Гельминтолог Лаубе, королем назначенный главой асперонской церкви, – в королевстве церковь дальновидно не отделена от государства, – вышеозначенный вердикт сопроводил буллой, в которой бессмертие короля объявлялось непреложным символом страны наряду с государственным гимном и национальным флагом.
Сначала у Лаубе возникла сумасшедшая мысль буллу утвердить в Ватикане, для этого он снарядил в Рим делегацию из одиннадцати пьяных до изумления монахов, но тех не пустили даже в приемную Папы.
Тогда буллу подписал сам Лаубе, которого с одобрения короля отчаянные монахи, возмущенные грубым приемом в Ватикане, создав самозваную коллегию, на самозваном же конклаве провозгласили Папой Асперонским – Гансом I.
Став Папой, Лаубе проявил незлопамятность и великодушие. Он отправил своему коллеге, Римскому Папе, телеграмму, в которой приглашал папу Бенедикта XVI посетить Асперонию для совместного веселого времяпрепровождения за пиршественным столом, который Ганс I ему гарантирует и который глава католической церкви мог бы украсить своим присутствием. О расходах на девочек и вино пусть его Папское Святейшество не беспокоится: затраты на это святое дело будут погашены за счет церковной казны.
Не позабыл новоиспеченный Папа и Лемке, и тот стал носить кумачовую кардинальскую шапочку, которую ему сшила Сюзанна. Поясним: сколько король ни уговаривал своего статс-секретаря, графа Нисельсона, тот стоял крепко, и прелестную блондинку не удалось сделать графиней.
Новообращенный католик Нисельсон упирался так, словно боялся, что ему повторно сделают обрезание. Он всё ещё любил Агнию и на что-то надеялся. Умненькая Сюзанна поняла, что крутить носом ей не пристало, идти опять в камеристки не позволяла вдруг неизвестно откуда взявшаяся сомнительная гордость содержанки, и с разрешения Папы Ганса I патер Лемке, имевший к тому времени сан кардинала и епископа Армбургского, обвенчался с бывшей фавориткой короля.
Отметили радостное событие в большом кафедральном соборе Святого Иеронима. Прямо в главном нефе накрыли столы, и гости, среди которых был и сам король, поправ все церковные правила, принялись в стенах христианского храма нарезаться крепкими спиртными напитками с таким самозабвенным усердием, словно они не правоверные католики, а язычники, поклоняющиеся Бахусу и Фавну.
– Разрешил, – пьяно говорил Папа Асперонский, в шестой раз поднимая стакан с коньяком и чокаясь с епископом Армбургским. Последний вместе с новобрачной сидел спиной к алтарю.
По лицу Лемке бродила похотливая улыбка.
– Разрешил, – повторил шатающимся голосом Папа, – и ничуть об этом не жалею. А как же иначе? Не сделай я этого, и вы стали бы делать то, что уже две тысячи лет делают почти все католические священники, принявшие целибат, то есть обет безбрачия, – онанировать или трахать безответных студентов семинарий. Будем считать, что вы приняли обет, даже не знаю, как назвать его… обет…
– Обет анти-цел-ебать! – неожиданно нашелся сияющий от счастья Лемке и одарил суженую столь нетерпеливо-страстным взглядом, что та оставила возникшую у нее было мысль: прорваться к королю, чтобы напомнить ему о праве первой ночи.
А когда Лемке в довершение ко всему положил ее руку на свою восставшую и трепещущую плоть, то от вышепоименованной еретической мысли не осталось и следа. Опытная невеста, с восхищением произнеся «Ого!!!», поняла, что с этим толстомясым розовощеким священником ей скучать не придется. По крайней мере, в постели.
Постаревшая королева Лидия формально снова на престоле, хотя король, как уже упоминалось, не позволил ей сидеть на троне ни дня. Номинальная королева по-прежнему любит играть с кардиналами в триктрак и наливаться своими ликерами. Она совершенно счастлива, потому что никогда не проигрывает.
И хотя она не считает себя в чем-либо виновной, ее признательность королю за проявленное к ней милосердие не знает границ. Поэтому она полностью игнорирует все, что происходит за пределами ее покоев.
Она разрешает королю делать все, что ему вздумается.
На взгляд короля, это свидетельствует о том, что монастырь пошел ей на пользу.
Агния в Сорбонне. Париж для нее – почетная ссылка.
В общем, она тоже прощена. «Что с дуры взять? – сказал король королеве. Самсон с некоторым сожалением давно понял, что дочь на него совершенно не похожа. – Она вся пошла в тебя, следовательно, надежды на то, что она поумнеет, нет никакой. Пусть хоть остынет…»
Граф Нисельсон дважды летал в Париж и оба раза возвращался мрачнее тучи.
Удивительное дело! Нет, чтобы полюбить какую-нибудь милую, добрую и умную девушку, какие вокруг сильных мира сего всегда ходят косяками и которые мечтают выскочить замуж за хорошего человека!
Так нет! Граф – блестящий молодой человек, красивый, неглупый, превосходно образованный, человек сильной воли, – без памяти влюблен в пустую, порочную девчонку и, сознавая это, не может изгнать из своего сердца недостойное чувство, втайне стыдится его и презирает себя за слабохарактерность и бесхребетность. Сколько подобных нравственных конфликтов знает история!..
Лоренцо исчез. Поговаривали о проделках серьезных господ в штатском из Тайной канцелярии, руководимой графом Нисельсоном.
Когда Самсон, счастливо избежавший расстрела у тюремной стены, на плечах врагов, которые на глазах превращались в друзей, ворвался во дворец, то в Большом Каминном зале он обнаружил двух главных заговорщиков.
Лоренцо, склонившись над карманным зеркальцем, с сосредоточенным видом сопел носом, втягивая в себя порошок, похожий на сахарную пудру. Агния в позе хрестоматийной Клеопатры возлежала на кушетке и мечтательно смотрела в потолок. Она уже вдохнула своим маленьким носиком порцию порошкообразного счастья и была чрезвычайно далека от грубой действительности.
Шум толпы и появление короля никак не подействовали на принцессу. Она только переменила позу и уставилась на отца своими прекрасными глазами, в которых не читалось ничего, кроме любви ко всему земному. Король бросился к Лоренцо.
– Ах ты, гаденыш! – вскричал взбешенный Самсон и схватил любовника своей дочери за горло. – Уж не думаешь ли ты, что стоит только провести ночь с принцессой, и ты уже король?
Глупец, если бы это было так, то в Асперонии королей девать было бы некуда!
– Дядя… – хрипел Лоренцо, обмякая. – Дорогой дядюшка, я больше не буду…
– Какой я тебе «дядюшка», сукин ты сын?!
Король был вне себя от бешенства. Но все же слова Лоренцо подействовали на Самсона отрезвляюще. Он ослабил хватку, и молодой человек без чувств рухнул на пол.
Счастливая способность падать в обморок и на этот раз спасла Лоренцо жизнь.
Тут же парня сграбастали люди из ведомства Шинкля, которые поместили его в грязную маленькую камеру с малюсеньким окном под потолком. Через пару часов к нему подселили почерневшего от пороховой гари Эдолфи Маркуса.
Эдолфи весь был в ссадинах и синяках. Оказывается, доблестный теоретик-ревизионист, обалдев от пьянства и наркотиков, с чемоданом, полным динамита, отправился взрывать федеральный острог, этот форпост асперонской тирании.
Его героические мозги работали в одном направлении: он должен был поднять на воздух что-нибудь очень-очень большое, тяжелое, каменное и мрачное, похожее на Бастилию.
По пути он, чтобы немного потренироваться, организовал несколько пробных взрывов, уничтожив последовательно деревенскую телегу с лошадью и седоком, пустой полицейский «Мерседес» – на счастье, копы сидели в этот момент в пивной, зазевавшегося пенсионера с эрдельтерьером и швейцара отеля «Националь», из праздного любопытства оставившего свой пост между зеркальными дверями, чтобы посмотреть, кто это там балуется с петардами.
Когда Маркус добрался до тюрьмы, в его распоряжении оставался еще десяток-другой зарядов, которые он и подложил под стену. Последовал взрыв такой чудовищной мощности, что у Маркуса, наблюдавшего за всем этим с небезопасного расстояния, едва не вылетели мозги из черепной коробки.
Террориста, тихо стенающего и продолжающего вертеть головой, уложили на носилки и увезли. Это сделали вездесущие агенты того же Шинкля, незаметно смешавшиеся с толпой, которая направлялась к тюрьме, чтобы освободить да Влатти и законного короля Асперонии.
Маркус ошибся с количеством взрывчатки и чудом остался жив. Наскоро пластырем залепив ему царапины, агенты, как уже было сказано выше, отвезли его в министерский изолятор и втолкнули в камеру, где уже, держась обеими руками за распухшую шею, сидел и трясся от страха Лоренцо даль Пра. Но потом… Потом следы несостоявшегося короля и его приятеля теряются.
Якобы кто-то позвонил из Тайной Канцелярии и от имени графа Нисельсона распорядился выдать под расписку опасного заговорщика Лоренцо даль Пра и международного террориста Эдолфи Айзека Маркуса для проведения следственных мероприятий, имеющих сверхсекретный характер.
