Хотелось уже не уехать, а провалиться сквозь землю. Так было бы гораздо быстрее. Я развернул коляску.
– Извини, – буркнул Лорд, не поднимая глаз.
Я застрял.
Коляска полуразвернута, голова вжата в плечи.
Я уже ничего не понимал. Даже в самых моих мстительных мечтах Лорд передо мной не извинялся. Как-то не удавалось это представить. Я выбивал ему зубы и сворачивал челюсть, он делался не таким уж красивым, обзывался и плевался кровью, но до извинений у нас не доходило.
– Я был тогда не в себе, – сказал Лорд. – Повел себя, как последняя скотина. Настучи ты Паукам, у меня были бы неприятности. Ты даже представить не можешь, какие. Я две ночи не спал, ждал, когда за мной придут. Пока не понял, что ты ничего не сказал. Хотел извиниться и не смог. Не получилось. И сегодня не получилось бы, если б не Шакал.
Лорд замолчал и наконец посмотрел на меня. Глаза у него были злые.
Я тоже молчал. А что было говорить? «Я тебя прощаю» прозвучало бы по идиотски. «Не прощу ни за что» – и того хуже.
– Ничего не понимаю, – сказал я.
– Чего ты не понимаешь? – живо откликнулся Шакал.
– Ничего.
– Теперь ты выпьешь с нами кофе? – спросил он вкрадчиво.
Настырный оказался тип.
Я подъехал к столу. Взял с подноса чашку.
– Все не так, – сказал я. – Не так, как должно быть. Вы ведете себя не по правилам. Никто не станет извиняться перед Фазаном. Никогда. Даже если пол-головы ему снесет.
– Где оно записано – это правило? – возмутился Табаки. – Что-то я о нем не слыхал.
Я пожал плечами:
– Не знаю. Там же, где остальные правила, наверное. Записано или не записано, но оно есть.
– Фу ты! – Табаки смотрел на меня почти с восторгом. – Какой наглый! Учит меня правилам Дома. Ни хрена себе!
Лорд вертел чашечку с «Лунной дорогой», пристально в нее всматриваясь.
– Из чего ее смешивают? – спросил он. – Что там?
Табаки фыркнул:
– Не знаю. Одни говорят – вытяжка из мухоморов, другие – слезы Стервятника. Может, птичий папа и плачет зеленой горечью, но разве кто станет проверять? В любом случае, она ядовита. Романтически настроенные личности утверждают, что это ночная роса, собранная в полнолуние. Хотя росой вряд ли перетравилось бы столько народу. Если, конечно, не собирать ее носками Логов.
– Дай какой-нибудь пузырек, – попросил его Лорд, протягивая руку.
Табаки поморщился.
– Решил отравиться? Тогда лучше крысиного яду достань. Он надежнее. И более предсказуем.
Лорд ждал, не убирая протянутой руки.
– Ладно, ладно, – проворчал Табаки, роясь в карманах. – Травись чем хочешь, мне-то что. Я за свободу выбора.
Он передал Лорду крохотную мензурку, и мы понаблюдали, как тот осторожно переливает в нее содержимое чашечки.
– А ты? – повернулся ко мне Шакал. – Чего молчишь? Расскажи что-нибудь интересное. Говорят, на последних Фазаньих собраниях обсуждают только тебя.
Я поперхнулся и пролил немного кофе на рукав.
– Откуда ты знаешь? Я думал, вы нами не интересуетесь.
– А ты о нас вообще странного мнения, – хихикнул Табаки. – Ходим, как надутые индюки, ничего вокруг не замечаем. Иногда сносим кому-нибудь пол-головы, не замечаем и этого, бредем себе дальше. На плечах у нас – «бремя белого человека», а под мышкой – толстенный свод Домовых законов и правил, где записано: «Лупи лежачего, топчи упавшего, плюй в колодец, из которого пьешь», и прочие полезные советы.
Это было довольно близко к тому, что я думал о них на самом деле, и я не сдержал улыбки.
– Ага, – вздохнул Табаки, – так и есть. Я не преувеличил. Но будь у тебя хоть капля такта, ты не демонстрировал бы это так откровенно.
– Что еще за собрания? – спросил Лорд, перебрасывая мне через стол пачку «Кэмела». – Я, например, не знаю, что это такое.
Табаки остолбенел от возмущения, а я засмеялся.
– Вот такие, как ты, и портят нам весь имидж! – завопил Шакал, выхватывая у меня из-под носа сигареты. – Из-за вас нас считают самодовольными индюками! Только полный неуч не знает о Фазаньих собраниях. Не суди по Лорду, – повернулся он ко мне. – Без году неделя в Доме и почти ничем не интересуется.
– Два года и девяносто дней, – поправил Лорд. – А он все еще считает меня новичком.
Табаки потянулся через стол и похлопал его по руке.
– Извини, старина. Знаю, тебя это задевает. Но ты сравни свои два года с моими двенадцатью и поймешь, что я вполне могу звать тебя новичком.
Лорд скривился, как будто у него заболели все зубы одновременно. Табаки это понравилось. Он даже порозовел от удовольствия. Закурил и кивнул мне со снисходительной улыбкой старожила.
– Итак… мы ничего не узнали, кроме того, как много всего не знает Лорд. А ты все молчишь.
Я пожал плечами. Кофе был вкусный. Табаки был смешной, Лорд держался дружески. Я расслабился, уже не ожидая от них гадостей, и решил, что ничего страшного не случится, если сказать правду.
– Меня исключили, – признался я. – Общим голосованием. Послали прошение Акуле, и он дал согласие. Теперь переведут в другую группу.
Колясники четвертой дружно отставили чашки и переглянулись.
– Куда? – замерев от любопытства, спросил Шакал.
– Не знаю. Акула не сказал. Говорит, это еще не решено.
– Скотина, – процедил Лорд. – Скотом живет и умрет по-скотски!
– Эй-эй, погоди! – Табаки наморщил лоб, быстро прикинул что-то в уме и уставился на нас округлившимися глазами. – Либо к нам, либо в третью, – заявил он. – По-другому не получается. – Они с Лордом опять переглянулись.
– Я тоже так думаю, – сказал я.
Некоторое время мы молчали. Кролик, должно быть, обожал саксофоны. Из магнитофона за стойкой без перерыва доносились их жалобные вопли. На сквозняке покачивались китайские фонарики.
– Вот зачем тебе понадобилась «Лунная дорога» – пробормотал Табаки. – Теперь понятно.
– Кури, – сказал Лорд сочувственно. – Почему ты не куришь? Табаки, отдай ему сигареты.
Шакал рассеянно протянул мне пачку. Пальцы у него были тонкие, как паучьи лапки, и ужасно грязные.
– Да, – сказал он мечтательно. – Либо так, либо эдак. Либо ты узнаешь, какого цвета слезы у Стервятника, либо все мы увидим, как рыдает Лэри.
– По-твоему, Стервятник заплачет? – удивился Лорд.
– Конечно. Еще как! В голос! Как Морж, поедающий устриц.
– То есть он меня съест, – уточнил я.
– С сожалением, – заверил Табаки. – У него в принципе нежная и ранимая душа.
– Спасибо, – сказал я. – Это очень утешает.
Шакал не был глухим. Он покраснел, виновато шмыгнув носом.
– Ну, вообще-то, я так… слегка преувеличил. Люблю пугать людей. Он действительно неплохой парень. Совсем чуть-чуть сдвинутый.
– Еще раз спасибо.
– А знаешь, можно пригласить его за наш столик! – осенило вдруг Табаки. – А что? Неплохая мысль. Познакомитесь поближе, пообщаетесь… ему понравится.
Я беспокойно огляделся. Стервятника в Кофейнике не было. Я это точно знал, но в какой-то момент испугался, что ошибся, что он появился, пока я не смотрел по сторонам, и сейчас Шакал пригласит его со мной знакомиться.
– Ну что ты так дергаешься? – укорил меня Табаки. – Я же сказал, он славный. К нему быстро привыкаешь. И вообще его здесь нет. Я имел в виду, позвать через Птиц, – он кивнул на соседний столик, где двое кислолицых в трауре играли в карты.
– Хватит, Табаки, – вмешался Лорд. – Оставь в покое Стервятника. Наши шансы на новичка намного выше, чем у третьей, так что если уж тебе так приспичило, зови Слепого.
Табаки почесался, повертелся, схватил с подноса булку, и, роняя куски, мигом проглотил ее.
– Черт, – сказал он с набитым ртом. – Я так волнуюсь… – он подобрал все, что упало, и затолкал следом. – Ужасно волнуюсь! Неизвестно, как среагирует на все это Слепой…
– Известно, – оборвал его Лорд. – Никак. Когда это он на что-то реагировал?
– Верно, – нехотя согласился Табаки. – Практически никогда. Видишь ли, – подмигнул он мне, – наш вожак – долгих ему лет вожачества – слеп, как крот, и с реакциями у него проблемы. Обычно он предоставляет все Сфинксу. «Среагируй, будь добр, вместо меня», – говорит он. Так что бедняга Сфинкс уже много лет реагирует на все за двоих. Может, оттого и облысел. Это ведь очень утомительно.
– Так он не всегда был лысым? – удивился Лорд.
Табаки бросил на него уничтожающий взгляд:
– Что значит «всегда»? С рождения? Может, он и родился лысым, но уж поверь, к моменту нашего знакомства Сфинкс был вполне волосат!
Лорд сказал, что не может себе этого представить. Табаки ответил, что у Лорда всегда были проблемы с воображением.
Я наконец закурил. От чудачеств Табаки тянуло расхохотаться, но я боялся, что смех прозвучит истерично, и сдерживался.
– Да! – вспомнил вдруг Табаки. – Ты же крестник Сфинкса, я и забыл! Видишь, как все славно складывается! Раз ты его крестник, он среагирует на тебя, как родная мать. Что еще нужно для счастья?
Я сомневался, что для счастья мне требуется лысый ябеда Сфинкс в роли матери, и так об этом и сказал.
