Стоя возле проема консьерж Василий, в форме и белых перчатках, обнимал за плечо тихо плачущую домработницу Дашковой Зару в красном кавказского вида халате поверх пижамы с изображениями блистательных столиц мира, в тапочках.
Заложив руки за спину, следователь Иванов, высокий, мускулистый рыжеватый блондин в светлом летнем костюме, прохаживался по вестибюлю, оглядывая обитателей и стены, в задумчивости. Внимание его привлекла картина на стене. Он остановился подле нее и внимательно рассмотрел.
Цицерон, недолюбливавший плебеев, кидающих понты, сказал:
– Э, уважаемый…
Следователь Иванов повернулся к нему, сделал шаг вперед, поджал губы, и с неожиданной стеснительностью в голосе спросил:
– Простите, это действительно оригинал Уистлера?
Цицерон отвернулся. Следователь перевел глаза на Светлану. Она надулась. Цицерон сказал раздраженно, глядя в пространство:
– Да.
Следователь снова на него воззрился. Видно было, что у него есть еще вопросы, связанные с картиной. И Цицерон, предупреждая их, пояснил:
– Джеймс Аббот Мак-Нил Уистлер, родился в Америке, писал в основном в Англии. Приверженец теории «искусство ради искусства». Повлиял на импрессионистов. Подпись в виде бабочки с жалящим хвостом. У вас все, майор? Нам можно разойтись по квартирам?…
Следователь повернулся к Цицерону спиной и вперился глазами в Уистлера. Это неожиданно рассердило Мими – к общему удивлению. Ранее все думали, что Мими никогда ни на кого не сердится, характер не тот.
Мими сказала:
– Слушай, ты, ментовская харя. – Он повернулся к ней. – Да, ты, сукаблядь. Вежливый пожилой чурка только что задал тебе вопрос. Следует ответить, не находишь?
Цицерон попытался не засмеяться, не смог, и захохотал. Засмеялся Рылеев. Федотова улыбнулась. Остальные слишком заняты были своими мыслями – не расслышали и не заинтересовались.
Следователь Иванов тоже улыбнулся и спросил:
– А скажите, сударыня … и сударь с Кавказа … В этом доме есть еще жильцы? Помимо присутствующих?
Сударь с Кавказа кивнул и ответил:
– Да, майор, есть. Молодая пара с четвертого этажа, именем Кипиани, нелюдимы. Возможно их сейчас нет дома. Или же их напугали крики певицы и слезы жены пластического хирурга, и они заперлись в ванной.
Следователь Иванов сделал пометку в блокноте. Светлана сообразила, что ее упомянули, и возразила базарным голосом:
– Да уж, ты один только у нас смелый, и тебя нисколько не напугал вид бедной госпожи Дашковой, лежащей на полу в луже крови, в неестественной позе…
Вадик перебил жену:
– Крови не было.
Жена возмутилась:
– Тебе откуда знать!
– Я смотрел. Я все-таки врач.
– Врач!
– Да, врач. Диплом показать?
В вестибюль вошел полицейский в форме и сделал знак Иванову приблизиться.
– Видели бы вы размеры квартиры, майор. Это как музей, или футбольное поле. Штук двадцать комнат.
Следователь Иванов отмахнулся. Полицейский пожал плечами и ушел.
Отдельно допросили Зару, по логике – главную подозреваемую. Но Зара была чиста и не очень умна. И по-русски говорила не очень хорошо, а понимала еще хуже. Иванов хотел было задействовать Цицерона в качестве переводчика, но Цицерон, стервенея от общения с дураками, попросил:
– Вадик … Нет, нет, не ты, не ты, сядь, умоляю, заклинаю … Рылеев!
– Да?
– Объясни Шерлоку. Ну, ты понял.
И Рылеев объяснил Иванову, что во-первых, Зара – имя армянское; но сама Зара – не армянка, а грузинка.
– Не понял, – сказал Иванов.
– Ничего сложного, – заверил его Рылеев. – Вот вас, например, майор, как зовут?
– Константин Андреевич.
– Ну вот, видите – имя у вас греческое. Но ведь вы не грек.
Иванов подумал, подумал, и решил оставить это пока что в стороне, и Рылеев продолжил:
– А друг мой Цицерон вовсе не грузин, и грузинского языка не знает. И вообще помимо русского знает только английский, и только по верхам.
– Не ври, Рылеев, – строго сказал Цицерон, оборачиваясь к нему.
– Так вот, – продолжал Рылеев, – грузин у нас в доме только один, зовут его Зураб Кипиани, и живет он…
– Я знаю, – сказал Иванов. – Но там не открывают почему-то.
Слово за слово, постепенно суета вошла даже в какое-то подобие колеи, перестала быть хаотичной. Тело увезли в морг, полицейские уехали не прощаясь. Нет больше ни тела, ни санитаров, ни полицейских. Из представителей власти остался только сам Иванов – но и он удалился – побродить по квартире госпожи Дашковой, предварительно попросив обитателей Прозрачности не расходиться, оставаться на диванах в вестибюле.
Светлана спросила патетически, ни к кому не обращаясь:
– Кто на такое способен? Зачем? Это же просто трагедия.
Мими, сидя в развязной позе на диване и собираясь задремать, жуя резинку, ответила сонно:
– У каких-нибудь родственников терпець урвався. Долго не помирала бабка. Бабульку моей кузины вообще замочили прямо в больнице, в послеоперационной палате.
Светлане очень захотелось отреагировать, да и интересно стало – чего это бабку в больнице мочить, если можно и не в больнице – но беседовать с Мими – нет, это ниже ее, Светланы, достоинства. А муженек Вадик, конечно же, сразу влез:
– А что за операция у нее была?
Светлана дернула его за рукав халата.
– Какая разница, идиот?
Федотова, решив, что Мими может и обидеться, сказала:
– Я вам сочувствую.
Мими отозвалась:
– Ага, нормально.
И вынула телефон. Ей пришли какие-то сообщения, одно из них очень смешное. Она толкнула Цицерона в бок и показала ему дисплей: фотография голой девушки с крупной родинкой на верхней губе и пультом управления для компьютерных игр в руках. Пародия на рекламу, поскольку название игры, в которую играет девушка, отсутствовало. Кто ж знает, во что она играет – в «догони подлого зайца», или еще во что-то.
Цицерон попытался вежливо улыбнуться, но у него не получилось.
Консьерж Василий усадил безутешную Зару на диван ближе к проему и сказал:
– Я пойду, пожалуй, проверю…
И ушел к себе в каморку к экранам и пульту.
Вернулся следователь Иванов с блокнотом и сказал:
– Ну-с, уважаемые, все проверено, и мне остается только сообщить вам, что все чисто, никаких причин подозревать кого-то в нечестной игре нет.
Светлана собралась было что-то сказать, но тут уже Вадик схватил ее за рукав. Следователь Иванов пожелал всем хорошего дня и быстро вышел.
Ошарашенные неожиданным оборотом дел, обитатели Прозрачности некоторое время молчали, кроме Мими – она не ошарашилась, а просто молчала, и что-то там делала со своим телефоном, перечитывала что-то, какие-то сообщения, и Зары, которая, возможно, просто не поняла, что происходит – в силу недостаточной лингвистической подготовки не уловила нюансов.
Амелита сказала:
– Боже мой.
И этим побудила Цицерона к действию.
– Что ж, дамы и господа, – сказал он, – следует, наверное, помыться, побаловаться завтраком, и вновь встретиться в так называемом конференц-зале через два часа для импровизированного собрания членов правления.
Вадик удивился:
– У нас в доме есть правление?
– Да, Вадик, – заверил его Цицерон, – и я тебе больше скажу – ты лично – член этого правления. И пора бы уже разбудить великолепную чету Кипиани, что-то они совсем заспались.
Оправляясь от шока, вызванного словами следователя, Светлана сказала:
– Ну, короче, видела я, как делаются темные дела и прикрываются убийства, но такого не помню. Первый раз я такое вижу. Я вот думаю…
Цицерон ее перебил:
– Да, да, мы и это обсудим на собрании, если желаете.
Вадик вдруг, будто что-то сообразив, предположил:
– А может следователь прав.
Все кроме Мими, занятой отправкой сообщения, и Зары, пытающейся понять, и не понимающей, о чем разговор, посмотрели на Вадика.
– А что? – сказал он. – Может у нее голова закружилась слегка. Ну, я не знаю. Короче, голова закружилась и она, типа, потеряла равновесие. Почему нет? Ей сколько лет было? Девяносто два?
Цицерон ответил:
– Да, Вадик, точно, именно это и произошло. Закружилась у старушки голова, выскочила она из квартиры среди ночи, и с разбегу махнула через перила одномаршевой полувинтовой нашей лестницы. Тебе следовало стать ясновидящим. И сейчас еще не поздно.
– Через два часа? – уточнил Рылеев.
– Да, Рылеев, – подтвердил Цицерон. – Встречаемся через два часа. Если, конечно, за это время еще кого-нибудь не грохнут.
Все посмотрели на него с неодобрением кроме Мими и Зары, и он добавил, раздраженно оправдываясь:
– А может убийца все еще в здании.
Не поднимая глаз от дисплея, Мими спросила:
– А зачем ментам скрывать убийство?
Цицерон, Вадик, и Федотова – просвещенные в этом направлении лучше остальных – обменялись взглядом. О некоторых вещах лучше не говорить.
