Заученный наизусть текст этот озадачил Ротко.
– Князь, стало быть, вернулся?
– Вернулся.
– Ну так мне нужно его видеть.
– Он устал и хочет отдохнуть.
– Он назначил мне встречу.
– Приди позже.
– Когда?
– Через месяц.
– А ну, добрый человек, – сказал Ротко, начиная раздражаться, – пойди-ка к князю и доложи, что прибыл зодчий Ротко в недоумении и расстройстве по его, князя, приказу. А ежели не пойдешь, то ведь погонят тебя, как только князь узнает.
Стражник некоторое время сомневался, но все-таки пошел куда-то, не открывая ворот. Минерва хотела было сказать Ротко, что надо дать дураку стражнику монету, но не сказала. Монеты нужно беречь.
Князь лежал на ложе в спальне, мучаясь болью в раненом колене, скрипя зубами и огрызаясь.
– Никого не желаю видеть! – закричал он на стражника, которого Жискар пропустил к князю, сам опасаясь докладывать, дабы не быть обруганным. – Неужто так трудно понять! Не расположен! Будь он хоть посол Хайнриха, хоть конунг датский, хоть Папа Римский!
– Нет, – возразил стражник, пугаясь, – он Ротко.
– Какой Ротко?
– Зодчий.
– А.
Князь рыкнул от боли, приподнялся на ложе, посмотрел на стражника злыми глазами, и вдруг сказал, —
– Зови его сюда.
Подождать в гриднице Минерва отказалась. Ей хотелось посмотреть на князя.
– Здравствуй, – рявкнул Ярослав с ложа. – Что ты мне приволок?
– Вот планы. – Ротко присел на ложе, не стесняясь. – Вот церква. Вот наброски моста, не такого, как там сейчас строят, а хорошего. Вот жилой дом для знатного человека. Таких нужно настроить целую улицу, и будет очень красиво.
Князь, постанывая, разглядывал наброски и пытался вникнуть в расчеты, в которых ничего не понимал.
– А это что?
– Это купол.
– Какой же это купол?
– Купол.
– Странный какой.
– Ничего не странный, – отрезал Ротко. – А только сегодняшние купола похожи на шлемы.
– Правильно. А это плохо?
– Не плохо, а глупо. А вот так будет гораздо лучше.
– Чем же лучше? Этот купол твой похож на луковицу.
– Вовсе он не похож на луковицу.
– Но, в общем, нравится мне, нравится, – устало согласился князь. – Вот с этого, пожалуй, начни. – Он указал на жилой дом. – Посмотрим, что у тебя получится. Нанимай людей, руководи постройкой. Напиши … нет, я тебе сам напишу … указ, и подпишу.
– А мост?
– А мост оставь в покое! – строго сказал раненый князь. Глянув на Минерву, он спросил, – А кто это с тобою? Что за девчушка такая?
– Она моя ученица.
Князь подозрительно посмотрел сперва на Ротко, потом на ученицу.
– А подойди сюда, ученица.
Минерва приблизилась к княжескому ложу, которое ее слегка разочаровало – она представляла себе какое-то сказочное сооружение, а тут – ложе как ложе. Княжеский терем ее не очень впечатлил, не выглядел достаточно богатым – дом Бескана, в котором ей довелось побывать два раза, оба раза ночью, был несоизмеримо богаче. И сам князь какой-то маленький. Но лицо приятное.
– Как звать тебя, ученица?
– Минерва.
Ярослав засмеялся.
– А что смешного? – возмутилась она. – Так меня родители назвали мои. Впрочем, может и не родители. Может, им кто-то подсказал, а им понравилось. Все равно. Это мое имя. Мне нравится.
– Бжеваку любишь? – спросил князь, прищурясь.
– Люблю.
– Эй, кто там!
Жискар кивнул ждущему в гриднице холопу. Холоп вошел в спальню.
– Принеси бжеваку, друг мой, – велел ему Ярослав. – Поживей.
Холоп поклонился и рысью побежал за бжевакой.
– Позволь, Ротко, – вспомнил князь. – Ты, небось, деньги, тебе даденные на учение, истратил все?
– Да.
– А на что ты живешь?
Ротко пожал плечами.
– На что придется.
– Да, как же, – Минерва, осмелев, тоже присела на княжеское ложе. – Друзья подкармливают.
– Ага. Друзья у тебя хорошие, но это не дело, что они должны княжеского зодчего кормить.
Князь протянул руку к прикроватному столику и взял с него дощечку и свинцовую палочку. Что-то написав на дощечке, он позвал, —
– Жискар!
Бравый Жискар, жуя огурец, вошел в спальню.
– Кто там помощник Явана, как его зовут?
– У Явана нет помощников, но он очень доверяет дьякону Краенной.
– Да? – Ярослав подумал немного. – Ладно, вернется, так разберется сам. А пока выдай Ротко двадцать гривен из моего кошеля.
Жискар кивнул.
– Найди себе, Ротко, жилье поближе к детинцу, – велел Ярослав. – После того, что было, понял я, что нельзя мне надолго из детинца отлучаться.
– А что было? – спросил Ротко наивно.
Ярослав покачал головой, мол, сейчас не до шуток. Ротко не стал настаивать. Что-то было, наверное, но его это, судя по всему, не касалось. Князь, следящий за выражением его лица, понял вдруг, что Ротко действительно ничего не знает. Невероятно, но это так. Это даже забавно, подумал Ярослав, морщась от боли.
– Ты действительно не знаешь? – спросил Жискар.
– У Ротко есть дела поважнее, – сказал Ярослав. – Возможно, он по-своему прав.
Выйдя из детинца, Ротко окинул взглядом улицу, подумал, повернулся к Минерве, и вдруг сказал, —
– Слушай … А дом тот, рыбацкий … На берегу.
– Ну?
– Может, мы его купим? Там уже есть корова и лошадь. Корову ты будешь доить, а на лошади я буду ездить.
– Куда ты будешь на ней ездить?
– Не знаю. Это я просто прикидываю так.
– Зимой у реки будет холод собачий.
– Это точно. Это ты права. А что рыбаки делают зимой?
– По всякому. Ты, Ротко, как ребенок. Намучаюсь я, тебя нянча, горюшко.
Он не обратил на слова ее никакого внимания.
Они направились к Кулачному Концу, но Ротко вдруг пришло в голову, что в Рябинном Храме наличествует удачное сочетание колокольни и малой часовни, и решил он проверить так ли это, не изменяет ли ему зодческая его память, а Рябинный Храм стоял чуть в стороне от Кулачного Конца, и нужно было сделать крюк. Само по себе это обстоятельство не обеспокоило бы Минерву, если бы не пролегающая поперек их пути к Рябинному Храму хорошо знакомая ей Улица Толстых Прях. Ей совершенно не хотелось сейчас встречать бывших клиентов, товарок, ни тем более сводника, сурового литовца со странностями. Сказать об этом Ротко она постеснялась, и, по мере приближения к Толстым Пряхам, нервничала все больше и больше.
Как назло, время в переулках, пересекающих Улицу Толстых Прях, было самое ходовое – приближались сумерки. Непотребные девки несколько раз шутливо-издевательским тоном окликали Минерву. На углу, который совсем недавно, три недели назад или около того, обогнул раненый Рагнвальд и за которым начинался богатый квартал, населенный купцами и охраняемый ратниками, Дир беседовал с Людмилой, толстой, развязной, самой бесчестной непотребной девкой в этих кварталах, средних лет. Ротко не заметил Дира – он таращился на какой-то дом, чем-то ему вдруг понравившийся, или, наоборот, не понравившийся, может, по выражению Дира, «насущными контрибуциями». Дир, вроде бы, тоже не заметил – ни Ротко, ни Минерву. Минерва пожалела Дира. Людмила, не стесняясь, рассказывала своим товаркам, как она крадет кошельки у клиентов, как обсчитывает и обманывает их, как унижает и мстит им. Надо бы Дира предупредить. Но не хочется привлекать внимание.
Тут как раз и объявился тот, чье внимание нельзя было привлекать. Литовский сводник оказался неожиданно рядом с Минервой и, взяв за локоть, остановил ее, а Ротко, ничего не заметив, пошел себе дальше, погруженный в свои зодческие мысли.
– Ты мне должна за отсутствие без разрешения четверть гривны в день. За упущенных клиентов вира – тридцать сапов с каждого, из расчета по десяти упущенных в день. Сейчас ты, так и быть, просто встанешь, где тебе положено, а к утру я с тобой не так поговорю. С чего ты решила, что тебе многое позволено, в толк не возьму. Но это не так. Поняла?
На плечо сводника легла тяжелая рука. Он раздраженно попытался ее сбросить, чтобы только после этого обернуться и узнать, кто это осмеливается его здесь лапать, но последовало сжатие плеча и сводник почувствовал, что кости и суставы в плече этом слегка поменяли положение, стали ближе друг к другу. Дир развернул сводника лицом к себе и неспешно собрал ему рубаху на груди в свой кулак, отчего ткань натянулась и надавила на подмышки. Держа сводника за этот сгусток текстильной продукции, Дир приподнял его над землей одной рукой и перенес к забору, к которому и прислонил его спиной, не опуская на землю.
– Эй, эй, – возмутился сводник неуверенно и попытался воспротивиться, но каждое движение руки отдавало болью в подмышке.
– А скажу я тебе так, добрый литовец, – сказал Дир. – Девушку эту зовут Минерва, и я ей вроде старшего брата. Дела ее значительно лучше идут, чем раньше, и с такими как ты ни видеться, ни говорить она более не желает. А я в свою очередь говорю тебе – как ты ее на улице увидишь, так сразу прячься куда-нибудь. Не заметит она тебя – счастье тебе. Но коли заметит, то нет на свете места, где бы я тебя не нашел. И тогда я, заметь, переделаю твое артистическое сложение таким образом, что будешь ты похож на статую хвиникийскую и днем и ночью.
