Я взглянула на его ноги – сам он почему-то был в сандалиях и даже носках. Он тоже взглянул на свои ноги и только вздохнул.
– Так вот, – продолжил он. – Я приехал три дня назад. Два дня назад я чуть пожалел, что приехал. Вчера – пожалел очень. А сегодня поменял билеты и собираюсь завтра утром улететь домой. В этой связи – не хотели бы вы сегодня разделить со мной мой прощальный ужин на этом… м-м-м… прелестном острове?
– Нет, – ответила я, думая, почему же мне так везет на чудаков. Нет ли тут некоей закономерности?
Незнакомец хмыкнул. Мне даже показалось, что он хмыкнул удовлетворенно. Я мельком взглянула на него:
– Вам понравился мой ответ?
Он засмеялся.
– Вы не поймете. Есть вещи, за которыми приходится ехать за тридевять земель.
– Я всегда думала, что это… – Я хотела сказать «аленький цветочек», но как это выразить по – английски? Просто сказать «a red flower» – «красный цветок»? Не уверена, что нашу сказку знают во всем мире. Наверняка у других народов есть аналогии, но сразу ничего в голову не приходило.
Пока я размышляла, незнакомец спросил:
– А как зовут вас?
– Alexandra… – я неожиданно для самой себя произнесла свое имя по-английски, хотя до этого представлялась обычно. И тут же ощутила, как непривычно звучит мое имя в его английском варианте. Меняются всего лишь две буквы, но получается такое торжественное, просто королевское – «Алегзандра».
– Alexandra, – повторил он за мной задумчиво и вздохнул чему-то своему.
В этот момент пикнул его телефон.
– Вот черт!.. – с досадой пробормотал он. – Ну, надо же… Звонил в банк и забыл потом выключить телефон… Везде достанут… – Он посмотрел на определившийся номер и ответил звонившему, не включая связи: – А вот и нет меня нигде! Имею я право познакомиться с милой девушкой, бредущей к вершине вулкана? Просто поговорить с человеком… – Он посмотрел на меня и улыбнулся. – Извините. О чем мы говорили?
– Да, кажется, ни о чем, – пожала плечами я.
– Вы точно не журналист, – утвердительно сказал он.
– Я точно не журналист, – засмеялась я.
Мне показалось, что мой неожиданный спутник не знает, о чем дальше со мной говорить, поэтому сказала сама:
– Ну, что ж, до свидания!
Петер в задумчивости смотрел на меня.
– Пожалуй, я тоже сниму ботинки. Не больно так ходить?
– Да нет…
– Говорят, можно залезть в погасший кратер. Вы как?
– Если честно, я бы лучше поближе подошла к…
– Живому, да? – он взглянул на меня с любопытством. – И я…
Сама не знаю почему, но я подождала, пока он снял сандалии, по-мальчишески запихнув носки в карманы, и мы пошли дальше. Земля под ногами становилась все теплее и теплее, и даже в воздухе чувствовалось приближение вулкана. В воздухе появился запах. Я, пожалуй, не скажу, на что он похож. Странный и приятный. И чуть тревожный. Наверно, я никогда не знала похожего запаха, ведь того, что бурлит в недрах земли, на поверхности нет… Я заметила, что мой спутник тоже потянул носом.
– Не страшно? – спросил он.
– Да нет, конечно.
– И мне не страшно. А жаль.
– Вы ищете страха?
– Я ищу жизни – в разных ее проявлениях. Потому что живу сейчас так, что порой не понимаю – дождь идет оттого, что на улице ноябрь, или оттого, что апрель. Понимаете?
Я неуверенно кивнула. Чем же надо заниматься, чтобы так обо всем забывать?
– Я иногда три раза в неделю летаю. Просыпаясь, не понимаю, в каком я городе. В прошлом году купил новую квартиру и до сих пор в ней путаюсь.
– Большая, наверно, квартира… – осторожно заметила я.
– А! – Петер махнул рукой. – Ну, большая… Пока ночью дойдешь до кухни, воды попить, весь сон пройдет… Может, сядем? Посидим немного… Отсюда такой вид красивый на окрестности.
– Вы не художник и не имеете отношения к искусству, – теперь уже сказала я.
– Не художник. Но я рисую и фотографирую, хотя почти никто этого не знает.
Солнце, которого утром почти не было, все же вышло. Дымчатая пелена, покрывавшая небо, рассеялась, и теперь на нем плавало несколько веселых кудрявых облачков. День и дальше обещал быть очень теплым. Я сняла Ийкину светлую толстовку, в которой мне весь день было так уютно и приятно, и повязала ее вокруг пояса.
– У вас есть дети? – спросила я Петера.
Он прищурился. И, как мне показалось, с некоторым усилием ответил:
– Есть.
И я поняла – он очень не хочет говорить о своей личной жизни. Точнее, не хочет отвечать на вопросы. И, кажется, ему совсем не интересна моя жизнь. Он ищет чего-то, чему, наверно, и названия не знает.
Я встала.
– Я пойду?
Петер с удивлением посмотрел на меня. Может, я все-таки чего-то не поняла?
– Нет, пожалуйста, еще посидите… – Он постучал рукой около себя по земле.
И я загляделась на его руку. Эта рука не знает ни топора, ни отвертки. Скорей всего, не знает даже руля.
Идеальный мужской маникюр, красивые длинные пальцы, без колец, без шерсти, без натруженных вен, без царапин и ссадин. Возможно, эти руки привыкли летать по клавишам компьютера, быстро набирать нужный номер телефона и… и еще, конечно, крепко держать около себя нужную в данный момент женщину.
Я перевела взгляд на лицо незнакомца. Я так и не поняла, какой же он национальности. Кажется, есть еврейская кровь, может быть, половина. Мне по-прежнему мешало его сходство с нашим политиком, лицо которого среди шести-семи явных политических лидеров страны известно всем настолько, что любой школьник может его худо-бедно нарисовать. А спрашивать, как часто в простоте душевной спрашивают за границей: «Where are you from? И откуда ж вы, мил-человек, приехали?», мне почему-то не хотелось.
Да ведь и он тоже меня не спрашивал. В этом была некая прелесть – без принадлежности к стране, к национальности, мы говорили о чем-то общем и необязательном, и очень важном в тот момент. О том, как странно сидеть на теплой полуголой земле – и правда, здесь, высоко, местами почвы почти не было и только где-то еле-еле пробивались редкие травинки. О том, что море отсюда кажется изумрудно-зеленым. О птицах, летающих вокруг и не приближающихся к самой верхушке вулкана. Об удивительном запахе – горячих недр земли. О том, что так можно просидеть, глядя на море, невероятно долго и ни о чем особо не думая. Просто смотреть и ощущать себя частью мироздания.
Петер прилег на землю, опершись на один локоть. Я сидела рядом, вытянув вперед ноги. Иногда, когда я делаю что-то для себя неожиданное, я по-прежнему, как и двадцать и тридцать лет назад, думаю – а как бы к этому отнеслись мои родители? Что бы они сказали, увидев меня сидящей на склоне действующего вулкана, с голыми коленками, очень веселую и спокойную, в компании совершенно незнакомого иностранца?
– Мой отец всегда считал, что лучший отдых – сойти с корабля в неожиданном месте и дальше идти пешком, – вдруг сказал Петер.
Я улыбнулась и промолчала, потому что почувствовала, что он вовсе не ждет от меня ответа и рассказа о моем отце.
– Море – удивительно яркое и гладкое, как будто нарисованное наивным ребенком. Просто не верится, что такое бывает… – Он бросал маленькие камешки вниз по склону, и в тишине было слышно, как они скатываются вниз.
А я смотрела не на море, а вниз, на редкие деревья, кое-где еще растущие на одном склоне. Наверно, за этим стоило ехать так далеко. Чтобы узнать, что на склонах действующего вулкана Этна на острове Сицилия растут… березы. Они были кряжистые, как и остальные деревья, будто чуть прибитые к земле, с короткими ветками, и не такие нежные, как растут у меня во дворе, под окном, но это были настоящие березы.
– Красиво, правда? Красиво и необычно. Это надо впитывать в себя, а не снимать. Когда снимаешь, суетишься, выбираешь ракурс, и ничего в душе не остается… Вот и вы тоже ничего не фотографируете… – прервал мои размышления Петер, перевернувшись на живот и глядя на меня снизу вверх. Почему-то от его взгляда мне на секунду стало неловко… словно только что произошло то, о чем у нас и речи не было. – А это не ваш муж там бежит? К нам, похоже… – продолжил он, не меняя позы. – Симпатичный такой… руками машет радостно… как будто искал вас весь день и всю ночь. И, наконец, нашел…
Я посмотрела в ту сторону, куда кивнул Петер. К нам быстро, почти бегом, приближался очень крупный, налысо бритый мулат в горчично-желтой рубашке с короткими рукавами и бриджах с веревочками по бокам. Мулат действительно махал рукой и улыбался. Поскольку больше никого на склоне рядом с нами не было, шел он, по всей видимости, к нам.
– Не ваш? – еще раз спросил Петер, перевернувшись теперь на спину.
– Нет. Точно не мой, – покачала я головой.
– Тогда, значит, мой, – потянулся со вздохом Петер и улегся поудобнее, положив руки под голову. Увидев мой удивленный взгляд, он объяснил: – Не муж, конечно. Ох… поверенный в делах, шофер, врач… Кто еще? Верный телохранитель… переводчик… Верный, прекрасный Юлиус. Сейчас вас познакомлю. Вот скажи мне, мой друг, – сразу обратился он к запыхавшемуся мулату по-английски, – есть ли у нас в стране такие прелестные блондинки? Такие спокойные, невозмутимые, уверенные в себе.
