Ознакомительная версия.
– Кофе, Анастасия Евгеньевна, – сказала она, поставив перед ней чашку. – И не пяльтесь полночи в стену. Это не помогает.
После чего вернулась в предродовую, сняла халат, легла на койку, шумно вздохнула, устраивая поудобней свою боль в пояснице.
Кадр тридцать седьмой
«В ожидании малыша»
– В подъевреивании! – хохотнула Марго.
– Что? – не сразу сообразила Татьяна Георгиевна.
Поздним вечером подруги сидели в кабинете заведующей. Маргарите Андреевне отказали в туристической визе США, и она была в ярости. Потому что она совершенно по-честному собиралась приехать-посмотреть. «Нахуй мне упала та ваша Америка?! Я посмотреть хотела! Но теперь я точно замуж выйду, хоть он окажется мудак, каких мало! Мало я, что ли, отечественных мудаков терпела? Святогорский говорит, что любой их мудак по сравнению с нашим, что котёнок с бычарой! Так что, дорогие США, получите новую гражданку, раз приличной женщине туристическую визу не дали!» – орала Марго. Кстати, да. Погорячился госдеп штатовский. Могли бы отделаться туристом, а так… Если Маргарита Андреевна чего решила, то непременно добьётся. И чем больше препятствий на пути – тем достоверней обеспечение результата. Отбушевавшаяся Марго вяло перебирала стопку книг на столе у Мальцевой. А Татьяна Георгиевна думала, что, пожалуй, пора посвятить подругу. Не то не забудет, не простит, проклянёт и на похороны в США не позовёт. Сейчас ещё можно отговориться тем, что сама Маргарита Андреевна была слишком занята.
– Книжица тут у тебя забавная валяется. «В ожидании малыша». Вот я и говорю: «В подъевреивании. «Пое-е-едем красо-о-отка ката-а-а-аться – давно я тебя-а под… евреивал!» – пропела Маргарита Андреевна, предварительно нарочито прочистив горло. – Что, в детстве не пела такую песню?
– Нет. Я в детстве не пела такую песню. Я любила романс про титулярного советника. «Он бы титулярный советник. Она – генеральская дочь! Он скромно в любви объяснился – она прогнала его прочь!» – густо продекламировала Мальцева. – Но моя мама терпеть не могла этот романс. Уж не знаю, по каким таким причинам. Мама называла этот романс убогим. Поэтому я распевала его, когда мамы не было дома. Вероятно, это было очень забавно. Мне было лет двенадцать, а я во всю глотку горлопанила про титулярного советника, который «пьянствовал целую ночь». И в не помню каком тумане не то бродила, не то что-то другое делала… «Вставала пред ним»? В общем, та самая генеральская дочь.
– Печальная история.
– Нормальная история. О мезальянсе.
– Это когда верхи не могут, а низы не хотят?
– Нет, мезальянс – это когда он титулярный советник, а она – генеральская дочь.
– Ага, – Маргарита Андреевна кинула на подругу острый, пронзительный и где-то даже осуждающий взгляд. – Или когда она – заведующая отделением, а он – интерн.
– Нет. Когда ей – за сраку лет, а ему – едва исполнилось двадцать шесть – это, Марго, не мезальянс. Это глупость. И всё, закрыли тему. Мне и так стоило колоссальных усилий отправить этого мальчика в отставку и перевести его в другое отделение.
– Всё равно он остался на нашей клинической базе и каждую пятиминутку смотрит на тебя, как… Кстати, он понял, что ты его прогнала? Наверное, уже понял. Потому что смотрит как тот самый титулярный советник на ту самую генеральскую дочь, которая прогнала его прочь. Кстати, кто такой этот титулярный советник? Звучит солидно. Чего это она его прогнала?
– Мелкая сошка в табели о рангах.
– Понятно. Но ты уводишь меня от темы.
– От какой? Тебя и уводить не надо. Ты сама скачешь с пятого на десятое.
– С темы ожидания малыша.
– Маргарита Андреевна, ты откуда эту дребедень вытащила?
– Вот, из стопки у тебя на столе.
– Ты видишь, сколько в этой стопке бумажного хлама? Фирмачи, представители и полусектанты таскают. У меня там даже журнал «Квартирный ребёнок» есть. И что, из этого ты тоже сделаешь какие-то далеко идущие выводы?
– Тань, – старшая акушерка обсервационного отделения и старая подруга Мальцевой внезапно стала серьёзной. В том смысле, что заговорила обыкновенным человеческим голосом, не забыв прикрутить децибелы до минимума.
– Господи, что ещё?! – испугалась Татьяна Георгиевна, потому что точно знала, о чём сейчас пойдёт речь. И хотя она сама хотел сообщить Маргарите Андреевне эту новость, но теперь, когда та догадалась, – Татьяна Георгиевна отчего-то испугалась.
– Танька, ты беременна, – констатировала Марго.
– С чего вдруг?
– Я акушерка, между прочим. Высококлассная акушерка. И твоя старая подруга. Тут никому не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что ты – беременна. Ты ограничила кофе до двух крохотных чашечек – утром и вечером, да и тот кофе скорее похож на подкрашенную воду. Ты выкуриваешь две сигареты под те самые крохотные чашечки слабенького кофе. По утрам тебя мутит, хотя ты это тщательно скрываешь за слишком уж удлинившимся утренним душем. И прекрати надраивать служебный унитаз – для этого есть санитарки, и я слишком сомневаюсь, что ты ублёвываешь его до ужаса. Твои глаза приобрели лихорадочный блеск, который кто-нибудь менее опытный посчитал бы за признак переутомлённости. Кто-нибудь, но не я. И ты совсем не прикасаешься к спиртному.
– Марго, я тебя прошу… – начала Мальцева, но подруга перебила её, подскочив со стула и крепко обняв.
– Танька, я так счастлива! Так счастлива!
– Зато я, кажется, не очень…
Татьяна Георгиевна разрыдалась.
– Ну вот, ещё и психоэмоциональная нестабильность! Да от тебя за версту прёт прогестероном, и немедленно прекрати рыдать! Это вредно для малыша!
Маргарита Андреевна подошла к двери и повернула замок.
– Марго, для какого, в жопу, малыша! Для эмбриона! К сожалению, остановку под названием «Масса делящихся клеток» я уже проехала.
– Ой, Тань! Если бы ты собиралась сделать аборт, ты бы не прекратила пить как лошадь, дымить как паровоз…
– И одеваться, как её мать! – хихикнула Мальцева.
– Ну вот, теперь она уже ржёт, – удовлетворённо констатировала Маргарита Андреевна.
– Это из «Бриджит Джонс». «Пьёт как лошадь, дымит как паровоз и одевается, как её мать». Жутко смешно! Хотя в оригинале она пьёт, как рыба.
– Я знаю, откуда это. А вот то, что ты стала смотреть романтические комедии – лишний раз подтверждает, что…
– Да нечего подтверждать. Я знаю, что беременная, раз я знаю, что время мини-аборта категорически упущено, – Мальцева глубоко вздохнула. – Странно, что заметила только ты.
– Другие от тебя шарахаются, как от гангрены. Ты же стала такой начальницей, что пиздец котёнку!
– Даже Панин не замечает.
– У Панина любовь, и оставь его в покое. Не будь собакой на сене.
– Да нет, я даже рада за него… – Мальцева глубоко вздохнула.
– Вяленько ты как-то за него радуешься, – скептически заметила Маргарита Андреевна. – Признайся, тебе было в кайф, что он всю жизнь при тебе, как верный доберман.
– В кайф, разумеется. Кому не в кайф верные доберманы? Только они нервные очень, эти доберманы. На них времени много надо тратить. Я бы предпочла верного ротвейлера. Или верную немецкую овчарку. Или верного сенбернара. Или верного ретривера. Или верного ирландского терьера.
– Тебя заклинило? Танька, ты все породы собралась перечислять?
– Спокойные породы.
– Я бы поспорила про «спокойные» породы. Мой, зараза, на старости лет стал таким дёрганым, что ой! Все уговаривают усыпить, потому как он слепнет, глохнет, а я… Я не могу. Я прихожу с работы, он встаёт с подстилки, шатаясь, и всё равно плетётся мне навстречу. Я на корточки присаживаюсь – он мне лицо лижет. Слюны уже почти нет, дыхание горячее, зловонное, но это такая нежность… – Марго всхлипнула и несколько секунд помолчала, справляясь со спазмом. – Самую дорогую «Роял Канину» ему покупаю. Крохотные пакетики по стольнику. Для послеоперационных собак. С ладони кормлю. Никто, Танька! Никто и никогда не любит сильнее, чем собака. Всю его жизнь он только и делал, что ждал меня с работы. И ни единой жалобы, никакого: «Где ты шлялась?!», «Куда тебя на ночь глядя несёт?!» Всегда ждёт, всегда лицо лижет. Даже если я ему миску с водой, сука, забывала оставить! Светка, тьфу-тьфу-тьфу, сейчас, когда наш древний пёс умирает, на человека стала похожа. Я всё боюсь, что он без меня умрёт. Ему же наверняка страшно будет умирать в одиночестве. Это так несправедливо – умирать в одиночестве… Я даже рада, что мне грёбаное посольство визу сейчас не дало. – Маргарита Андреевна украдкой слизнула предательски покатившиеся из глаз слёзы. – Так, всё, в ближайшие выходные начешу его, накормлю его любимой бужениной от пуза, в миску блатной минералки без газа налью, и ветеринара вызову. Пусть умрёт у меня на руках, счастливый. Я его буду гладить, и он просто уснёт. Ведь так? Я спрашивала и читала – сейчас у них усыпление двухэтапное, не такое жестокое, как раньше. Я его буду чесать за ушком – и он просто уснёт, да?
Ознакомительная версия.
