Феликс Шведовский - По миру с барабаном. Дневник буддийского монаха

Ознакомительная версия.

Вот все это и есть монастырь Пурчок. Подобные дома, с уютной глубиной внутренних дворов и проходными подъездами с сюрпризами, я видел только в Баку. Причем здесь нет четкого разграничения, жилой это дом или храм. Бытовое и священное в Патане настолько перемешались, что составляют единое целое.

«Шакья Сингх вихара» в этом смысле отличается строгостью и холодом бетонных стен, выкрашенных в светло-зеленый цвет. Зато там есть монахини, которые, несмотря на историю с виски, продолжают нас кормить. В Пурчок же нам пришлось бы готовить еду самим, поскольку это мужской монастырь и здесь не принято, чтобы монахи готовили для монахов.

Но дворики Патана уже стали воспоминанием.

Сейчас мы в Банепа, неподалеку от местечка Нама Будда. Здесь мы живем в практически заброшенном тхеравадинском монастыре, над которым все время каркают вороны. Мы спим в тех самых комнатах, где двадцать пять лет назад Тэрасава-сэнсэй и еще девять монахов жили вместе со своим учителем Нитидацу Фудзии. Хотя он стал всемирно известным буддийским мастером и одним из организаторов движения за мир и разоружение в Европе, здесь из этих комнат не сделали музей. Тем большее впечатление произвел на меня рассказ Тэрасавы-сэнсэя о том, как в них спал, ел, ходил и учил Фудзии-гурудзи.

Комнаты абсолютно пусты – только бетонный пол и стены, окна рассохлись и не закрываются плотно, хорошо хоть стекла есть. Да, и еще есть кровати. Это, наверное, все-таки самое главное, потому что, хотя за время своих странствий мы привыкли к бетонному полу, но все же зимние ночи в горах весьма холодны, и на полу уже не поспишь. На кроватях даже есть матрасы. Так что не такой уж это и заброшенный монастырь, как показалось с первого взгляда.

И даже настоятель имеется – молодой бханте, обитающий чуть выше по склону холма. Принимая нас, он угостил нас чаем. Точнее, не он – самим бханте запрещено прислуживать кому-либо – а две мирянки, ухаживающие за ним, поскольку готовить самим себе бханте тоже, кажется, не позволяет канон.

Но мы не тхеравадинские, а махаянские монахи и потому готовим себе сами. Специально для этого купили керосинку.

Сэнсэй рассказал, что когда они жили здесь, то готовили на точно такой же керосинке. И рис то подгорал на дне, то не проваривался в середине, то слишком разваривался сверху. Всякий раз преподобный Нитидацу Фудзии посвящал целую лекцию тому, как следует относиться к приготовлению риса. Под кулинарный рецепт он подводил духовную базу, объяснял, что если человек не умеет варить рис, значит не сумеет руководить общиной. Наиболее важна «регулировка огня», то есть знание о душевном состоянии каждого члена группы и умение создавать некий гармонизирующий общий настрой. Благодаря своевременному прибавлению и убавлению огня рис разваривается равномерно, и в результате каждая рисинка «проявляет свою индивидуальность», не слипаясь с другими, вставая отдельно – и рис в целом распускается, как цветок. Этот эффект получается от пара, который в течение десяти минут ни в коем случае нельзя выпускать из-под крышки на медленном огне после того, как вода выкипит до уровня риса на сильном огне при снятой крышке. Иногда достаточно просто выключить огонь – рис сам «доходит» благодаря накопленному теплу. Через десять минут, не снимая крышку, надо опять поддать жару – и после трех минут на сильном огне рис готов.

За приготовлением пищи Учитель рассказал нам много историй о своей жизни здесь вместе с преподобным Нитидацу Фудзии. Оказывается, именно отсюда учитель отправил Тэрасаву-сэнсэя обратно на гору Даулагири за потерянной Лотосовой сутрой. Дорога занимала несколько суток. Причем Сэнсэй был одет лишь в тонкое кимоно, а на ногах были какие-то шлепанцы. В крутизне здешних гор и холоде ночей мы убедились на собственной шкуре. К тому же тогда был сезон дождей, и прямо на деревьях развелось множество пиявок, которые падали с веток на Тэрасаву-сэнсэя, и вода текла с него вперемешку с кровью. Учитель сказал нам, что идти так было полнейшим безумием, однако благодаря тому, что это было наставление его учителя, он смог не только выжить, но и завершить прерванную практику и найти сутру.

К сожалению, немногие из нас способны выдержать такое обучение. Большинство, как правило, убегает домой через один-два месяца.

4 февраля 1999 года, четверг. Вот и я сбежал…

Аэропорт Индиры Ганди в Нью-Дели. Тэрасава-сэнсэй купил билет на самолет в Москву мне и Тимуру. Остальные наши собратья поедут с Учителем в Пакистан. Мы «подустали», сдались… Сидим в мягких, удобных креслах и ждем, когда нас позовут на борт. А нашим собратьям предстоит еще два месяца суровых походных условий…

Впрочем, все не так трагично. Главное – сохранить опыт, полученный в этом путешествии, и снова вернуться к Учителю, как только он позовет. Не знаю, как высказать благодарность Тэрасаве-сэнсэю за все его усилия. Мне стыдно, что наши авиабилеты съели львиную часть средств, которые так необходимы остающимся монахам для продолжения их странствий. Стыдно своей слабости…

Единственная уважительная причина – моя семья. Пока я нужен вам, я буду всегда возвращаться, как только почувствую, что нам плохо друг без друга…

У человека с такой профессией жизненный маршрут, ну, понятное дело, извилистый. А старт был такой: по окончании радиотехнического института она пришла в редакцию журнала «Рабочая смена» (потом «Парус»). Экстремальная журналистка – командировки подавай непременно в колонию для малолетних проституток или в Чернобыль. После нескольких поездок в Зону занялась устройством детей-сирот из белорусских детских домов в итальянские и немецкие семьи. Легко учила языки. После каждой поездки с детьми в Европу возвращалась с черными кругами под глазами и сдавала пачки финансовых отчетов. Была скрупулезно точна: билеты, такси, завтрак на вокзале… Отдельным отчетом – поощрения (взятки) сотрудникам детских домов за оперативное оформление бумаг. Уже тогда поняла, что самое ценное на свете – время. Русский перевод своей книги, написанной по-польски, сдала в издательство между двумя курсами химиотерапии.

Легендарный человек, удивительная книга. Я узнал о ней в 93-м, коллега прислала мне из Израиля повесть «Побег», опубликованную в журнале «22». Написала, что дружит с автором и его женой и может договориться о публикации в России. На следующий день я абзацами цитировал друзьям место про волну, которая поднималась над героем «в ореоле голубоватого сияния» и про его одновременное «восхищение и неописуемый ужас перед этой совершенной громадой», которая «приближалась медленно, царственно, торжественно».

Спустя несколько лет увидел восторженные слова Василия Аксенова: «Тот, кто прочтет эту книгу, никогда не забудет страниц, в которых Слава Курилов, покрывшийся за три дня и три ночи одинокого плавания светящимися микроорганизмами, скользит в тихоокеанской ночи, каждым своим движением поднимая ворохи огня; вот он, образ вечного мятежника!» Вот я никогда и не забыл этих страниц.

Тогда, в 93-м, отдал повесть друзьям в «Огонек», где она с некоторыми сокращениями была напечатана в двух номерах и объявлена лучшей публикацией года. А в 2004 году, вскоре после того, как возникло издательство «Время», увидела свет книга «Один в океане». Мне кажется, что и спустя десять лет она украсит нашу новую серию.

Ознакомительная версия.