Далее – немного о концепте Старковского. Кстати, я его вроде бы помню: тот энергичный деятель, который непрерывно торчит на ТВ. Замечу, однако, что концепт интересен лишь в рамках абстрактного интеллектуализма. В качестве культурософской гипотезы это, пожалуй, еще ничего: она связывает воедино большой цивилизационный материал, но как реальное знание представляет собой полный ноль: сразу же ощущается привкус бессодержательного теософского болботания. К тому же данный концепт слишком уж явно бьет на внешний эффект. Гейзенберг, разумеется, не зря утверждал, что любая выдвигаемая теория должна быть слегка безумной, это служит доказательством ее правоты, но и у безумия, как мне кажется, есть свой предел. Тем не менее ты натолкнул меня на интересную мысль. Помнишь гипотезу Эверетта о множественности вселенных? Дескать, мир расщепляется при каждом квантовом переходе? Она гремела, по-моему, в шестидесятых годах. Однако Хинтикка через какое-то время сумел показать, что расщепляется отнюдь не Вселенная, расщепляется микромир, то есть свел множественность миров к множественности квантовых ситуаций. Такую же смысловую редукцию следовало бы осуществить и здесь. Здравое зерно концепта – это идея инициации: персональной, этнической, государственной, может быть, тут применим даже цивилизационный масштаб. Помнишь, как мальчик превращался в мужчину у первобытных племен? Ночью, под устрашающие завывания колдунов, через болевой порог, средь хоровода кошмарных звериных масок. Считается, что личность, резко выдернутая из обыденности, претерпевает психологическую трансформацию, целенаправленный метаморфоз, ориентированный по вертикали: прежний человек как бы переплавляется, вместо него возникает совершенно иной. Посредственность становится гением, грешник – святым, поручик командует армиями, мученик идет на костер. Не исключен, правда, и негативный метаморфоз, когда в фокус выводится темная сторона души. Думаю, что с твоим фигурантом могло произойти нечто подобное. Троцкий и до того был чрезвычайно талантливый человек, об этом свидетельствуют практически все, кто его знал, а после инициирующего обряда, который, вероятно, и был произведен в Осовце, после «хтонической трансформации», видимо пробившей его насквозь, в нем вспыхнул огонь, достигший неистовых температур. Для него уже не было невозможного. Он мог замыслить и выполнить то, на что не был способен никто. Правда, тот же огонь сжег его изнутри буквально за несколько лет.
В качестве расширения этой гипотезы могу добавить, что и ортодоксальный иудаизм, и хасиды, и тем более затóченная именно на подобную трансформацию каббала, вероятно, обладают несколько бóльшим инициирующим потенциалом, нежели иные религии, претендующие на звание мировых, а потому уровень талантливости (выживаемости) у евреев несколько выше, чем у других этнокультурных или национальных групп. Извини ради бога за этот этнический нарциссизм. Я, разумеется, помню, что родина слонов – это Россия, но просто вот так, по ходу дела, пришло на ум.
А вообще, старик, ты ж меня знаешь, я человек трезвый, слегка разумный и всякую мистику, как и ты, на дух не переношу. Мне кажется, что не стоит преувеличивать. Не стоит объяснять непознанное через непостижимое. Если мир рушится, в чем я с тобою согласен (скорбя при этом в душе), то это вовсе не означает, что за кулисами хаоса стоит некий злонамеренный персонаж, с копытами и рогами, и радостно ухмыляется, глядя на то, как мы мечемся и кричим. Все это объясняется проще – глупостью и невежественностью политиков, явным тупоумием тех, кто призван решать и вершить. Кое с кем из них я лично знаком или, скажу скромнее, приходилось немного общаться, и откровенно признаюсь – увиденное и услышанное повергает меня в тоску. Не понимаю, как люди такого типа попадают во власть. Я бы им не доверил даже унитаз починить. Впрочем, это мы сами их выбираем, а потому нечего удивляться, что оказываемся затем по уши в тягучем дерьме.
Все, заканчиваю письмо, и так затянул. Странное дело, ни с кем я не бываю таким разговорчивым, как с тобой. Обычно я чрезвычайно сдержан и краток. Студенты, коим я читаю спецкурс, прозвали меня Сухостой. А тут стоит только начать, стоит лишь прикоснуться к клавиатуре, и будто прорывается неудержимый поток. Не знаю, чем объяснить эту патологическую болтливость – может быть, признаки старости, может быть, подступающий интеллектуальный маразм, а может быть, что вероятнее, – запоздалые приступы ностальгии. Жаль, что не сумел я приехать, не смог вырваться, как обещал. Вот пишу тебе ныне про средневековую каббалу, про хасидов, про всяческую религиозную хренотень и почему-то думаю, поглядывая на экран, что несмотря на дурную советскую власть, несмотря на застой, безнадегу, отчаяние, бытовую шизофрению, несмотря на все наши раздоры и завихрения, вообще несмотря ни на что, в те давние времена, когда мы, не имея еще ни толстых книг, ни званий, ни степеней, ни денег, ни каких-либо перспектив, ни любви, бродили по фантастическим набережным Ленинграда, когда мы пили на ступеньках дешевый портвейн, когда дико спорили и ругались, мы все-таки были, признайся, немного счастливее, чем сейчас…
Толчок настигает меня где-то через неделю. Он обрушивается на меня как раз в тот момент, когда я заканчиваю статью о перспективах социализма для одного популярного еженедельника. Еженедельник глянцевый, высказывается, естественно, обо всем на свете, но претендует, по стратегическому замыслу редакции, на интеллектуализм, и потому помимо рекламы машин, коллекций одежды и загородных домов он иногда публикует эссе весьма приличного уровня. Вряд ли покупатели еженедельника их читают, но им, по-видимому, льстит причастность к сферам высокого духа. Дескать, мы тут не просто пьем шампанское и закусываем икрой, а еще и осмысливаем актуальные проблемы постсовременности.
Ничего существенного за эту неделю не происходит. Разве что у нас с Ирэной вспыхивает очередной грандиозный конфликт. Ирэна требует, чтобы я немедленно написал отчет по гранту, дескать, уже пора, срок договора (тринадцать месяцев, между прочим) уже истек, деньги выплачены, следует оформлять результаты. Я же со своей стороны отвечаю, что, к сожалению, еще не готов: материал жутко сырой, его надо продумывать, прорабатывать вглубь по каждой смысловой итерации, согласовывать надо, выстраивать единый сюжет, иначе будет маловразумительное непрофессиональное месиво. И потом, собственно, что я должен писать? Что товарищ Троцкий по дороге в Москву заехал почему-то в некий уездный городок Осовец? Что он произнес там страстную речь о мировой революции? Что расстрелял кого-то, что в синагогу тамошнюю завернул? Маловато, знаешь ли, для целого года работы. Не расписывать же таинственный обряд хавайот (кстати, не встречающийся более ни в одном источнике), в результате которого он якобы принял «крещение Сатаны»?
– Почему?
– Да потому что это смешно.
– У тебя два неоспоримых свидетельства есть! – в бешенстве заявляет Ирэна.
– Ну и что?
– Достаточно, чтобы писать!
Она готова испепелить меня взглядом. Месяцы эротического безумия вымотали нас до предела, и поэтому я с таким же бешенством отвечаю, что свидетельствам этим, вообще говоря, грош цена. Ты хоть понимаешь, что представляет собой подлинное историческое свидетельство? Вспомни, моя дорогая, расстрел царской семьи. В ночь с 16 на 17 июля в Екатеринбурге были убиты одиннадцать человек. При раскопках 1991 года в Коптяковском лесу были обнаружены останки лишь девяти. Комендант Ипатьевского дома Юровский свидетельствует, что два тела, цесаревича Алексея и фрейлины Демидовой, были им сожжены. Так, вроде бы совпадает. Однако комиссар Ермаков, тоже принимавший участие в акции, в своих записках свидетельствует, что сожжены были все одиннадцать тел. К таким же выводам приходит и следственная комиссия, назначенная Колчаком. Никаких «царских захоронений» поэтому в принципе быть не может… Одни эксперты дают заключение, что обнаруженные останки идентичны по генетическим характеристикам дому семьи Романовых, другие утверждают, что на черепе, якобы принадлежащем Николаю II, нет следов раны, которую нанес ему саблей японский жандарм (была в свое время такая удивительная история). Брешко-Брешковский свидетельствует, что в июле 1918 года Юровский и Ермаков предоставили Президиуму ВЦИКа головы казненной царской семьи. Пастор Руфенбургер со слов очевидца свидетельствует, что головы эти были сожжены тогда же в Кремле в присутствии всего руководства большевиков. Иеромонах Илиодор, бывший приятель Распутина, впоследствии сбежавший в Румынию и написавший разоблачительную книгу о нем, свидетельствует, что видел в Кремле заспиртованную голову Николая II еще в 1919 году. А Валериан Куйбышев в сильном подпитии рассказывал соратникам и друзьям, что когда после смерти Ленина в 1924 году вскрыли его личный сейф, то обнаружили там стеклянный сосуд с заспиртованной головой царя. Голову потом замуровали где-то в кремлевской стене… Так кого же в июле 1998 года торжественно, дабы «восстановить историческую справедливость», похоронили в соборе Петропавловской крепости?..
