Ознакомительная версия.
Я все это время представлял себе тот зал в мельчайших подробностях и то, как он уходил со своей Музой.
– Хочешь узнать, что было дальше?
– Хочу.
– Я очень виню себя, мой друг, что не пошел тогда в другое издательство, а принял их условия, ведь был контракт. Партия уже была реализована.
Он немного задумался.
– И однажды в книжном ко мне подошла уже немолодая женщина и похвалила меня, она сказала что-то вроде «Вы гений. Я благодарна вам за эту книгу!». И знаешь, на душе как-то так стало приятно, и мне было уже не важно, что мой текст изменили. Мое тщеславие затмил разум. Потом подошел мужчина, затем молодая женщина, люди все подходили и хвалили меня, словно я им чем-то сильно помог, эта книга находила в сердцах отклик. Мне было приятно.
– Ты больше не считал свою работу грязной?
– Нет, Габриэль, не считал. Она была чиста, как Дева Мария.
Он засмеялся каким-то злобным смехом.
– Ты знаешь, сколько я за нее получил?
Это был риторический вопрос.
– Десять тысяч долларов. Было продано более ста тысяч экземпляров, это был успех. Я зажил другой жизнью, больше не было того вечно голодного парня с мешками под глазами, был теперь другой человек – сытый, в красивом костюме, чистый, с довольным блеском в глазах. Блеск – это теперь поза. Я поддерживаю свой образ. А Жанна тогда ушла от меня к другому.
– Почему?
– Не знаю, не знаю. Без нее все стало иначе, я начал писать дамские романы с любовными интрижками для всеядных, и они продавались с бешеной скоростью. Я написал восемь книг и свою первую книгу я считаю лучшей. Но я бы ее уже не повторил. Не знаю почему, сейчас все по-другому. Я понял, что не нужна никому моя душа. Люди готовы есть помои, если они будут в красивой обложке. Это, кстати, моя книга висит на витрине и я законный владелец этого магазина.
Я потерял дар речи. Передо мной стоял Эн Ронни. Человек, которого я заочно ненавидел. Мне были, мягко сказать, не по душе его романы, и я никогда не мог понять, почему вся страна читает их. Он писал о примитивных отношениях, в его книгах не было никакой глубины. Это был всего лишь набор слов, я бы даже, оказавшись в тюрьме, его книгой разве что рыл бы подкоп.
– Теперь ты знаешь, кто я.
Произнес, смакуя. Он видел, что это произвело должный эффект.
– Мне нужно подумать.
Холодно попрощался я.
– Подумай, Габриэль, подумай, – улыбнулся Ронни.
* * *
Я вошел мрачным в комнату. У меня на душе было разочарование. Я не видел ни Риту, ни свою рукопись, ничего вокруг. Передо мной было лицо этого человека, неприятные ощущения, словно меня окунули в лужу. Рита подошла и хотела обнять.
– Не трогай меня.
Я сорвался на нее. Что я делаю? В чем она виновата?
– Рита, прости, – я начал целовать ее руки, – я не хотел тебя обидеть. Мне сейчас тяжело.
Я опустился на колени, обнял ее ноги. Она гладила мои волосы.
– Что случилось, Габриэль?
Я все никак не решался сказать.
– Этот человек… Из книжного. Это Эн Ронни!
– А кто это?
– Ты не слышала о нем?
– Нет, – она удивилась.
– Если в двух словах, это известный современный писатель, мне казалось, что каждая собака в городе знакома с его творчеством.
– Не говори так больше.
Сказала приказным тоном, но при этом нежность ее осталась на губах.
– Почему?
– Потому что ты не в праве судить его.
– А кто же тогда ему судья? Знаешь, Рита, я относил ему свою рукопись, я не знал, кто он. Мне хотелось услышать его мнение. Верно он говорил о ценности своей души. Верно!
Я был в гневе.
– Пусть судят его читатели. А ты пиши, Габриэль, пиши… Неизвестно еще, сколько стоят наши души.
* * *
– У тебя есть другая, Габриэль?
Я знал, что рано или поздно этот вопрос прозвучит. Мы лежали на матрасе – она у меня на груди, я ее обнимал.
– У меня нет другой, Рита.
– Не ври мне, признайся сейчас, пока не поздно.
Она слегка не в себе, мне нужно ее утешить.
– У меня только ты. Я не встречал женщину прекраснее, в тебе есть все, что мне нужно. Порой мне кажется, что ты создана лишь для меня одного.
– Но почему тогда я чувствую, что у тебя есть другая женщина? Ты от меня ее скрываешь.
В такие минуты мне хотелось от Риты бежать. Ужасно глупо пытаться оправдать себя в том, чего ты не делал, особенно перед человеком, который свято верит в свою правоту.
– Да, у меня есть другая, Рита.
– Говори.
В ее голосе я услышал облегчение.
– Это Юлия. Главная героиня моей книги. Она стала для меня больше, чем просто персонаж, я о ней пишу с каким-то известным только мне чувством. Это не страсть, не любовь, не сострадание – это что-то другое, она та грань, которая не позволяет мне оступиться в бездну. Когда я перестаю слышать своего героя, раздается ее голос, и этот голос – спасение для меня.
– Я о другой женщине, о которой ты все время грезишь. Она твоя главная муза – не я.
– Я не понимаю тебя, Рита.
– А ничего не нужно понимать, Габриэль. Женское сердце не обманешь, ты в какой-то момент пресытился мной.
Я не знал, что ей ответить. Мне было не о чем с ней больше говорить.
– Я тебе позволяла все – твои руки бывали там, куда я не пускала другие. Я позволяла тебе такой тон, который никогда бы не позволила другому. Я тебя возносила так, как меня возносили до тебя. Я спрашиваю у тебя, ради чего?
– Собирайся и уходи, если не веришь.
– Вот ты как со мной, Габриэль?
Признаю, я вспылил.
– Нет, Рита, не слушай меня. Никуда не уходи. Я верен тебе до последнего и всего лишь хочу, чтобы ты меня не порочила. Ты меня оскверняешь, оскверняешь нас. Я терпеть не могу эти дешевые страсти, измены и прочую низость. Это не по мне, пусть они остаются в дешевых журналах для пышных дам, которые толстеют от своей всеядности и неразборчивости. Это ты с Ронни можешь на такую тему поговорить – это все его стихия. Но не моя.
– Ладно, – сдалась Рита. – Говори мне что-нибудь приятное. Какими глазами ты смотришь на меня, что чувствуешь. Мне бы хотелось время от времени слышать, что я тебе нужна. Ты бы смог?
– Ты нужна мне, Рита, больше, чем все, что меня окружает. Ты есть во всем.
Через полчаса я покинул Риту, укрыв ее простыней, чтобы она не замерзла. Тихо встал, чтобы не разбудить, и сел писать у окна.
Я просидел до утра, смотря в окно. Ко мне не приходили мои герои, я не мог больше выдавить ни слова из себя.
Эн Ронни знал, что я еще вернусь. Это было видно по его довольному выражению лица, он не скрывал радости своих объятий при встрече.
– О, мой друг, Габриэль. Может, чаю? Честно признаться, я тебя ждал, почему ты не зашел ко мне вчера? Мы ведь с тобой теперь не разлей вода, друг без друга жить не можем.
Он открыто смеялся надо мной. Я никак не реагировал на это.
– Зря ты так, Габриэль, нужно больше улыбаться. Мир не такой суровый, как тебе кажется. Не стоит все время морщить лоб. Думы тяжкие, не правда?
Он вычурно растягивал последние слова, это доставляло ему удовольствие.
– Как Рита? Как книга твоя? Небось, уже закончил свой мировой шедевр и принес, чтобы я посоветовал тебе издательство. Я угадал?
– Это как нужно ненавидеть человека, чтобы посоветовать ему твое издательство?
Пауза. Я улыбнулся от собственных слов, а затем рассмеялся. Он меня поддержал.
– Да, Габриэль, ты безусловно прав.
Похлопал меня по плечу.
– Я рад, что мы начинаем с тобой со смеха. В этом есть какой-то контраст, не находишь?
Я кивнул.
– И что же тебя привело ко мне на этот раз? Дай еще раз угадаю, это, скорее всего, размышления Пикассо о формах искусства, понимаю тебя, мне тоже эти мысли не давали покоя много бессонных ночей. И в конце концов я…
– Нет, меня привело не это, а моя книга.
– А я думал, Пикассо. Согласись, его размышления о собственных детищах наталкивают на мысль…
– Я не хочу обсуждать его «формы», я не за этим к тебе пришел.
– Что с тобой, Габриэль? Разве ты не ценитель прекрасного? Вся наша жизнь – это чужое искусство. Одни выходят из рамок, другие до самой кончины в этих рамках живут. Но выйти возможно, пока краска еще свежая.
– Поверхностная мысль об искусстве.
Иронично улыбнулся я.
– Дело в том, что все в нашем мире лежит на поверхности. Не ищи глубины там, где ее нет.
Я ничего не ответил. Мне показалось, что о книге у него спрашивать не стоит. Не в этот раз. Я развернулся, чтобы уйти.
– Ко мне приходила вчера твоя Рита…
Я обернулся, не скрывая свой гнев.
– Она хотела, чтобы я рассказал ей, кто ты. Чтобы я открыл твой секрет, раскрыл твою тайну… Ты ведь тайной называешь свою скрытую от чужих глаз сущность?
Я еле сдержался, чтобы не повалить его на пол. Мне не хотелось, чтобы даже слова этого человека касались моей Риты.
– Тише, Габриэль, тише. Когда у человека заканчиваются аргументы, в его жилах закипает кровь. У него просыпаются чувства. Только глупые люди могут опуститься до драки в самый разгар диалога – это всегда поражение для того, кто не нашел, что ответить. Ты же не считаешь себя глупцом, мой друг?
Ознакомительная версия.
