется, и не была ты никакой близкой. Подумаешь, умерла одна из собутыльниц! Господи, что же это с нами произошло? Мир сошел с ума? А может, проблема во мне? Может, это я ненормальная, неадекватно душевная? Не знаю.
Мое разочарование было столь велико, что сами похороны для меня потеряли всякий смысл. Я молча сдала положенные сто рублей и не стала ни с кем обсуждать все происходившее в моей душе.
Отзвук своих душевных переживаний, я нашла в реакции Полины Юсуповой. Днем позже она мне позвонила домой:
– Алина, вы обалдели, что ли? Что такое сто рублей? Это же издевательство, курам на смех! Саня – это же наша, своя! Неужели жалко было денег? Достойно похоронить нашу подругу – это дело чести. Это святое! Не знаю, как вы, мне совесть не позволяет сдавать такие деньги, я сдам больше.
– Полечка, где же ты раньше была? Я все пережила уже, перегорела. Если б ты знала, как я была возмущена! Но поддержать меня оказалось некому. Мне так обидно было за Саню! Вот так помрем – соберут по сто рублей и отделаются.
– Ой, не говори! Ведь у нее ближе нас никого и не было.
В день похорон весь наш коллектив поехал в больницу, в морге которой хранилось Санькино тело. По прибытии нас пригласили в зал, где стоял гроб с телом.
Саня лежала, как живая, будто просто спала. Лицо только приобрело значение глубокой умиротворенности.
Перед нами по ритуалу выступил представитель церкви. Проповедь священника больше походила на лекцию против алкоголизма и прочих земных грехов.
Похороны были организованы мужем Сани и какими-то женщинами из ее дома. Видимо, соседками, с которыми также сблизилась добродушная, всегда открытая людям Саня.
С ней наш коллектив попрощался здесь же, в зале. Затем гроб погрузили в автобус и повезли хоронить на кладбище.
На кладбище в тот день от нас никто не поехал.
…Санька Тихонова, свой в доску парень, Штирлиц, дружище, Чепушок, как ее любя называли друзья, мужчины, в частности, Милый друг. Ей не было и сорока. Возраст совсем не для смерти. Ей жить да жить бы. В сорок лет у женщины второе дыхание открывается, говорят.
Кому ты оставила своих двоих маленьких: дочку-подростка и совсем маленького сыночка? Мать им никто никогда не заменит.
Вот как судьба порой бывает несправедлива и к детям. За что им такое наказание? Как они теперь будут без матери?
Хотя медики констатировали смерть от острой сердечной недостаточности, в общаге все негласно ставили другой, более приземленный диагноз, исходя из образа ее жизни. Меня ее смерть настолько впечатлила, что мне казалось: теперь водку я не смогу пить никогда. Впечатление было настолько сильным, что я физически ощущала боль в области сердца. Мне пришлось обратиться к кардиологу. Провели полное обследование, ничего не обнаружили и сказали, что я практически здорова, можно даже в космос. Но мне еще долго было дискомфортно, казалось, что я тоже могу умереть от позорного алкогольного осложнения. У меня появилась фобия – болезнь употребления алкогольных напитков.
Но, несмотря ни на что, жизнь продолжалась.
Спустя некоторое время, как-то поздним вечером ко мне на вахту спустилась Полина Назарова. Хотя она у нас не работала, а просто жила в общежитии, она считалась своей. Мы с ней решили помянуть Саню. Оказалось, что Полина тоже молча возмущалась и была недовольна, как все отнеслись к похоронам. Мы с ней обменялись мнениями по этому поводу, поговорили о чувствах. Потом помянули Саньку добрым словом.
– Она была добрая, всегда была готова прийти на помощь любому из нас, хотя своих проблем у нее хватало.
– Да, а мы ее не понимали. Несмотря на то, что сама была вся в долгах, она могла занимать денег для кого-то, кто в этом нуждался. Мы считали, честно говоря, ее дурой из-за таких поступков. А она оказалась святой. Недаром говорят, что Господь забирает лучших. Саня оказалась лучшей из нас. Светлая память ей. Пусть спит спокойно…
Новое приобретение родного сыночка
Как это бывает обычно с людьми, пережившими тяжелый стресс, я с головой ушла в семейные проблемы. Вернулась в семью, к мужу, к детям.
Стоит быть полностью откровенной перед собой, перед своей совестью. За тот период жизни, когда я эгоистично удовлетворяла свои сексуальные амбиции, находя наслаждение в исправлении своих физиологических, то есть животных инстинктов, когда я, долгими ночами извиваясь, содрогаясь, стонала в судорожных конвульсиях очередного оргазма, тем самым самоутверждаясь и неосознанно борясь со своими комплексами, я, естественно, выпала из жизни моих детей. Мои родные дети были предоставлены сами себе, брошены на произвол судьбы. Кроме как одеть их, обуть, накормить, я не принимала никакого участия в их жизни.
Главное мое упущение того времени – это, конечно, мой маленький сыночек. Поскольку я была занята двумя работами и вообще только собой любимой, дома я появлялась крайне редко. И то, чтобы отоспаться после развратных ночей, где я в основном пьянствовала, приятно проводила время в компании друзей и подруг и зачастую занималась сексом с очередным из любовников. И слепо, эгоистично была счастлива.
Тем временем мои дети, лишенные материнского участия и внимания, как-то карабкались по жизни. На дочери это негативно не отразилось, поскольку она более организованна, деятельна, самостоятельна и с раннего детства полагается в основном на свои силы. Она, наоборот, еще сильнее закалилась в этом плане, даже в какой-то мере опекала младшего брата.
А вот с сыном сложилась совсем другая ситуация. Здесь было намного труднее. Два года жизни моего сына у меня выпали из поля зрения. Это шестой и седьмой классы. Только когда у нас в восьмом классе начались проблемы в школе, мне удалось оценить всю проблему в целом. Она носила психологический характер. У сына появилось стойкое нежелание ходить в школу. Не сопротивление учебе, а именно нежелание ходить в школу. И оно даже не скрывалось, а, наоборот, демонстрировалось всячески. Только я трактовала проблему по-своему: как нежелание учиться. И сильно ошибалась. Потому что не знала своего сына, не чувствовала в тот момент. Я, к своему огромному стыду, не узнавала его. Даже не заметила, как он подрос, возмужал и рассуждал совсем как взрослый. А я осталась еще там, в его детстве, когда Денис был милым, пухленьким, наивным маленьким мальчиком. И очень плохо воспринимала его уже почти выросшего, рассудительного. Мне было и стыдно, и тяжело. Очевидно, что мы отдалились друг от друга. Я его почти теряла. Нас связывала лишь тонкая нить воспоминаний, когда между нами царила полная идиллия, когда он не представлял жизни без мамы, а я не могла им надышаться. Теперь его поведение мне напоминало загнанного в угол зверя. Денис не был таким общительным, как раньше. Он старался меньше говорить, дома почти не общался ни с кем. И всегда меня не покидало чувство, что он боится разоблачения, боится и ждет какого-то скандала. Сначала у меня появились очень нехорошие подозрения, не увлекается ли он наркотиками. Но тщательней понаблюдав за его поведением и постоянно вовлекая его в беседу, которая поначалу шла очень принужденно, тяжело, я все-таки убедилась, что Денис с наркотиками не связан, и немного успокоилась. Теперь осталось выяснить истинную причину его тревожного состояния. Но для этого требовалось уделить сыну много времени, внимания, чаще с ним общаться, узнать, чем он теперь у меня дышит, чем живет, какие у него интересы на сегодняшний день.
Ознакомительная версия.
