Говорят, будто оставшиеся в живых русские ринутся в Сибирь и на Дальний Восток, но там места окажутся занятыми китайцами, с которыми уверенный в себе глава правительства уже подписал разные договора об аренде сибирских земель, а как известно, ничего нет более постоянного, нежели временное.
Говорят, будут такие русские, кто сумеет удрать в Евро… пу, но их не примут, а выдворят даже тех, кто имеет там недвижимость и гражданство и так как идти будет больше некуда, пойдут русские на тот свет…
Говорят, будто жесткое тюремное заключение коснется и эмигрантов из России проживающих на территории США, а беженцев, америкосы будут отлавливать и сажать на электрический стул, как отъявленных преступников.
Говорят, будто русский народ своей алчностью до квадратных метров, когда родных людей закатывают в могилы; отсутствием помощи попавшему в беду человеку, когда помощь лишь на словах; своим стремлением к внешней показухе, когда квартира, дом, машина, денег целый мешок, а душа прогнила насквозь оттолкнули последнюю заступницу земли русской – Богородицу…
Говорят, будто и Сатана помогать русским не желает, уводя из России талантливых и нужных ему людей в свой мир…
Говорят, будто русских много уже собралось в Австралии и азиатских странах, где эхо войны если и отзовется, то разве что волнами цунами, но так ли это, кто знает…
– Ты меня неправильно поняла! – начал он, едва провел ее в свой кабинет.
– Просвети! – потребовала она и демонстративно уселась на стул.
Он метнулся к своему месту, как к спасению. Загородившись письменным столом с кучей разных деловущих бумаг, обрел спокойствие. Выдохнул, вдохнул, окончательно успокаиваясь, пробежался пальцами по клавиатуре компьютера и, войдя в привычный образ руководителя, без пяти минут депутата Областной Думы уверенно и важно произнес:
– Обсуждению этот вопрос более не подлежит! Я предлагал тебе на рассмотрение один вариант, и ты согласилась!
– Речь ни о чем! – презрительно фыркнула она.
Не сбиваясь с темпа, он непримиримо мотнул головой:
– Две наши встречи прошли в дружеской обстановке, с полным согласием с обеих сторон. Но далее возникло недопонимание и из-за несогласованности действий, следующая встреча была сорвана.
Она состроила гримасу отвращения.
Он продолжил, с возмущением глядя на нее:
– Встреча была сорвана, а могла бы состояться!
– Я тебе не проститутка! – резко оборвала она его и встала. – Научись вначале нормально разговаривать, научись понимать, что допустимо, а что вообще неприемлемо!
Передразнила она его, и еще раз состроив гримасу отвращения, горделиво удалилась.
– Ну и ладно! – разом теряя маску важного человека, пробормотал он. – На мой век баб хватит!
И принялся лихорадочно рыться в записной книжке. Нашел. Набрал номер телефона на казенном телефонном аппарате, свой, престижный телефончик надежно лежал в кармане пиджака, чего деньги зря тратить?
– Привет! – преувеличенно бодро прокричал он в трубку. – Как жизнь, как дела?
И растерялся:
– Как, кто говорит? Как, не узнаешь? Я это говорю! Я!
Вкладывая в это самое «я» такое недоумение, что сразу стало ясно, такой человек никогда не называет по телефону своей фамилии или имени, предоставляя собеседнику догадаться о всем величии своей персоны нон грата самостоятельно.
Бросил трубку, секунд десять прослушав рассерженные вопли узнавшей его женщины:
– Дура! – зло забарабанил пальцами по столу. – Подумаешь, год не объявлялся, что с того?
И скорчил насмешливую рожу:
– У меня своя жизнь! Я не обязана ждать тебя, как с фронта!
Передразнил он. Нашел другой номер телефона и опять выкрикнул преувеличенно бодрое приветствие в трубку, но там, узнав, кто звонит, немедленно отключились.
Повторения следовали одно за другим, пока он, вконец, не рассердился:
– Все бабы – стервы! – подвел итог собственным усилиям и закурил, усталый.
Постепенно слетел внешний лоск, обозначились ранние морщины и проплешина на голове, которую он изредка ощупывал пальцами.
И тут, раздался звонок телефона.
Он приободрился, явно рассчитывая, что хоть одна баба да опомнилась. Но из трубки понеслось невообразимое:
– Папа, папочка, у тебя внук родился!
– Доча? – растерялся он, моргая.
– Внук! – подтвердила дочь и рассмеялась. – Ты приезжай, я тебе Алешку в окно покажу!
– Алешка? – терялся он, начиная дрожать и плакать, но через мгновение воодушевился:
– Я сейчас, роднуся моя, приеду!
И понесся к двери, искренне удивляясь, что ни разу после свадьбы дочери ее не навестил, не видел беременную, не знал…
– Алешка! – бормотал он, сраженный новостью наповал, и прыгнул за руль своей иномарки.
И только возле роддома обнаружив бывшую жену с пакетом фруктов и зятя с букетом цветов, сообразил, что опять проявил невнимание, которое прямо-таки срослось с его натурой и прикатил к дочери с пустыми руками.
Но дочь простила. Улыбаясь, она с гордостью демонстрировала туго запеленутого малыша и кричала в открытую форточку:
– На тебя похож, папа!
– Да, не дай бог! – суеверно сплюнула бывшая жена и перекрестилась. – Это только во младенчестве, а дальше нормальным человеком будет!
Обнадежила она счастливую дочь.
Зять всепрощающе пожал ему руку, без ехидства обозвав дедушкой.
И он побрел к своей иномарке, сутулясь, задумавшись о новом статусе вроде как неподходящем для его внутреннего мироощущения, где он по-прежнему ощущал себя этаким юношей.
На деле же, на деле кризис среднего возраста настиг его почти в семьдесят лет.
– Несправедливо, – пробормотал он, заводя машину и следуя в магазин игрушек. – Нехорошо все же, если и Алешка проживет на свете без моего внимания и подарков…
– Развратник! Пес поганый! Тьфу!
Дрожа всем телом, Тихон Михайлович нырнул, наконец, в узкую щель приоткрывшейся входной двери.
– Закрывай скорее! – с ужасом прошептал он молоденькой хорошенькой женщине.
Женщина поспешно закрыла, тщательно заперла.
С лестницы неслось:
– Всю ночь только и слышу охи да ахи. Всю ночь кровать у них скрипит!
– Хулиганье! – раздался крик в самую замочную скважину.
Тихон Михайлович подпрыгнул, перекрестился:
– Аллочка, дорогая, у те6я успокоительных капель нет?
– Кофе есть!
– Кофе не успокоительное, – запротестовал он, но на кухню прошел.
– Какая соседка у тебя нервная! – пожаловался он, прислушиваясь к крикам на лестнице.
– Убить мало! – кивнула Аллочка, насыпая кофе в кофеварку.
Тихон Михайлович уставился на банку с названием кофе.
– Погоди, Аллочка, не надо мне этого кофе.
– Почему? – искренне удивилась Аллочка. – Он дорогой, хороший.
– Аллочка, не знаю, как тебе и сказать, – мягко начал он, – но именно это кофе проходит через кишечник зверьков, мусангов и, так сказать, уже в том виде, ну ты понимаешь, после некоторой обработки, доходит до покупателей.
Женщина смотрела с недоверием.
– Ну вот, сама посмотри, – засуетился Тихон Михайлович, извлекая из портфеля ноутбук, – про это и в интернете написано.
Аллочка прочитала, сплюнула:
– Пакость какая, хорошо, хоть я этот кофе ни разу не попробовала. Пойду соседке подарю!
И скорым шагом направилась с банкой кофе к двери. Крики на лестнице сразу стихли, а после до обостренного слуха Тихона Михайловича донеслось любезное воркование соседки благодарной за подарок.
Аллочка вернулась без банки. Тщательно промыла кофеварку.
– Неужели, взяла? – удивился Тихон Михайлович тишине на лестнице.
– Еще бы, – зло ощерилась Аллочка. – Дура, вот и взяла!
– И интернета у нее нет? – продолжал беспокоиться Тихон Михайлович.
– У нее-то? – не скрывая иронии, сощурилась Аллочка. – Мозгов не хватит для компьютера, только и может, что подслушивать!
– Нет, – взорвалась она уже в следующую минуту, – это какому поддонку пришла в голову «светлая» мысль травить людей подобным кофе?!
– Не знаю, – пожал плечами Тихон Михайлович, – такой кофе поставляют, в основном, в Америку.
Аллочка услыхав про Америку, пренебрежительно фыркнула:
– Нет, подлость какая! – все никак не могла успокоиться Аллочка и набрав номер телефона подруги принялась жаловаться ей о несправедливости замалчивания, из чего, а главное, как, делается кофе.
– Они бы еще слонов научили жевать кофейные зерна, глядишь и слоновьи кучи золотыми бы сделались! – возмущалась Аллочка в трубку телефона.
За всеми переживаниями у нее страшно разболелась голова и она отослала Тихона Михайловича прочь. Но едва не состоявшийся любовник вышагнул на лестничную клетку, как соседняя дверь с треском распахнулась и в голову Тихона Михайловича полетела банка с кофе.
