Вышла из комнаты Марфа довольная, улыбается. Вперед холодно было в бане, и туман все окошко застил, а как нагрелось, то увидела, что все хороши, все пригожи: и косы до полу, и тело белое да чистое у каждой, аж глаза разбегаются! Но одна среди всех более других приглянулась – взгляд ласковый да кроткий, и статная, и осанистая, будто царицей родилась!
То и была Мария Хлопова. Привел ее дядька, Гаврила Васильевич. Были они из московских дворян, что сама Марфа приблизила за верное служение. Марфе это по душе пришлось, что свои, не пришлые. Да и девица хороша: высока, стройна, и не худа, но и не распирает тело безмерно. Ладони и стопы узкие, а бедра, напротив, широкие, в родах подспорье.
Вот Марию и еще пятерых девушек Марфа отправила после баньки в верхние палаты царские: пожить-погостить. Ночью же, когда они уснули, пошел к ним в опочивальни сам Михаил. А натопили в тот день сильно, чтобы не укрывались девицы и спали в рубашках только; да и Марфа хитрая: каждой по дорогой, тонкого полотна рубашке подарила! Рубашки прозрачные почти, все тело видно.
Ходит Михаил, вглядывается, и все ему хороши кажутся! Трудное это дело – невесту выбирать, царицу будущую! И эта хороша, и та пригожа. Но как в самую дальнюю комнату заглянул, тут сердце его сразу в пятки и прыгнуло! Вот она, моя нареченная! Хоть и не по правилам было, но оставил он подле нее розан – цветок невиданный, заморский. Полюбилась ему Мария Хлопова: сама была, как тот цветок, свежа и хороша!
Вспомнил вдруг Михаил, где видел ее ранее. Был он ребенком в ссылке далекой, с матушкой вместе. Там играл с хохотушкой Марьюшкой. С гор с ней катались, в лес за грибами-ягодами ходили. Не было у него подружки лучше. Вспомнил и то, что она охранника царского, Гаврилы Васильевича Хлопова, племянница. Нет, не бывать для него другой жены! Потому и розу подле нее оставил.
А девушкам меж тем в другой день объявили, что будет в воскресенье главный смотр устроен – царский – и чтоб надели они лучшие наряды свои.
Мария, как увидела царя, так тоже сразу вспомнила дружка своего по играм детским. Улыбнулась, глянула озорно, и больше уж ни на кого Михаил смотреть не стал. Отдал ей, как принято, платок да кольцо обручальное. Тут государыня Марфа возрадовалась, что они с сыном одного хотят и одинаково выбрали!
На другой день позвала Марфа к себе сына и невестку будущую. Заперлась с ними в почивальне своей и речи повела странные:
– Сделали мы выбор свой, и я, и Михайла. Совпал тот выбор. Люба ты нам обоим! Да только непросто царской женой быть. На троне сидеть да наряды богатые носить каждая может, а быть царю поддержкой и утешительницей, другом верным – то долг тяжкий. И коли родня твоя одного хочет, а муж – другого, то он решать должен, а ты его воле всякий раз послушна должна быть.
Строго говорила Марфа, и Мария зарделась от слов тех. Голову повесив, молчала, не знала, что ответить.
– Поди-ка сюда.
Марфа подошла к большому резному ларцу, стоящему на столе, и вынула оттуда книгу в толстых обложках. Извлекла из корешка палочку серую на кожаном шнурке и, подойдя к Марии, на шею надела:
– Вот, Мария, храни и не снимай никогда стило это. И в Господних чертогах то стило будет историю вашего с Михаилом счастья писать во славу земли Русской, доколе на себе носить его станешь! И тебе, сын мой, наказ даю: книгу эту никогда не отдаляй от себя, всюду с собой вози и храни. А назавтра объявим волю свою: Анастасией невесту твою наречем, в честь жены царя Ивана. Теперь же ступайте, устала я, отдохнуть хочу.
Мария вышла из почивальни сама не своя. Странный маленький предмет на шнурке спрятала поглубже, чтоб никто не видел. Красоты в нем особой не было, но теплый был и свербел под пальцами, как живая букашка, коли в кулак сожмешь, поймавши. Глянула на Михаила и, прежде чем успела коснуться пальцами его руки, уведена была мамками да няньками в светелку, где жила.
«Негоже до свадьбы близко к милому стоять», – вспомнила слова бабулины.
Той же ночью подле свечи стала Мария разглядывать затейливую, шершавую на ощупь палочку. Знаки дивные, на жучков похожие, покрывали ее от острия до ушка, в которое был шнурок вдет. На буквы похожи, только непонятные. Одна, самая большая буквица, что ближе к острию, особо приглянулась Марии. Словно кто «Мыслете» и «Аз» начертал как одно целое. Улыбнулась думке своей: «Крещена Марией, а стану Анастасией. А может… ну, конечно же! “М” – это Михаил! Сие знамение того, что царь Михаил и царица Анастасия едины, как буква эта. Славно то как!» Никому не сказав про мысли свои, срисовала буквицу странную на крохотный кусочек бересты и спрятала на груди.
Наутро Марфа вновь вызвала Марию, чтобы одарить девушку ожерельем жемчужным, необычным. Не то что наш речной жемчуг, мелкий да невзрачный. Ожерелье то было из заморского розового жемчуга – крупного, как смородины. Одна жемчужина к одной – хороши да ярки, как на подбор. Но как надевать ожерелье на невесту стали, так оно и рассыпалось, раскатились жемчужины по всей горнице. Озлилась Марфа и повелела тот жемчуг выкинуть – мол, примета плоха. И почали бусинки собирать все девушки сенные, все прислужницы, кому больше всех достанется, ибо как же этакую красоту выбросить можно! Но Марфа прогнала всех до единой.
На другой день в главные царские терема Марию с мамой и бабушкой ввели. Обычай такой: которую девушку царь выберет, ту с молитвою нарекают царской невестой, или царевной, имя новое дают и в главные терема поселяют. С той поры крест ей должны целовать дворовые люди да в ектеньях упоминать. А имя дали ей Анастасия, в честь жены Ивана-царя.
Пришло время Анастасию-невесту народу показать. На то выбрали Троице-Сергиев монастырь. После заутрени воскресной под сладкий колокольный перезвон двинулись царские возки из Кремля: сама матушка Марфа с челядью, царь Михаил со свитою всей, бояре да дворяне, к царю приближенные, и нареченная царская невеста с родными. Великий поезд получился. А по всему пути были для них в больших селах шатры поставлены, горячие яства готовились, щи кислые наливали, взвары, меды, сладости да смоквы заморские, и печиво разное, чтоб с устатку поесть-попить и далее ехать. Путь-то неблизкий, поди, почти семь десятков верст, и по всему пути люд русский мог на царицу будущую глядеть, ибо ехала она в открытом возке.
Не было человека, кому не по нраву она пришлась. От красоты такой глаз отвести не могли. Однако не всем по сердцу выбор был такой. Была среди девушек, кто гостевал с другими невестами в верхних палатах, одна невыбранная – Екатериной звали, дальней родственницей братьям Салтыковым она приходилась. Те желали хитростью через нее, коли станет царицей, к Михаилу приблизиться. Но никто о том пока не знал и не ведал. Той ночью, что смотрины были, встала Екатерина воды испить: жарко натоплено в палатах, и воздух сух безмерно! Услышала, как государь уже вниз спускается, и увидела цветок подле Марии Хлоповой.
– Беги, Наташка, – послала она девушку свою сенную к дядьям. – Скажи как есть всю правду, что царь Хлопову царицей выбрал. Да нигде не останавливайся и ни с кем о том больше не говори, поняла?
Наташка, босая, потихоньку из палат выбралась, половица под ней нигде не скрипнула, да припустила к боярскому дому мухой! Насилу отдышалась в сенях и сразу, как было приказано, с докладом к дядьке Борису постучала. Он ей за то пятак подарил. А наутро братья стали совет держать:
– Слышь, Катька ночью девку свою прислала. Дело-то, поди, решенное с царской невестой! Чё делать будем?
– Решенное говоришь? А это мы еще посмотрим, какое оно решенное, – ответил старшой и хитро улыбнулся.
Приказали дядья Екатерине взять зелье, по две капли в воде растворять незаметно и опаивать тем питьем Марию Хлопову. От этого зелья живот у ней болью изойдет, и здоровью вред причинен будет сильный, а коли те капли долго пить, то и совсем человека извести можно! Да вот отослали Екатерину из Кремля домой на пятый день гостевания, не успела она великой беды натворить.
И все же стала невеста царская Анастасия животом маяться. Жаловалась бабушке своей:
– Ничего не ела, окромя хлеба, а тошнит, мочи нет! Что со мной, бабуля?
– Эх, Машенька, птенчик мой родный, не уберегла я тебя. Вот мы лекаря позовем, и все пройдет. Не тревожься, дочка, ты невеста царская названая, дальше все только хорошо будет. Ну, занеможила, с кем не случается?
Она гладила Марию по голове и баюкала, как дите малое, а сама думала: «Не к добру тот жемчуг рассыпался, будто слезы девичьи из глаз покатились, ох, не к добру… Лучше бы и не дарила его государыня Марфа».
Но говорят, даже у стен есть глаза и уши, а в кремлевских палатах и подавно. Слух пошел, что невеста нездорова. Михаилу о том доложили в тот же день. Он и послал бояр Салтыковых следить за докторами и помогать тем повсеместно, чем понадобится, и каждодневно к нему, царю, с докладом ходить.
Другой день, как доктора осмотрели Марию Хлопову, решила Марфа совет держать с братьями Салтыковыми. Кто ж еще ближе стоит, чем собственные племянники?
