Обычно мы заезжали с пятницы или могли там появиться среди недели, если уже прошли занятия на военной кафедре или по физической подготовке, так как только их прогуливание грозило неудобными отработками в период зачетной сессии.
Мы с помощью проволоки залезали в запертый стенной музыкальный бар, чтобы выгрести горячительные напитки, а в холодильник наведывались за закуской. Это после реформ каждый может за деньги чистить черной икрой ботинки, а элитное шампанское заливать во все щели. Тогда же – вряд ли, хотя необходимо заметить, что и теперь бутылка коньяка Croizet 50 стоимостью пятьсот долларов США – редкий гость на обеденном столе.
Однажды наша гедонистская идиллия была прервана появлением папы – человека крутого, гордого, ответственного и жадного. Он потребовал оплатить расходы и в гневе удалился, а мы подумали: «Ну что ему, жалко, что ли?» – ив горе поехали в Склиф.
Институт Склифосовского покупал у людей их скелеты для посмертных научных опытов, выдавая по семьдесят рублей и ставя в паспорте отметку. Если же тебе вперлось или же ты передумывал, вспомнив религиозные обряды, то можно было его выкупить, отдав деньги назад. Так всегда поступал Николаша – рассказывал матери, и она в слезах ехала вызволять, а он чуть что – снова продавать. Лишние мани всякому нужны.
Я, Федун и Илюша так и остались проданными мировому техническому развитию, а вот младшему Слюнькову не повезло. В очередной его приход врач, увидев зачеркнутые-перечеркнутые штампы в паспорте, заявил: «Уходите, молодой человек! И определитесь с решением! Служение науке не терпит колебаний!» И Николаша ушел!
Есть нечто, к чему я питаю магнетическое пристрастие, словно завзятый мародер – старые книги на любом языке, издания до тысяча девятьсот шестидесятого года, а лучше до сорокового или тридцатого. У меня есть Псалтырь девятнадцатого века, доставшаяся мне от прабабушки, есть двадцать первый том прижизненного собрания сочинений Валерия Брюсова, подаренный Г. В., книжка стихов Демьяна Бедного двадцать седьмого года – от тещи, и разная шелупонь, которую я скупал на распродажах детских библиотек и родовых собраний во время кризисов и дефолтов.
Я давно присмотрел статьи Сталина в туалете у бабы Нюры в Дичковой Даче и несколько раз к ней подъезжал: «Отдайте. Я дома от детей в шкафу запру вместе с Ницше, де Садом и Сорокиным».
А та – ни в какую: «Зачем тебе тиран? Я его в пятьдесят шестом после Двадцатого съезда не сожгла, как все, а в сортире на гвоздь прибила.
Когда мой Вася в пятьдесят восьмом с прямоугольным чемоданчиком вернулся – и прожил всего-то после этого три года, – он всегда, заходя по нужде, улыбался, и почки его отпускали. Оставь мне как память о Васе».
В последний приезд я не выдержал и выкрал нехорошо пахнущую книгу, и теперь отношения с бабой Нюрой испортил навсегда, о чем сожалею и боюсь приезжать на ее глаза в Дичковую Дачу.
Охранник нашего банка Свинухов в ночную смену застрелился. Накануне он всех заранее выгнал из здания, чтобы сотрудники, задержавшиеся из-за ненормированной работы, назначенной руководством, не помешали ему совершить акт самоубийства. Мы не знаем, отчего он это сделал и как все произошло, но утром все тетки сказали, что не пойдут на милицейские процедуры, а я же один мужчина в отделении, вот и отправился на опознание. Сидел три часа на стуле, пока две сотрудницы прокуратуры (миленькие Варя и Катя) собирали в полиэтиленовый пакет маленькие кусочки.
Потом мы стояли с золотой блондинкой Катей и курили «Винстон Лайте», а Катя сказала: «Откуда у него боевые патроны?» А я ответил, что надо у Андрея Петровича, начальника охраны, спросить, может у них порядки такие.
На заре предпринимательства в России девятая модель «жигулей» черного цвета пользовалась дурной репутацией в силу ее использования неблаговидными элементами. В спортивных штанах с полосками, они разъезжали по дорогам и магазинам и приставали к людям, требуя почтения и низкопоклонства.
Я знал, конечно, об этом, а если и знал, то делал вид, что не знаю. По крайней мере, догадывался точно, но когда мне предложили реэкспортную модель по цене обыкновенной, да еще навороченную так, что вставало сразу, я не удержался. Даже наш участковый милиционер Иван Петрович Лужкин своими речами от покупки не удержал: «Можешь не брать – не бери, а уж если поддался, то ни в коем случае не продавай, а то потом заколебешься».
В день приобретения иссиня-черная красавица привлекла весь сброд нашего двора, и еще долго бабушки на лавках испуганно перешептывались с уха на ухо при моем общественном появлении.
К вечеру же раздался звонок в дверь, и известный своей деятельностью сосед Соломон, как культурный человек, предложил: «Сам цену назови».
Я подумал и предложил в три раза большую (я же не говнюк и в понятиях), о чем потом не раз пожалел, так как расстался с ней по доверенности. Не проходило и трех месяцев, чтобы меня не вызывали на какую-нибудь разборку по аварии: то ей номера поменяют, то ее перекрасят, то просто покорябают.
И этот ужас длится уже десятый год.
Жители Петропавловска-Камчатского не бывают в Долине гейзеров, не потому что не хотят, а так как нет денег на вертолет. При Советском Союзе туда никого не пускали, кроме ученых и геологов, поэтому Илюша, живший на «шестом километре», заканчивал институт в Москве с мыслью попасть в места, которые он так часто видел по телевизору.
Распределение его после учебы вышло скорее условным, чем закономерным. Денег на проезд до измерительного пункта государство не давало, зарплату выдвигало сравнимую с пенсиями душевнобольных, а сердобольная старушка, которую он сменил на станции, перекрестила его и тревожно вздохнула.
Чтобы измерить температуру и характеристики всех фонтанов и гейзеров, за которыми он наблюдал, приходилось вставать рано: пока все обойдешь, пока все осмотришь, пока набьешь зайцев из арбалета. Столь странное орудие убийства было изготовлено от бедности: на порох денег не хватало. Хлеб он покупал на ГТСке раз в году, чтобы не тратить редко выделяемый бензин, и вмораживал его в ледник. Потом отбивал киркой и дома отогревал.
Постоянное одиночество отражается не только на взглядах и мировоззрении, но и на внешнем облике. Илюша стал прямым и строгим. Любое новое событие нарушало его свободу.
Поэтому и росомаха, отделившая продолбленную во льду лунку от транспорта Ильи, на котором он приехал на рыбалку, привиделась происшествием из ряда вон выходящим. Пришлось отдать всю выловленную красную рыбу для освобождения из плена.
В другой раз росомаха съела пятикилограммовый, с расчетом на долгий срок, кусок сливочного масла, опущенный с моста в ледяной ручей, и оставила пятипалые следы на берегу. В третий раз поломала рыбацкие снасти, запутавшись в сохнувшей между кольями сетке.
Тогда отшельник дополнительно к арбалету взял кольт с одним патроном, до этого хранившийся в смазке в тайнике под потолком, и стал с ним расхаживать. Зверь учуял неладное и решил ходить конвоиром за сто метров, присаживаясь, если останавливался хозяин геологической станции, или же продвигаясь дальше, если он продолжал движение.
Когда росомаха исчезла, Илюша расстроился.
Заморские гости Кырдылкыка
Саяно-Шушенская ГЭС представляет собой подкову, которая развернута вогнутой стороной к потоку, и поэтому сама конструкция держит воду. В отличие от нее, Красноярская плотина – это каменная плита, брошенная поперек реки, и дамба существует за счет неимоверной прочности бетона.
До возведения плотины прибрежные жители страдали от разливов Енисея, а теперь вырос целый город, находящийся ниже уровня воды на пятнадцать метров, стоящий многоэтажными террасами по обрывистому берегу. Сибирские гиды любят шокировать незнающих туристов тем, что, проезжая по шоссе среди глухой тайги, заявляют, что двигаются по центру десятитысячного поселения. Домов же не видно – они внизу, за соснами, и почти не показываются, если не обращать внимания на торчащие над лесом телевизионные антенны.
После начала реформ многое изменилось. Так, заработки в основном стали сезонными или необычными. Все мужское население ждет шишек, которых заготавливает в тайге, или приезжих, которых водит в заброшенные шахты.
Шахты издали выглядят ласточкиными норами в откосе берега. Как будто птицы сидят в жилищах и высунули хвосты наружу. На самом деле это из выходящих из недр отвалов торчат провисшими усами остатки рельсов. За полтос можно побродить с сопровождающим под землей и покататься на вагонетках, как Индиана Джонс. Но на такие подвиги горазды только безбашенные столичные фраера. Здесь же каждый малец знает, что все на ладан дышит: можно пукнуть – и обвал.
