В дверях показались сразу несколько холопов.
– Два бочонка побольше, один с горячей водой, другой с холодной, – сказал Хелье. – Который с горячей, менять по мере надобности. Но не очень горячей.
– А? – спросил Ярослав.
– Повитухой придется быть мне, – сказал ему Хелье. – Я не напрашивался, и я совершенно не хотел, но так получилось.
– Ты когда-нибудь…
– Да, приходилось. Чтоб вас всех разорвало. Ты слышал, что я сказал? Вода нужна.
– Вы слышали? – закричал на холопов Ярослав. – А ты что? … А как…
В дверях появился Жискар.
– Mon roi, – сказал он, – привели повитуху.
– Тащите ее сюда! – сказал Хелье.
– Да, тащите! – подтвердил Ярослав.
– Но не забудьте воду!
– Не забудьте, скоты!
Вскоре повитуха предстала перед князем в спальне. Лицо у нее было совершенно ведьминское, во рту наличествовал один зуб, с краю, и улыбалась она зловеще.
– Где вы ее взяли? – спросил Хелье у холопа.
– А на торге она…
– Где живешь, бабка?
– Что тебе, яхонтовый?
– Где живешь? Дом твой где?
– А на Черешенном Бугре, милый.
– Иди отсюда.
– А?
– Князь, дай ей гривну, пусть идет!
– На тебе, бабка, гривну.
Бабка взяла гривну и хотела уже ругаться и причитать, и может что-нибудь интересное пожелать, но Хелье положил руку на сверд, и она ретировалась.
– Выведите ее там, нечего ей в детинце делать! – крикнул вдогонку Хелье. – А теперь вы все. Чего встали? Где вода?
– Несут, – доложил Жискар от двери. – Вот несут.
Он посторонился, и два холопа внесли в спальню два бочонка с водой.
– Поставьте рядом с ложем, – приказал Хелье. – Все, кроме князя – вон отсюда. Стоять за дверью и почтительно ждать. Князь сейчас к вам выйдет и будет вынимать из вас душеньки ваши ржавыми клещами, пока тут из княгини чего-нибудь не народится.
Никто не обиделся, все покорно удалились.
– Князь, – сказал Хелье будничным голосом, – снимай с нее одежду.
– Всю? – спросил князь.
Хелье на него мрачно посмотрел, и князь все понял. Подойдя к ложу, он стал медленно и нежно стаскивать с Ингегерд, которая морщилась и постанывала, сапог. Хелье отодвинул его бесцеремонно, сдернул с княгини сапоги, поискал гашник, но понева так странно была устроена, что гашник не сразу находился. Тогда Хелье просто вытащил из сапога нож, сделал на поневе и рубахе Ингегерд снизу надрез, и разорвал до гашника. Перерезал гашник. Разорвал дальше.
– Князь, – сказал он. – Встань рядом и говори ей что-нибудь глупое и приятное.
– Я ничего, – сказала Ингегерд. – Ты правда раньше роды принимал?
– Да. Поворачивайся на бок.
Ингегерд послушно повернулась на бок, и Хелье стащил с нее поневу, рубаху, и еще одну, короткую, рубаху.
– Дай помогу, – сказал Ярослав.
– Не мешай, князь.
Хелье потрогал ей живот, велел сделать глубокий вдох, и она закричала.
– На спину, живо, – приказал Хелье. – Колени вверх, ноги врозь. Не бойся. Ничего страшного нет и не будет. Дыши.
– А не опасно? – спросил князь.
В дверь постучали.
– Князь, – сказал Хелье. – Выйди туда, к ним, скажи им, что если кто еще раз стукнет, то сварят его в кипятке. Задержись там немного, мы тут не скоро справимся. Возвращайся, но не сразу. Придумай, что ли, имя первенцу.
Князь замер в нерешительности.
– Делай, как он говорит, – сказала Ингегерд. – Я ему верю.
Ярослав кивнул, пошел к двери, еще раз обернулся, и вышел.
– Нож его расстроил, – заметил Хелье. – Давай второй рукав. Так.
Он разрезал на ней второй рукав, и теперь она лежала совсем голая. Все, что было в ней величественного, куда-то исчезло. Ингегерд как Ингегерд, такая же тощая, как всегда, только очень увеличились груди и живот торчит. Подростковое тело. Впрочем, бедра расширились. Слегка. Пятки торчат. Руки худенькие, шея тощая, цыплячья. Глазищами смотрит своими дикими.
– Не бойся, – сказал он.
– Я стараюсь, – ответила она – совершенно прежняя Ингегерд.
– Ну, давай, стало быть, дышать. Вдох, выдох. Глубже. Еще глубже. Теперь тужься.
– Я не могу.
– Это обычное дело, дура. Сейчас из тебя польется все подряд, и это обычное дело. Сейчас главное – ты и то, что в тебе там зародилось, а все остальное глупости.
Он встал на колени на ложе, пригнулся, раздвинул ей ноги чуть шире, и велел, —
– Тужься. И дыши. Ну же.
– Ай! – вскрикнула Ингегерд.
– Не кричи, а дыши.
– Больно!
– Знаю, но ты терпи.
– Очень больно. Хелье, милый, это страшно очень.
– Совсем не страшно. Очень больно, но от этой боли ты не умрешь. Обещаю. Дыши. Так. Тужься. Нажимай. Сильнее. Еще.
Схватки участились, и Ингегерд слегка попривыкла и больше не вскрикивала.
За дверью Ярослав, прихрамывая, метался перед стоящими и глядящими на него.
– Имя! – сказал он. – Надо дать ребенку имя. Моему ребенку нужно имя. Ну, что ж. Сделаем так. Нарушим традицию, сделаем новую.
– Князь, – заметил Гостемил. – Ты не переживай так.
– Да уж, – поддержал его Жискар. – Ты успокойся.
– Да ну вас! Новая традиция будет. Не будем больше давать старые имена, а потом крестить под другим именем. А то получается ни то, ни се. Дадим ему сразу библейское имя. А?
– Не думаю, что народу это понравится, – возразил Гостемил. – Это постепенно надо приучать.
– А мне-то что, понравится ему или нет. Привыкнут! Итак … Библейское имя первенцу. Адам. Нет, глупо. Иеремия. Авраам. Нет. Как звали евангелиста, который … хмм…
– Маркус, – предположил Жискар.
– Нет, другого.
– Лукас.
– А как это по-славянски?
– Лука, – сказал Гостемил.
– Лука? Ничего, звучит хорошо. Почти славянское имя. А еще есть тут такой Лука Жидята, умный парень, из славян самый лучший богослов, пожалуй, хоть и молод очень. Нет, все равно не нравится. – Он хмуро посмотрел на Гостемила. – Хелье говорит, что ты Марьюшку просто охранял, к делам ее отношения не имеешь.
– Ну раз Хелье говорит, так надо верить, – заметил Гостемил.
– Ладно, ладно, не язви, Гостемил, не до того. Тебе какое имя в крещении дали?
– Илья.
– Илья? Илья … Нет, тоже не годится. Некрасивое.
– Почему же это? – возмутился Гостемил. – Хорошее имя. Илья-пророк такой был.
– Я тоже Библию читал, – отрезал князь. – А имя некрасивое. Так. Э! А как же по-славянски Предтечу зовут?
– Предтечу? – переспросил Гостемил.
– Иоаннес Бапто … Креститель! Ну же. Ну?
– Иоанн, наверное, – предположил Гостемил.
– Точно, Иоанн. Вот! Вот оно. Хорошее имя. Так и назовем. Что там Хелье делает!
Ярослав метнулся к окну, потом обратно к двери, и у него заныло, засаднило, и заболело колено. Он сжал зубы. Жискар и Гостемил увидели, что он бледнеет, и оба подались к нему.
– Ничего, ничего, – сказал князь, согнувшись и держась за колено. – Сейчас, сейчас. А, хорла, ну и болит же! Отойдите от двери. Отойдите.
Они расступились.
– Ежели кто подойдет и хоть раз в дверь попытается стукнуть, – сказал Ярослав, – рубите его и выбрасывайте вон в то окно. Чтобы никакого шума. Пожалуйста. И вы сами стойте…
– То лекарь был, – объяснил Жискар.
– Молчи!
Ярослав толкнул дверь, впрыгнул на одной ноге в спальню, и…
– Тише там! – крикнул Хелье от ложа.
Ярослав осторожно прикрыл дверь и, морщась от боли, прохромал к ложу.
– Как ты там? – спросил он, наткнулся на сверд Хелье, лежащий на полу, поскользнулся, припал на руку. Лицо его полиловело, но он не издал ни звука.
– Жми, Ингегерд, жми! – сказал Хелье твердо. – Давай же, дура, вот же … вот же … вот оно. Князь, не опрокинь там бочонки. Давай … есть! Еще жми!
Показалась голова. Князь смотрел на происходящее, забыв о боли.
– Все идет прекрасно! Жми давай! – командовал Хелье. – Еще, еще! Молодец! Еще … листья шуршащие…
Князь следил, как Хелье что-то потянул, как-то изловчился, стоя на коленях перед расставившей ноги Ингегерд, наклонился на бок, неестественно выгнул плечи, и вдруг плавно распрямился, держа в руках что-то очень маленькое и красное. Еще изловчившись, одной рукой он вынул из сапога нож, сморщился, закусил губу, задышал звучно носом, и перерезал пуповину. Бросив нож на пол, он перевернул существо в руках, примерился, и шлепнул слегка розовую мякоть двумя пальцами. И еще раз. Мякоть вдруг издала какое-то совсем тоненькое верещание. И зашлась плачем. Славянским.
– Держи, князь, – сказал Хелье, – только осторожно. Сейчас мы эту гадость обмоем.
Князь, раскрыв глаза очень широко, взял гадость и заглянул гадости в лицо, и вдруг сказал, —
– Но это же девочка.
– А у меня другие не получаются, – сообщил Хелье. – Нужно было о повитухе вовремя думать. В следующий раз подумаешь, может и будет мальчик.
– А? А? – спросила Ингегерд.
– Дай ей подержать, – сказал Хелье. – Дай, только осторожно. Мордочкой вниз. Вот, правильно. На грудь ей клади. Ишь, какую отрастила. Правее. Прямо на сосок.
Существо верещало жалобно и пронзительно и вдруг, найдя ртом сосок, замолчало и чего-то там стало делать, с соском.
