В коробочках из-под заграничного печенья, конфет и духов были побрякушки. Так неуважительно, свалив все в одну кучу, Ляля именовала дешевые серебряные кольца и старинные драгоценности.
Со стены на нее укоризненно смотрел портрет покойного мужа. Муж был не похож, потому что портрет себе устроил, увеличив карточку с паспорта. Ляля по нему совсем не скучала. Как муж выглядел на самом деле, она уже забыла, а по паспортному скучать было бы как-то странно.
Муж давно был недоволен Лялей. Вернее – был недоволен всегда. Она не так одевалась, неуместно хихикала, неумело готовила, а главное – транжирила кровью и потом нажитые деньги на мороженое. Кровь и пот были, правда, символические, при их упоминании Ляле почему-то всегда вспоминались анализы, которые он трепетно и регулярно сдавал. Бедный муж с самой свадьбы считал себя смертельно больным, а в результате ему на голову упала сосулька.
Сейчас ему хотелось, чтобы она продала побрякушки и поставила ему хороший мраморный памятник, а еще лучше – бюст. Чтобы все как у людей, и даже лучше. Но Ляля жадничала, ограничившись небольшой доской, да и на кладбище она не ходила, чего ходить – там нет никого.
Кольца стали Ляле велики уже давно, пальцы утончались, стачивались временем. Стыдно сказать, обручальное соскользнуло и исчезло с тихим бульканьем, когда она мыла унитаз.
– Боюсь даже подумать, какая рыба принесет мне это кольцо обратно, – сказала сама себе Ляля и захихикала.
Да, носить их было уже нельзя. Оставить в наследство Машке? Она продаст, купит страшнейший мотоцикл и немедленно свернет себе шею. А еще хуже – на деньги наложит лапу зять, потратит на что-нибудь скучное, но экологически чистое. Зять давно уже не ел, а питался. Он внимательно читал все, что написано на продуктах, и, если какой-нибудь усилитель вкуса, идентичный натуральному, его не радовал, продукт отправлялся в помойку. Иногда Ляле до дрожи хотелось изобрести машину времени и отправить зятя в блокадный Ленинград.
– А меж тем, – задумчиво пробормотала она, – были б деньги…
Она смутно припомнила соленую морскую воду, суровое лицо капитана какого-то маленького судна, вкус вина и противных рапанов, которых кто-то жарил на листе раскаленного железа.
– …Были б деньги, я бы немножко попутешествовала.
И Ляля придвинула к себе газету бесплатных объявлений.
– Вот, Нохем Самуилович. – Ляля протянула кольцо.
Бледный чернобород бережно взял его и внимательно поднес к носу.
– Зовите меня просто пан Нохем, – любезно сказал он. – Так что побудило вас продать эту драгоценность? Болезнь? Нет, у такой очаровательной женщины не может быть никаких болезней. Долги – тоже нет, их мы победили бы тем же очарованием. Наверное, немного свободы. Да, конечно, купить свободу – что может быть лучше. Выйти из дому далеко и надолго с одной зубной щеткой в кармане, потому что все остальное можно приобрести в любом киоске. Были б деньги.
– А зубную щетку я разве не могу купить в любом киоске? – засмеялась Ляля.
– Ну должно же хоть что-то привязывать вас к дому, – заметил черный Нохем. – А иначе вы просто улетите, как воздушный шарик. И сами не заметите как. Итак, я дам вам достаточно денег за это кольцо.
– Достаточно – это сколько? – забеспокоилась Ляля.
– Вам хватит, поверьте. Вы ни в чем не будете нуждаться.
Сделка состоялась мгновенно, денег действительно было столько, что даже предположить, что когда-нибудь они закончатся, было невозможно.
– На воды едете? – печально сказал чернобородый Нохем. – На водах сейчас хорошо, тихо…
– В июле? Тихо? – Ляля язвительно захлопнула за собой тяжелую дверь ювелира. Наследственного кольца было почему-то совсем не жалко. Теперь на вокзал!
Поезд уходил ночью, на вокзале было светло и страшно. Помахивая неумытыми телами, прохаживались синеватые женщины. Вокруг них роились мужчины сходной цветовой гаммы. Цыганки продавали морских жителей в аптечных пузырьках, затянутых тонкой резиной. Если нажать на резинку, житель опускался на дно, если отпустить – всплывал. Цыганки выдавали этот факт за чудо, но сонные вокзальные дети, которым были известны основы физики, смотрели на жителя скептически.
Ляля удивилась. Это была вещь из детства, так же как восковые утки (был и лебедь, но стоил он целый рубль, и ей так никогда его не купили), пляшущие глиняные обезьянки на резиночке, пирожки с повидлом. Цыганки подходили и к ней на предмет погадать, но, не доходя, разворачивались, показывая пальцами то ли козу, то ли рога.
Ляля обошла вокзал, разглядывая витрины. Купила журнал «Учись вязать» с крючком и мотком розовых ниток.
«Самое время, поучусь в поезде, – подумала она. – Что же я всю жизнь-то просидела, сколько интересного еще не сделано. Не вязала, не шила, даже фотографировать не умею. И за границу не съездила. А может, врут все про заграницу… Не может быть, чтобы Африка на самом деле была. Хотя – слона-то я видела в зоопарке».
Хотела купить еды. Но наборы путешественника с крутыми яйцами и слезливым сыром ей не глянулись, а все остальное уже разобрали. Наконец объявили посадку. Ляля вдохнула сложносочиненный запах поезда дальнего следования, и он ей неожиданно понравился. Она пристроилась в углу, поезд дернулся, Москва поплыла.
«Еду! Сама! – счастливо подумала Елена Антоновна, заслуженный работник, ветеран труда. – Жизнь начинается!»
Мара ехала под сотку, открыв окна. Кондиционер не помогал – в машине чудовищно воняло. Торт прокис, в пакете с нарезкой самозародилась новая жизнь, там уже велись мировые войны, некрасивые микробы пытались выкрасть очень красивый микроб и жениться на нем, строили здоровенного коня и изобретали средства массового уничтожения. Последнее им почти удалось. И хотя пакета давно в машине не было, Мара до сих пор отплевывалась и морщила нос. Она выкинула все, кроме клетки. Клетка не желала вылезать из машины. Оставалось загадкой, как ее туда впихнули.
– Никогда, никогда не буду праздновать юбилеи. Надо же было столько выпить… Да и ладно бы – восемнадцать, так ведь пятьдесят! Какая радость, какой повод для веселья! А может, я с горя нажралась? Ничего не помню… Интересно, клетка есть, а где же попугай? Ведь две недели прошло… Может, это он так воняет?
Мысль эта осенила добросердечную Мару, когда она уехала довольно далеко от Москвы. Уже темнело. Сдерживая тошноту, она зарулила на бензоколонку рядом с вокзалом города Кувшинкина и начала методично обследовать машину. Странно, но ей не пришло в голову, что попугай вряд ли мог слабыми пальчиками самостоятельно отпереть клетку, чтобы уйти умирать под сиденье.
Обшарив машину и так и не найдя причины неприятного амбре, Мара решила, что пора бы и заправиться, да и снять деньги в банкомате. Выезжала она в истерике и о наличных не позаботилась. Банкомат при вокзале был. Но на нем висела монументальная, выгоревшая на солнце вывеска «Не работает по техническим причинам».
– По техническим! Нет бы написать по морально-этическим… Или по причинам, недоступным твоему пониманию, смерд! – разозлилась Мара.
Денег было катастрофически мало. Именно в этот момент удачно раздался тоненький голос:
– Простите, девушка, не могли бы вы меня подвезти?
Из темноты шагнула маленькая пушистая старушка.
– Стоп! – скажете вы. – Еще одна старушка? Или это Ляля? Но Ляля же едет в поезде!
Как же, едет. Самостоятельная Елена Антоновна давно уже топчется на вокзале города Кувшинкина, грустная и совершенно пьяная.
Поезд мчался, колеса стучали. На верхних полках спали заранее небритые мужики. Ляля ворочалась и не могла заснуть. Она волновалась и очень хотела есть. Почему-то ей казалось, что в поезде обязательно будет вагон-ресторан с крахмальными скатертями или, в крайнем случае, милая проводница развезет по вагону всякие вкусные вещи на тележке. Но проводница только спросила в пространство: «Белье брать будете?» – сумрачно кивнула и удалилась.
Ляля побила подушку. Легла налево, легла направо. Уткнулась носом в стенку. За спиной что-то соблазнительно зашуршало. Обладательница второго нижнего места, древняя, на взгляд Ляли, сельская дама разворачивала кульки. Запахло чесноком. Раздался хруст и чавканье. Ляля вздохнула.
– Женщина, вы спитя? – спросила дружелюбно дама. – А то присоединяйтеся! Я одна ни есть, ни пить не могу. Раз люди рядом, все вместе наливают да кушают!
– Ой, неудобно. – Ляля повернулась и оглядела великолепный стол. Курочка, холодец в железной коробке, соль в спичечном коробке, огурцы – нет – огурчики, помидорчики, зеленый лучок, колбаска, горчичка, сальце и – дама набулькала в дорожный стаканчик – очевидно – водочка.
Ляля уже совсем собралась сдаться и от души накушаться, но, как оказалось, звали вовсе не ее. С верхней полки спрыгнула спелая девица.
Завязался душевный разговор.
– И знаешь, что я тебе скажу, подруга. – Пожилая дама хлопнула девицу по коленке. – В Москве народ в соболях катается и на золоте ест. Я еще по телевизору поняла. У нас в Угре тоже квартиры есть, не думай! Только сортир на улице и отопление – если двести ведер воды в бак на чердак зимой не зальешь, да угля не купишь – ложись да помирай. А у вас квартиры – тепло да простор! Машины кожаные, магазины – светятся! Поняла я: хочешь жить – езжай в Москву. Да не вышло…
