– Wie bitte? [64] – не понял Ральф.
– Ich fahren, mein Auto [65] , – пояснил Григорий Семенович и для убедительности изобразил в воздухе движение, которым поворачивают руль.
– Er ist verrückt [66] , – уныло констатировал Клаус.
– Komplett besoffen [67] , – добавил Ральф.
– Э-э… Nicht verrückt, nicht verrückt [68] , – запротестовал Григорий Семенович. Его опьянение достигло той самой точки, когда нужно или совершить что-то великое, или немедленно лечь спать.
Григорий Семенович решительно двинулся к двери, пытаясь на ходу попасть рукой в карман, в котором позвякивали ключи от грузовика.
– Halt! – закричал Шик. – Du kannst doch nicht so fahren [69] !
Он быстро подбежал к двери, попытался преградить Григорию Семеновичу дорогу, но это ему не удалось. Как это часто бывает с пьяными людьми, Григорий Семенович вдруг ощутил в себе богатырскую силу, и чувство героической самоотверженности захлестнуло его с головой. Применив несколько ловких тактических приемов, он увернулся от Шика и, выскочив за дверь, побежал во двор, где в ряд стояли припаркованные на ночь грузовики.
– Nimm ihm den Schlussel weg, nimm ihm den Schlüssel weg [70] ! – прокричал вдруг оживившийся Клаус.
Шик бросился было догонять обезумевшего коллегу, но на полпути вдруг остановился.
– Ich bin doch kein Kinderrmädchen für den. Wenn er jetzt wirklich los fährt, ich ruffe die Polizei [71] .
Григорий Семенович, приседая, как партизан под обстрелом, добрался до своей машины и, открыв дверь, с третьей попытки забрался в кабину. Здесь было все привычно. Руки и ноги действовали сами по себе, подчиняясь выработанной годами привычке. Ехидно улыбаясь, Григорий Семенович завел машину, выехал со двора и тут же уснул. Да, остаток пути он проехал в полусне, только интуитивно контролируя правильность маршрута. Когда грузовик остановился возле дома, Григорий Семенович пришел в себя и увидел, как ему навстречу бежит Таисия Михайловна. Она ждала, она с такой тревогой ждала, как чувствовала, что случилось что-то недоброе.
– Гришенька, да что же ты делаешь! – причитала она, помогая мужу выбраться из машины. – В таком виде за рулем, да ты с ума сошел!
– Ничего, мать, – бормотал Григорий Семенович, с трудом ворочая языком, – мы с друзьями немного выпили.
– Хороши же друзья! – возмутилась Таисия Михайловна. – Как же они тебя отпустили?
– Ты моих друзей не трожь! – запротестовал Григорий Семенович. – Они настоящие мужики, я теперь с ними по гроб жизни вместе. Понятно?
– Да понятно, понятно…
Звук сирены нарастал, варварски нарушая тишину спящей улицы.
– Halt, – послышалось за ее спиной. – Polizei [72] .
Сердце Таисии Михайловны дрогнуло. Она остановилась и, немного помедлив, чтобы дать себе передышку, повернула голову.
По дороге к дому стремительной походкой шли двое полицейских. Вид у них был решительный и строгий.
– Herr Makeew? – спросил один из них, с уверенностью глядя на Григория Семеновича.
– Ja. – Григорий Семенович сразу протрезвел и, убрав руку с плеча жены, выпрямился.
– Ihr Führerschein bitte [73] , – потребовал полицейский и протянул руку.
Григорий Семенович полез во внутренний карман пиджака и достал права. Полицейский бросил на документ изучающий взгляд.
– Sie sind jetzt mit diesem Fahrzeug nach Hause gekommen. Stimmt es? [74] – спросил он, указывая на криво припаркованный грузовик.
– Ja. – Григорий Семенович поник головой. «Откуда они узнали? Откуда они узнали?» – лихорадочно соображал он.
– Es tut mir leid, sie mussen mit uns kommen [75] .
Еще не умея оценить весь объем постигшей его катастрофы, Григорий Семенович, виновато улыбаясь, посмотрел на жену, отметил странную белизну ее лица и сделал шаг в сторону полицейской машины.
«Кто же это мог быть, кто навел на меня полицию?» – думал он с поразительной трезвостью.
Таисия Михайловна как будто приросла к земле. Она провожала мужа молча, одними глазами.
Уже на подходе к машине Григорию Семеновичу показалось, что за стеклом мелькнуло знакомое лицо. Он слегка нагнулся и, заглянув в салон, замер: на заднем сиденье сидел господин Шик.
Вика открыла дверь. На пороге стоял Николай Константинович Звянцев – без шапки, в заснеженном пальто. На его бледном, перепуганном лице неуместно выделялся рыхлый, покрасневший от мороза нос.
– Коля, что с тобой? – воскликнула Вика и, заботливо взяв гостя за обе руки, провела его в квартиру.
Звянцев прошел на кухню, опустился, как был, в пальто, на табурет и, вытащив из кармана большой клетчатый платок, некрасиво заплакал, поминутно сморкаясь и всхлипывая. Вика поморщилась. На ее красивом, ухоженном лице появилась брезгливая гримаса.
– Выпей воды, – произнесла она и, не скрывая раздражения, стукнула по столу тяжелым стаканом.
– Да. Я сейчас… – попытался взять себя в руки Звянцев. Он еще раз высморкался, засунул в карман платок и, взяв дрожащей рукой стакан, стал пить, захлебываясь и обливаясь.
Вика смотрела на этого жалкого старика и никак не могла сопоставить его со всемогущим господином, который еще вчера был ее любовником и на которого теперь было противно смотреть.
– Детка, – горестно произнес Звянцев, продолжая вибрировать всем телом, – она умерла. Я, конечно, понимаю, этого следовало ожидать – рак и все такое, но я даже представить себе не мог, какой страшной, безнадежной, чудовищной является на самом деле смерть!
– Умерла? Когда? – спросила Вика, неожиданно просветлев лицом.
– Сегодня, детка моя, сегодня. Я только что из больницы, я был рядом с ней до последней минуты. И знаешь, что она мне сказала буквально за десять минут до смерти?
– Что?
– «Не плачь, Колюшка, не стоит, ей-богу. Ведь ты ведешь себя так, как будто я умираю, а ты остаешься жить навсегда». Представляешь, какая глубина?! Она была необыкновенной женщиной… – Он поднял на Вику заплаканные глаза, как бы ища в ее лице сострадания.
Вика задумчиво повела плечом и безразлично опустила прекрасные глаза.
– Что она еще сказала? – Вика кокетливо оттопырила нижнюю губку.
– А еще она меня поблагодарила! – неожиданно зло выпалил Николай Константинович.
– За что? – вздрогнула Вика. Лицо ее сделалось серьезным. Она хорошо усваивала командный тон.
– За то, что я ее не бросил. Она все знала про нас с тобой! И ни слова, ни упрека. Святая женщина! – Он потряс в воздухе сомкнутыми руками и в отчаянии уронил их, больно ударившись локтями о стол.
Вика подошла к нему со спины и, обняв, положила подбородок на его круглую голову.
– Не отчаивайся ты так, – прошептала она, словно речь зашла об интимном.
– Ты же не один. Я тебя утешу…
От нее пахло французскими духами и дорогими кремами. Звянцев поморщился. Этот голос и запахи так не вязались с его горем, они так грубо нарушали чистую сферу его отчаяния.
«Зачем я сюда пришел?» – подумал Звянцев и резко встал.
Вика испуганно отскочила к стене, потирая ушибленный подбородок.
– Ты никогда, никогда не знала, что такое чувство такта! – в бешенстве закричал он. – Ты считаешь, что твои прелести уместны всегда и повсюду! Глупая, бесчувственная дрянь!
Викино лицо стало похоже на мордочку злобного лисенка. Она оскалилась и, казалось, вот-вот зарычит.
Звянцев был бледен, он смотрел на нее с ненавистью, как будто это не смерть, а она, его любовница, отняла у него самого дорогого человека на свете. Ему захотелось схватить ее за горло, смять, растоптать, заставить мучиться, увидеть на ее лице хоть раз нормальное человеческое выражение.
Вика стояла, прислонившись спиной к стене, и, свесив на грудь длинные пушистые волосы, смотрела исподлобья.
Звянцев сердито отвернулся и подошел к окну. На улице было безветренно, и в этом безветрии спокойно и медленно опускался на землю крупными хлопьями снег. Там, за окном, стояла тишина, казалось, что это снег завалил все звуки и шорохи и вся земля погрузилась в белый покой.
«Вот так, – думал Звянцев, – был человек, жил, страдал, радовался». Еще пару часов назад он держал ее руку и смотрел в ее живые глаза, и где она теперь? Нет, это было непостижимо! Может быть, ее душа опускается сейчас на землю вместе с этими снежными хлопьями? На этой мысли он попытался сосредоточиться и стал вглядываться в меланхолическое движение снежинок с таким же напряженным упорством, с каким человек, внезапно ослепший, всматривается в окружившую его темноту.
В комнате зазвонил телефон. Вика проворно метнулась в коридор.
– Але. А, привет! – послышался ее безмятежный голос.
Николай Константинович вздрогнул. Он нехотя отвернулся от окна и с удивлением огляделся по сторонам, как будто совсем не помнил, где находится. Присев на подоконник, он с усилием потер лоб, болезненно поморщился.
Когда это началось? – попытался вспомнить он. Пять лет назад? Точно, на защите диссертации Савицкого, в ресторане Дома кино. Вике было девятнадцать. Она демонстративно целовалась с некрасивым пожилым профессором и при этом бесстыдно косила глазом в сторону Звянцева, буквально обжигая его своей чувственной красотой. Звянцев смущенно поглядывал на жену, нервничал. Выходя из ресторана, он улучил момент и сунул Вике в карман визитку, на которой мелкими золотыми буквами было написано: «Академик, член-корреспондент Академии наук Н. К. Звянцев». Это был первый поступок в его жизни, который полностью уничтожил его представление о себе как о порядочном человеке. Преступить эту границу было непросто, но, сделав один только шаг, он как будто сорвался с высокого откоса. И с тех пор летел и летел, ни на минуту не забывая, что это не полет, а падение, и где-то там, далеко внизу, – жесткая земля, о которую он рано или поздно неминуемо разобьется.
