Ознакомительная версия.
Хотя однажды Верочка все же задержалась. Вбежала тогда сама не своя, буркнула только: «Позови Мишу» – и, когда тот выскочил в коридор, запутавшись от неожиданности в брюках, стала что-то сбивчиво ему говорить, тормошить и выпихивать из квартиры. А когда тот попытался задержаться, чтобы объяснить происходящее Дине, даже прикрикнула на него:
– Иди, иди, я объясню.
И объяснила: и про внезапную смерть его дочери, и про состояние жены, и про необходимость какое-то время побыть с ней: поддержать друг друга, поплакать вместе, погоревать. Верочка говорила спокойно, вдумчиво, ровно. Будто бы это было ее решение прийти и забрать Мишу и вернуть его законной жене хотя бы на какое-то время. Словно другого мнения и быть не могло. Будто заглядывать вперед, чуть дальше за это горе было сейчас чем-то неприличным. А Дина позволила себе заглянуть. Не ее ребенок – не ей и слезы лить. Сказала:
– Значит, мы скоро поженимся!
А Вера… Вера снова, как в детстве, округлила глаза, и Дине показалось, что она чувствует, как летит и больно ударяется о землю коленом. Видно, слишком высокий был пьедестал.
– А ты, оказывается, только себя любишь, – сказала тогда Верочка.
– А что? – с вызовом ответила Дина, не понимая, почему, собственно, ей не позволено любить себя.
– Ничего. Просто я думала – его.
После эти округлившиеся глаза Дина видела еще дважды в жизни. Первый – в тот день, когда сообщила Вере о том, что они уезжают.
– Уезжаешь с Мишей? В Новосибирск?! – Теперь Дина не падала, а снова парила в высоте. Верочка смотрела на нее с искренней, довольной улыбкой. Потом засмеялась счастливо. Дине показалось, что еще немного, и странная девушка кинется ее обнимать. Но этого не произошло. Верочка снова стала серьезной, затем крепко пожала Дине руку и сказала: – Извини, что я в тебе ошибалась. – Дина тогда так и не поняла, в чем та ошибалась и почему.
Но была еще и вторая встреча. Дина только начала свое второе восхождение. Первые гастроли в Питере, и Вера за кулисами.
– Дина, а я тут на врачебном симпозиуме. Смотрю, афиши по всему городу. Дай, думаю, приду на друзей посмотреть. Ну, как вы? Где вы? Что вы?
– Спасибо, – сдержанно ответила Дина, – все хорошо.
Но старая знакомая продолжала озираться, переполненная радостными эмоциями от встречи:
– А Миша? Где Миша? Вышел, да?
– Миша в Новосибирске.
Вера как-то вдруг сникла и потускнела:
– Да, конечно. Извини. Он, наверное, работает. Мужчина ведь, своих дел невпроворот, недосуг по гастролям ездить. – Она ободряюще улыбнулась Дине. А Дине вдруг стало ужасно жаль и себя, и почему-то эту женщину, стоящую напротив и с уверенностью несущую полную околесицу. Так стало жаль, что она неожиданно призналась:
– Пьет он.
– Как пьет?! – Пухлые Верочкины ручки взметнулись ко рту. Но замешательство было недолгим, врач моментально оттеснил в ней женщину на второй план: – Давно?
– Второй год уже.
– Постоянно или запоями?
– Да я уж и не знаю. Я не живу с ним.
И снова вернулась женщина:
– Давно?
– Год и не живу.
Глаза округлились лишь на мгновение, потом снова стали узкими щелочками, а в обычно спокойном, доброжелательном голосе послышалось презрение и усмешка:
– Значит, я все же в тебе не ошиблась…
Дина не собиралась терпеть ни унижений, ни осуждений. Но и в ней женщина победила балерину, а потому она все же позволила себе удовлетворить любопытство и расставить все точки над «и», спросив:
– В каком смысле?
– Ты только себя любишь. – Это были не просто слова. Было высказано обвинение, брошена перчатка. И в тот момент Дина поняла, что Вера всегда, всю жизнь оставалась только на его, Мишиной, стороне.
А на чьей стороне был теперь сам Миша? Дина мечтала об этом узнать. Но как? Прийти и спросить (адрес она узнала давно: как только вернулась в Москву)? Она не решалась. Позвонить по телефону и испуганно бросить трубку, если подойдет Вера? А если у них есть ребенок и трубку снимет он? Попросить позвать папу и слышать, как он на всю квартиру кричит: «Там тебя какая-то тетя»? Подходящим показался Дине вариант воспользоваться информацией из социальных сетей. В конце концов, общение посредством Интернета, с одной стороны, наиболее безопасное, а с другой – притягательное, которое в случае какой-либо неудовлетворенности жизнью или постоянных душевных волнений вполне способно разрушить существующую семью. Дина так и не узнала степень довольства Михаила его семейной жизнью: в социальных сетях он зарегистрирован не был. Впрочем, это не разочаровало Дину слишком сильно. Она сделала логичный вывод о том, что человек, не ищущий общения в паутине Интернета, – это человек, занятый другими гораздо более интересными и полезными вещами; человек, проживающий полную жизнь; человек, не имеющий ни желания, ни времени тратить драгоценные минуты на всякие глупости вроде изменения статуса, присоединения к группам и сообществам и оценку чужих фотографий. Кроме того, Дина обнаружила, что нашла отличный способ, ничем не ущемляющий гордыню, намекнуть о своей заинтересованности. Письмо очень личная вещь, и никто, тем более Вера с ее кристальной порядочностью, не станет совать свой нос в конверт, на котором написано чужое имя.
Путь был найден. Оставалось определить манеру исполнения. Что написать? О чем сказать? Просить о свидании? Слишком откровенно. Спрашивать «Как дела»? Через столько лет молчания – просто глупо. Поздравить с днем рождения, наконец решила она. Да, ни к чему не обязывающая поздравительная открытка – прекрасный способ сообщить о том, что она помнит, что она не вычеркнула его из своей жизни. И на поздравления он, как вежливый человек, должен будет откликнуться. Но как узнать, станет ли это просто вежливым откликом или чем-то еще? Дина не решалась отправить поздравление в течение нескольких лет. Каждый раз обещала себе, что «в этом году непременно», но в последний момент страх поражения снова побеждал мучительное неведение. В сущности, за нее все решила судьба. Она поняла, что сделает это, когда Марк назвал дату бенефиса в Большом. Теперь она могла послать не просто поздравительную открытку, а приложить к ней небольшой сувенир. Билет на собственный концерт – чем не приглашение на свидание? А с другой стороны, просто подарок. И не придется долго ждать, чтобы узнать, принял он его или нет.
Да, осталось совсем немного до выхода на сцену. Через час, когда в зале зажжется свет после первого отделения, будет ясно, на каком она свете. А пока… пока она должна танцевать.
Вера так и сидела на полу посреди разбросанных бумаг и напряженным взглядом следила за стрелками настенных часов.
– Пять, четыре, три, два, один, – отсчитала она вместе с секундной стрелкой и заткнула уши руками, чтобы не слышать громкого боя, возвещавщего триумф соперницы.
Часы пробили семь раз. Бенефис знаменитой балерины Елисеевой в Большом театре начался. Мужа Веры не было дома…
Оксана тоже сидела на полу рядом с пепельницей, уже доверху заполненной окурками, и раскачивалась в такт только ей одной слышимой мелодии. Она затушила очередную сигарету и с трудом поднялась, облокотившись на стол. Нащупала нетвердой рукой телефон:
– Прости, детка. Я все время звоню с твоего. Но не волнуйся, мама положит денежки, мама все сделает, все устроит.
Оксана набрала номер, сказала снявшему трубку мужчине:
– Разведись!
– Что? – Собеседник оказался в крайнем замешательстве. Оксане показалось, что он даже не понял, кто звонит.
– Ты сказал: «Хочешь, я разведусь?» Хочу.
– Ты пьяна?
– Трезвее, чем ты думаешь. И очень серьезна.
– Оксана… Слушай… Детка, я думал, ты понимаешь, что это просто игра. Мне казалось, ты принимаешь правила.
– Игра, – покорно согласилась Оксана, из последних сил сдерживая давным-давно не проливавшиеся слезы. – Вся моя жизнь игра.
Она отбросила телефон в сторону, посмотрела на него злым, тяжелым взглядом:
– Ты – игра. – Потом скосила глаза на висящий на стене календарь с изображением известной балерины, процедила: – И ты игра. – Затем взглянула на фотографию молодых людей в свадебных костюмах: невеста Ксанка победоносно улыбается, удрученный жених не смотрит в объектив. Оксана знала, что не сможет поймать Мишин взгляд, но все же обратилась к нему: – И ты игра. – Она сделала несколько нетвердых шагов по ковру: – И даже ты, доченька, игра. Игра моего воображения. – Она сжала ладонями виски: – А почему ты замолчала? Не молчи, Дашутка! Говори что-нибудь, пожалуйста! Или вернись к пианино. Давай что-нибудь громкое, торжественное, прощальное. Я еще похожу немного за твоей спиной, ладно? А ты не обращай внимания. Это просто последние па.
Последние па перед антрактом Дина смазала, но даже не разозлилась на себя. Как тут не ошибиться, как удержаться от волнения, когда решается судьба, и сердце, готовое выскочить из груди, кажется, заглушает целый оркестр. Во время поклонов между танцами она заметила в первых рядах восхищенные лица родных, одобряющие улыбки знакомых, завистливые взгляды коллег, скучающее выражение на физиономии очередного поклонника с букетом белой сирени. И откуда только они узнают про сирень? Но главного она, конечно, углядеть не могла. Софиты не позволяли увидеть ярусы, и Дина торопила время, танцевала быстрее, опережала музыку в надежде, что от этого огни погаснут быстрее.
Ознакомительная версия.
