– Кот, много ли у тебя было дам?
– Я помню всегда только последнюю, она очень хотела котёнка, но прописывать её в этой квартире, где и так народу полно, было стеснительно, в общем, мы разбежались через пятнадцать минут после знакомства.
– Слишком молниеносно.
Я тоже собирался открыться, но кот меня опередил:
– Думаю, ясно, кто выиграл, – сбросил он карты, – я твою историю знаю, похожая и результат один, с разницей что у тебя на это ушло пятнадцать собственных лет.
* * *
– Шарик, я толстая? – откусила пирожное Муха.
– Лишний вес – это мужчины, которые тебя недолюбили, – смотрел в окно Шарик.
– Не могу же я во всём обвинять тебя.
– Можешь.
– Ведь у меня были и другие.
«Чёрт, – подумал про себя Шарик. – Сейчас она начнёт перечислять всех, от первого до последнего, а это надолго». Слушать о других мужиках ему не хотелось. Тем более, что он мог знать их лично.
– Сходи на вечеринку, развейся, что ли.
– А как найти своего мужчину на вечеринке?
– Просто. Просто сделать вид, что тебе скучно.
– А если никто не подойдёт?
– Значит, твоего там нет.
– Сиди и жди, так вся жизнь пройдёт.
– Ты куда-то торопишься?
– Нет, но всё время опаздываю. Опаздываю жить.
– И где бы ты хотела жить? – безразлично зевнул Шарик.
– Замужем. Что-то не так, не складываются отношения, гибкость, что ли, уже не та, – доела пирожное Муха, прогнулась и посмотрела на Шарика, ожидая обратного комплимента. Но тот промолчал, он смотрел в окно или делал вид, что туда смотрит.
«Когда вид из окна не очень, приходится его делать самому», – усмехнулся про себя пёс.
– Не склонить её, не уподобить, на работе, где меня угнетает всё, начиная с сотрудников до начальства, – продолжала Муха. – А вчера вдруг разболелась спина, я терпела её долгих двенадцать лет.
– Я всегда говорил, почему ты себя не щадишь, зачем так много работать?
– Знаешь, иногда мы зависим от плюсов этой самой работы: близко к дому, зарплата, премии, опять же, детей надо кормить.
– Согласен. С этим приходится жить. И работа, будь она проклята, не всегда самая интересная, то есть совсем не та, о которой ты грезил в детстве. Ну, так как вчера ты свою спину спасала?
– Кое-как доработав, поплелась домой, на диван, к компьютеру, только не тут-то было. Только я расслабилась, заныл ребёнок, у него резались зубки. И моя спина – вслед за ним, будто это была эпидемия. Чувствую, невмоготу, старшей оставила сына и, словно жертва за утешением, по обочине жизни – к доктору. «На что жалуетесь?» Я ему: «Разве не видно, не разогнуться мне. У меня позвоночник болит». Врач велел снять одежду, прощупал, внимательно осмотрел. Потом глянул на меня поверх очков и в недоумении вздохнул: «Как он может болеть, вы же беспозвоночная…».
– Ещё бы добавил – тварь, – засмеялся Шарик. – Врачи, они такие. Они же к нам как к механизмам относятся. Мы к ним как на ТО ходим.
– А что такое ТО? – почесала себе ухо Муха.
– Техническое обслуживание. А что они, доктора, могут по большому счёту сделать, если кузова, крась не крась, стареют, детали изнашиваются, а запчастей нет? Так, на смазке из силы воли бежим по дороге жизни, пока есть порох, а когда он кончается, сбавляем ход и принимаем вправо на обочину жизни.
– По обочине я не могу, там же люди, они меня бесят, – стала всматриваться вслед за мной в серое небо Муха.
– Ну мало ли кто кого бесит, я тоже ими не очень доволен.
– Я же ещё на той неделе у стоматолога была, – блеснула белизной клыков Муха. – Так прижала зубная боль, что сил никаких не было. Забежала в зубной кабинет. Так вот мне там усатый в халате: «У вас денег хватит?» Я по привычке в ответ зарычала: «С чего вы решили, что я без копейки?» – «По вашему внешнему виду заметно – живёте жизнью собачьей». Это к теме обочины, – добавила Муха.
– Что ты?
– Что-что? Я, как всякая мудрая женщина, сдержалась, надо же было зуб вылечить.
Потом, пытаясь сгладить свою вину размягчился: «Анестезия нужна?» – «Прибереги для себя», – улыбнулась ему. Когда он меня засанировал, я его так облаяла!
– А он что?
– Назвал меня сукой. Но я-то на правду не обижаюсь. Потом врач усы покрутил свои: «Говорил же, надо было лечить вас с анестезией».
* * *
Я сидел голый, на тёплой кухне, расточительно выливая в череп чай, усаживая табак в лёгких. Время от времени отрываясь от компьютера, я наблюдал за дымом, чувствуя как в воздухе хаотично снуют печатные буквы, воздух забит откровениями. Кумар разворачивается в одну большую строку, дым не рассеивается, просто его поедает прозрачность. Читаю очередное письмо, от другой подруги. Они как затяжки, но слова – всё те же «я тебя не люблю».
– Что ты скажешь на это? – погладил я Тома, который тоже лез в компьютер.
– Если ты про любовь к тебе из последнего письма, то я нет, – улыбнулся он. – А ты?
– И я нет, – не хотел я обманывать пустоту. – Сердце моё уже занято.
– Кем? – поинтересовался кот.
– Есть одна, сейчас покажу, – нашёл я на экране её фото.
– Она же замужем! – мяукнул Том.
– Откуда ты знаешь?
– Ухоженная, – посмотрел неодобрительно на мою шевелюру. – Я понимаю, что связи с замужними женщинами имеют свои преимущества и считаются предпочтительней. При условии, что с совестью договор подписан.
– Я встречаюсь с ней по любви.
– Давно?
– Уже несколько дней.
– Где?
– В Интернете.
– А-а-а.
– Никто никому не должен. Никто не должен никого делать счастливым, целую вечность.
– Да. Это большая проблема семейных, – многозначительно поднял хвост Том. – Короче, ты влюблён?
– Да. Пожалуй!
– Пожалуй, я тебе расскажу одну свою историю, когда одним жарким летом, я несколько дней перекрикивался с одной дамой в ночи, она жила в доме напротив, и всё было на мази. Почти что договорились о встрече, я уже фантазировал, как это будет, и где. Вот здесь мне, дураку, придержать бы коня, наступать помедленней.
– А что случилось? – оторвался я от экрана.
– Супруги – одна сатана, вся эта перекличка велась её мужем.
* * *
– Ты что будешь пить? – вынюхивала Муха.
– Мне всё равно, только не молоко, – разглядывал я её собачье жилище.
– Чай?
– У нас к чаю есть что-нибудь?
– Да. Чашки.
– Это всё?
– Есть и покрепче, – пододвинула она мне носом свою миску.
– Что это? – сунул я свой нос в чужую посуду.
– Пей, не отравишься. Это домашнее.
– Это для тебя оно домашнее, потому что ты у себя дома, – вылакал я половину жидкости. – А когда у вас старт намечен?
– На конец месяца, если всё будет идти по плану. Что-то не клеится у нас со Стрелкой. Она же из породистых, нос задирает. Хотя и носа-то у неё совсем нет, даже не представляю, как живут мопсы без носа. Нос для собаки – что рука для человека, – шмыгнула она своим мощным шнобелем.
«Да, нос у тебя что надо! Как только Бобику удавалось с тобой без травм целоваться, ума не приложу. Может, от этого и сбёг. Хотя я и сам через это прошёл», – подумал Шарик про себя и добавил вслух:
– Мне кажется, что я знаю эту Стрелку. Это Герда из соседнего двора, однажды она пыталась уйти из дома, после того как её хозяин побил, – вспомнил я тот день, тот прекрасный носик. «Вот бабы, вечно ищут недостатки в чужом совершенстве».
– Ясно, что она по блату в эту космическую программу втиснулась, – налила ещё домашнего Муха.
– Думаешь, связи? – почувствовал я его тёплые приливы.
– Джульбарса знаешь? Так вот, он её любит время от времени, прямо с тренировок забирает. Солидный пёс, чем она его купила, стерва? – Разгорячилась Муха и забегала вокруг Шарика, словно тот знал, чем хороши стервы.
– Знаю… В конечном итоге всех тяготит богатство, особенно чужое, – лениво наблюдал он за остервенением молодой женщины.
– У тебя-то как? В отпуск летом собираешься? – Муха вытащила из кастрюли с бульоном огромную говяжью кость. Мясо аппетитно держалось за косточку. Видно было, что Шарику очень хочется разомкнуть эти объятия своими зубами: предательская слюна, которая, словно паутина, потянулась всем своим желанием к полу, сдала его с потрохами. Однако он был начеку, вовремя прервал её полёт, сверкнув языком и лязгнув зубами.
– Не знаю, я же только работать начал. Хочу перевестись в отдел по борьбе с наркотиками. Там работа почище, и морду взрывом не оторвёт, если что, – оторвал он кусок мяса от голяшки.
– Правильно, риск хорош, только когда ничем не рискуешь, – вылизала последние капли домашнего пьяная Муха и подлетела совсем близко к уху гостя, – ещё будешь?
– А есть? – тщательно пережёвывая говядину, ответил Шарик.
– Обижаешь, – уже выкатывала на стол новую ёмкость Муха, игриво повизгивая в ритме собачьего вальса.
– Ты тоже любишь классику? – снова закрыл тот глаза.
– Да, это мой любимый композитор, только не помню, как его звали, – начала она соблазнительно зализывать свою подмышку.
