Ознакомительная версия.
Мы сели в полупустой вагон. И я внимательно посмотрела на Женю. Не похоже, чтобы он недавно мыл уши с мылом и вообще умывался.
– Скажи, пожалуйста, а ты сегодня где ночевал?
– Сегодня? – невинно переспросил Женя.
– Можешь не говорить.
Действительно, зачем говорить о том, как он пришел вчера вечером в школу, посмотреть, как тренируются старшие ребята на необыкновенных занятиях по рукопашному бою, – ломают доски голыми руками, прыгают выше собственного роста и, главное, дерутся, дерутся друг другом, и никто их за это не ругает. Потом, когда занятия закончились, он решил посмотреть, можно ли пройти с пятого этажа выше – туда ведет таинственная лестница, обычно закрытая решеткой. Решетка и сейчас была закрыта, но зато почему-то была неплотно прикрыта дверь в кабинет химии, где занимаются только самые старшие школьники.
Женя потихоньку зашел в полутемный кабинет – на улице еще не совсем стемнело, только начинало. Через некоторое время глаза привыкли к темноте. Сколько же всего необыкновенного он успел там увидеть! И пробирки, и всякие загадочные пакетики с порошками, и необычные баночки. Потом стало совсем темно – и в кабинете, и на лестнице. И Женя сначала сидел и боялся, а потом как-то незаметно для себя уснул.
Когда он проснулся, было очень холодно, неудобно, хотелось есть, пить. Он спустился на четвертый этаж в туалет, попил там воды из-под крана. Вернулся в кабинет химии, увидел, что и там была раковина, умылся. Кран никак не закрывался, но у Жени точно такой же хитрый кран дома, на кухне. Его надо прикручивать тихонько, осторожно, пока не останется последняя капелька, ее подоткнуть пальцем – и все, кран успокаивается.
Потом он нашел в шкафу у учительницы открытую пачку печенья. Печенье оказалось необыкновенно вкусным, и Женя съел всю пачку. Теперь он практически уверен, что химичка всегда будет ненавидеть его за это печенье, если узнает, кто его съел.
– Не узнает, – успокоила я его. – Как же она об этом узнает? Никто ведь так и не понял, что ты ночевал в школе? Все думали, что ты, как и все, пришел на первый урок, просто пришел одним из первых, да?
Женя, особо не удивляясь моим словам, кивнул. Вот ведь у детей мои способности почему-то оторопи не вызывают! И недоверия тоже. Если звери безо всяких слов и объяснений понимают то, что знает один из них – что нужно прятаться или что в лесу появилась вкусная и легкая добыча, то почему же и одному человеку не понимать про другого чуть больше, чем тот говорит?
– Ты уверен, что тебя не ищут родители?
– Я звонил. Тетя Лена сказала, что они спят…
– Ты мне уже это говорил.
Я внимательно смотрела на мальчика. Как же обидно, что я вижу иногда в своей голове всякие глупости – вроде обнаженных туркменских девушек, которые грезятся Генке Лапику в его потных мечтах, а вот просто понять сейчас – правду говорит мальчик или нет – я не могу.
– Давай я позвоню тете Лене. Или папе. Скажешь мне телефон?
Женя неуверенно произнес:
– Скажу.
– Давай, говори.
Я набрала номер и долго ждала, практически уверенная, что номер совершенно неправильный.
– Алё? – женский голос ответил мне спокойно и вполне доброжелательно.
– Лена?
– Да.
– Лена, скажите, у вас…
Я вдруг остановилась. А что я ее спрошу? Почему Женя не ночевал дома? То есть я буду ее ругать за невнимание к приемному сыну ее мужа – и муж ли он ей, я не знаю. Просто поинтересуюсь, как она относится к Жене? Или спрошу хотя бы, заметила ли она его отсутствие?
– Говорите, я слушаю! – так же доброжелательно сказала Лена.
– Лена, вы знаете, что ваш… – Как назвать Женю? Зачем я лезу в чужую семью, даже не зная, как мальчика называет его… Кто она ему? О господи… – Что… Женя ночевал сегодня в школе?
– Да? Почему? – удивилась Лена. – Я с ним поговорю, чтоб он больше так не делал. А он там ничего не разбил? Всё в порядке?
– В порядке, – успокоила я ее. – Всё в полном порядке. До свидания.
– До свидания! – приветливо попрощалась со мной Лена.
Я посмотрела на мальчика. Он сидел и читал рекламу книги неведомой писательницы, которая пишет, судя по плакату на панели вагона, о любви чувственной, беззаветной, страстной, волшебной… Интересно, это всё к одному человеку? Спросить бы писательницу, заплатившую за рекламу своего опуса раз в сорок больше, чем ее гонорары, встречала ли она сама такого человека. Может, именно он и оплатил цветные бумажки, которыми заклеены стены вагонов. Злая я, все-таки, злая. И не знаю или забыла, что такое любовь волшебная, томная, беззаветная. И еще как хочется, чтобы твои буковки – родные, драгоценные, самые лучшие – прочитали все-все-все. Даже если смысла в этих буковках меньше, чем в пузырящейся и въедливой рекламе мыла и химических йогуртов.
– Ты любишь читать? – спросила я Женю.
– Нет, – ответил он. – Я раньше любил. Но потом все книжки прочитал и стал читать второй раз. Но второй раз не так интересно.
– Ясно. Выходим. Здесь как раз и пиццерия есть отличная, и большой книжный магазин. Сначала поедим или за духовной пищей?
Женя повернул ко мне бледное лицо с темными кругами под глазами. Ну что я спрашиваю! И зачем веду его в пиццерию? Ему надо поесть дома супа, вареной курицы и лечь спать, часиков на десять. Но у меня дома супа не бывает никогда, тем более вареной курицы, и сама я через полтора часа уже должна быть на телевидении. Вот там и поспит. У меня в крохотной, но персональной комнатке, которую мне выделили как кабинет и как гримерку, есть даже диванчик. Это не домашняя кровать, но и не кабинет химии. Дети актеров и работников других таких же ненормальных профессий часто живут в театрах и за кулисами телевизионных студий. «Дети»?..
– Женя…
Как спросить об этом мальчика? Себя я уже спрашивала, и не раз, но ответа так и не получила – кем я хочу быть этому мальчику? Спрошу его.
– Женя… – повторила я, ненавидя себя за мямлость.
Ну что со мной такое! Я ведь ничтоже сумняшеся могу все что угодно императору телевизионной российской империи сказать – для меня он человек и человек, а тем более своим начальникам или всенародным любимцам, с которыми веду регулярные беседы о смысле их разноцветных судеб.
Нет-нет, пожалуй, сначала надо определиться с выбором пиццы. Ведь это очень важно, какую пиццу заказать. Одно дело – с нарезанными кружочками сосисок, другое с ананасами и курицей…
На проходной телевидения, показывая свой новенький пропуск, я объяснила охраннику:
– Мальчик со мной, на съемку.
– Нужно на него отдельный пропуск выписывать. Так не положено.
– Это…
Ну давай, Лика, смелее! Произнеси то, что тебе так хочется и так боязно сказать. Ведь обратного пути нет, по крайней мере, для тебя самой.
Я быстро посмотрела на Женю. Мальчик с интересом оглядывался по сторонам, хотя пока ничего интересного, кроме сверкающих после недавнего ремонта потолков и хромированных люстр, вокруг не было, ни одной мало-мальски известной физиономии. К тому же я думаю, что все Женины знаменитости пока сосредоточены в стране рисованных зверят, рисованных же ужастиков и героев.
– Я знаю этого дядю, – вдруг с необыкновенной радостью сообщил мне Женя. – Он играет маньяка в фильме. Когда он задушил свою соседку…
Я засмеялась и прижала к себе Женю.
– Я думала, ты пока только мультфильмы смотришь! Так, – я перевела взгляд на охранника, – вы нас с сыном, пожалуйста, пропустите, а то я опоздаю из-за вас, будет очень нехорошо.
– Не положено, – недовольно пробурчал охранник. – Проходите!
В моем кабинете Женя тут же пристроился на диванчик и выжидательно уставился на выключенный монитор телевизора.
Я, увидев его взгляд, не задумываясь включила телевизор. Я попадаю в плен к маленькому человеку? Не слишком ли много раз за последние полгода я попадаю к кому-то в плен? Интересно, он заметил, как я назвала его, уговаривая охранника? А может, и заметил, да не придал никакого значения. Он привык к тому, что чужие, по сути, люди называют его сыном, ничего особенного в это слово не вкладывая.
Я посмотрела на мальчика, сосредоточенно переключавшего в этот момент программы на пульте. Я придумываю это, потому что мне так хочется, или действительно он сейчас думает о том, как сядет рядом со мной дома на уютном, мягком диване, как я налью ему чаю и пододвину большую вазочку с…
– С чем? – не удержалась я. – С солеными палочками?
– Да, – кивнул Женя. – С хрустящими палочками. Они стоят одиннадцать рублей, в нашем буфете в школе иногда продаются. Это вообще самое мое любимое, что только есть.
– Ясно… А я-то думала, чем я тебя кормить буду, я готовить не очень.
– Я люблю макароны с маслом, я вам приготовлю, – ответил Женя. – Толстые такие, знаете? Похожие на улиток. У меня жила улитка на подоконнике. А потом ее ворона съела. И еще умею варить яблочный компот, меня бабушка заставляла варить…
– Наверно, учила варить, да?
– Нет, заставляла! – Женя опустил голову.
Ознакомительная версия.
