Ознакомительная версия.
Наташу передернуло. Не разгадаешь его, когда он играет, а когда и впрямь страдает.
– Скажите, Семен, зачем вы дали Лащу свою печать? Вы так крепко доверяли ему? – сказала Наташа, неторопливо перелистывая страницы уголовного дела.
Если бы в эту минуту в комнату заглянула Макеева, она была бы счастлива. Сериалы отдыхают. Классический сюжет из жизни правоохранительных органов – сидит сотрудница напротив обвиняемого, задает ему умные вопросы и одновременно тонкими пальчиками перелистывает дело. Чудная картинка. Узник и палач эпохи двадцать первого века.
– Я ему не доверял, с чего вы это взяли, – удивился Семен, – он воспользовался электронной печатью втайне от меня. Я никому не доверяю. Даже отцу.
Наташа поежилась. Сложно жить в атмосфере извечных тайн отцов и детей. Никто никому не доверяет. Она тоже не верит своему отцу. И он не сказал ей про Сырца, зная, что она расследует дело, касающееся его сына. Коренева чихнула, здесь кругом сквозняки. Кажется, она простудилась. Она искоса взглянула на часы, телефон мигал без остановки. Время застыло. До конца допроса оставалось двадцать пять минут.
Часть вторая. Водочный барон
Сырец всплыл на поверхности жизни в начале девяностых годов. Десятилетия спустя их с легкостью окрестили лихими, но для Сырца они стали благословенными. В то время можно было легко подняться на самую высь, туда, где от вольного простора дух захватывало, но еще легче было обрушиться прямо в пропасть. Но Сырец не пропал, он играючи вышел в дамки на паленой водке. Именно на ней поднялся Сырец на недосягаемую для него когда-то высоту. Его прозвали в Купчине Водочным бароном. Для братвы Володя стал авторитетом, для родственников оставался нелюбимым и непонятным изгоем, среди знакомых прослыл ненормальным евреем. К девяностым Сырец вошел в возраст, но с годами он еще истовее полюбил жизнь. Лихолетье пришлось ему по душе. К этому времени Сырец окружил себя верными друзьями, работал только с проверенными людьми, умел находить их играючи, но проверял жестко. На волне всеобщего разгула демократии значительно выросло личное благосостояние Сырца, но, чтобы стать богатым, он переступил через самого себя, сломав в себе нравственное сопротивление. Он все еще хотел завоевать любовь родителей, несмотря на то, что их давно не было на свете. И настолько сильным было желание доказать отцу собственную состоятельность, что Сырец забыл обо всем, даже о том, что умение жизни нужно было демонстрировать уже покойнику. Многие из его друзей покатились вниз, некоторые вконец обнищали, но Сырец не хотел иной доли, кроме как быть богатым и независимым. Сырец упорно шел к цели. Ничего, что он уже не молод. Сырец твердо решил трансформироваться из старого еврея в нового русского. В опасном деле ему помогало звериное чутье. Только расположится со своими флягами и ведрами, развернув свой питьевой бизнес, как вдруг нутром почует опасность, тут же снимается с насиженного места и переезжает на новое.
– Не надо бояться новизны! – громогласно провозглашал Сырец, водружая на временной стоянке привычную утварь, состоявшую из тазов и ведер, ящиков и коробок с этикетками. Все это богатство Сырец доставал в разных местах согласно устным договоренностям. Его фамилия соответствовала новой деятельности. Недаром Володя когда-то увидел в ней знак судьбы. Фамилия уготовила ему лучший удел, чем предполагали его родители. Когда-то Сырец старался завоевать родительскую любовь, но у него ничего не вышло. Родители так и не смогли его полюбить. В течение жизни они старались не замечать своего сына. А когда уплыло маленькое богатство Соломона, то Сырец и вовсе свернул по кривой дорожке, превратившись в глазах обывателей в ненормального еврея. Володя постоянно слышал от знакомых, что таких, как он, евреев не бывает, дескать, ты не такой, как все, евреи другие, – и в какой-то момент ему захотелось быть непохожим на других, это приподнимало его над остальными. Ему нравилось быть отличным от всех представителей нации. Так он стал штучным товаром. Не простой еврей, а особенный. Он часто вспоминал странные слова, застрявшие в его памяти – когда ему исполнилось три года, в дом Соломона забрела цыганка. «Ходить этому малому по лезвию бритвы. До самой смерти!», – пророчески предсказала старая бродяжка. Может быть, эта история относилась и не к нему, вполне возможно кто-то при нем рассказывал увлекательную байку, а Володя запомнил, но странные слова отпечатались в детской памяти, толкая его на тернистую тропу, на которой было неуютно, неловко, но уходить с которой ему не хотелось. Да он уже и не мог жить иначе. На этой дорожке он был индивидуальностью, личностью, а не просто евреем. Везде, где бы он не появлялся, он слыл отличным парнем, своим среди своих, почти плейбоем. А что было бы с ним, сверни он на прямую дорогу? Нет, лучше оставаться самим собой. На пуховой перине зачастую одни кошмары снятся, а на лезвие бритвы иногда можно отлично выспаться. Так и жил Сырец в полной гармонии с собой, пока в стране Советов не грянула перестройка. В один миг нация распалась на две неравные части. Народ стал перед выбором, раздумывая, в какую сторону склониться – в правую, в левую, прямо пойти? Сырец долго не думал. Он давно сделал свой выбор. Его заветная мечта уже стояла на пороге, стоило лишь протянуть руку, чтобы пригласить ее в дом. С присущей ему страстностью Володя Сырец ринулся в омут свободного предпринимательства.
* * *
Зойка сегодня заспалась, она красиво разметалась во сне, одна нога переплелась с другой, обе руки закинуты за голову, высокая грудь дышит ровно и размеренно, шея гордо вытянута, как у птицы в полете. Да, она была похожа редкую на птицу – дивную, заморскую. Володя любил подсматривать за Зойкиными снами, он словно бродил вместе с ней по странным закоулкам ее странных видений. Она спала, а он любовался ею. Как-то утром Зойка громогласно заявила, едва раскрыв глаза: «Знаешь, мне такое приснилось! Такое!». И снова погрузилась в дрему, Сырец посмотрел на нее, заинтересованный, но Зоя уже задремала, пытаясь догнать убегающий сон.
– Что тебе приснилось ТАКОГО? – сказал он и прилег рядом, стараясь не прикасаться к ней, зная, чем заканчиваются любые его прикосновения к Зое. Притронешься к ней, и понеслось! Незамедлительно последуют бурные объятия, поцелуи, объяснения, милая ругань, легкая брань, и снова ласки-ласки-ласки. Зойку отличала от других женщин масса преимуществ; чрезмерная страстность, эмоциональность и космическая отходчивость в одном коктейле придавали пышнотелой брюнетке бездну очарования. Сырец гордился, что Зоя на много лет младше его. Любви к ней в его душе не было, но обладание молодой красавицей бодрило Сырца, делая его неотразимым даже в собственных глазах.
– Просыпайся скорее, мне уже пора на работу, – сказал Володя, щекоча Зойкино розовое ухо, нежно просвечивающее в предутреннем солнце.
– Мне приснилось, – она вскочила и уселась на кровати, свежая, с чистым лицом и ясными глазами, будто только что умылась родниковой водой, – мне приснилось, что на тебя напали бандиты. Затащили в гараж, связали и ограбили. Вот что мне приснилось. Ужас, как я боюсь, миленький!
Зоя сидела на кровати и бойко тараторила. Она смотрела на Володю круглыми от страха глазами, вид у нее был сонный и милый, всем своим видом она напоминала ему о том, что еще совсем недавно она была школьницей, а сейчас уже взрослая женщина, спит в одной постели с взрослым мужчиной, любит его, ревнует. И даже видит сны про него. Сырец с умилением смотрел на восторженное личико, ему хотелось плюнуть на работу, забыть о делах и, не теряя времени прижаться к Зойке, чтобы провести с ней в кровати полноценный трудовой день.
– Не бойся, девочка моя, не бойся, – сказал Володя и обнял еще не проснувшееся до конца, и от этого немного ленивое молодое тело любимой женщины.
Сырец всячески пытался убедить себя в том, что любит Зойку, – а любит ли она его, он об этом не задумывался. Сам себе запрещал думать, а запреты соблюдал строго. За долгую жизнь он научился избавляться от ненужных мыслей, чтобы ничто не мешало ему жить так, как он хотел с самого начала.
– Да как же не бояться-то? – изумленно изломала брови Зойка, – мне эти сны уже неделю снятся. Они же не просто так снятся! Не к добру все это, – и она по-детски всплакнула, мило промокая слезы шелковым покрывалом.
Зоя все делала быстро и убедительно: плакала, ругалась, любила, даже ревновала, – но краткие вспышки ревности не разрушали неравные отношения, напротив, они будили в Сырце застывшие чувства.
– Спать надо меньше, вставай скорей, идем завтракать, – сказал Володя и вскинул глаза на часы: как бы не опоздать.
Кроме денег, молодая жена забирала у него много сил и времени, но он тут же устыдился собственных мыслей. С Зойкой ему было хорошо. В их отношениях не было боли и страданий, как и не было ощущения неотвратимости разлуки. Ничего этого не было. В доме присутствовал уют, с Зойкой было тепло и даже жарко, как на полу с подогревом.
Ознакомительная версия.
