Но дверь на каждой новой остановке закрывалась все хуже и хуже. Иван Полупудов, даже прилагая всю свою силу, не мог закрыть ее сразу, хотя обе женщины и говорили каждый раз: «Вот какой настоящий мужчина». Так что Андрей Васильевич успевал, глядя на сигнальную лампочку, сказать в микрофон «Освободите заднюю дверь» и почитать газету, пользуясь свободной минутой.
Но на пятой или седьмой остановке дверь заело уже совсем окончательно. Андрей Васильевич сказал в микрофон:
– Освободите заднюю дверь, себя задерживаете.
Стал читать газету, но газета кончилась, и Андрей Васильевич пошел посмотреть, что там с дверью на задней площадке. Посмотрев, он сказал, что с неисправной дверью трамвай дальше ехать не имеет права, а только в парк. И пусть все выходят.
В это время у Николая Петровича тоже кончилась его газета. Он посмотрел кругом, что делается, и достал из сумки инструмент – фомку, которую носил с собой для нужного дела. Николай Петрович просунул гвоздодерную лапу своего инструмента в паз, по которому ходил направляющий дверной ролик. Немного нажал, и дверь закрылась.
– Какой мужчина, – сказала Клара Петровна.
– Настоящий полковник, – сказала Людмила Сергеевна.
А Иван Полупудов, который на этот раз со всей своей силой не смог ничего и только напрасно тужился, промолчал, но затаил в душе на Николая Петровича.
– Ну что же, если дверь закрывается, вагон имеет право оставаться на маршруте, – сказал Андрей Васильевич и пошел на свое водительское место.
Так ехали, но людям нужно было дальше Николая Петровича, а его остановка была совсем близко.
– Слинять намылился? А кто будет дел о делать? – спросил его Иван Полупудов, когда он собрался выходить.
– Неужели вы нас покидаете? – хором протянули женщины.
Но Николай Петрович, не обращая внимания, шагнул по ступеньке вниз.
– Ты что, нас не уважаешь? – Полупудов положил ему на плечо свою руку и не пустил дальше.
Стоя на нижней ступеньке, Николай Петрович растопырил два пальца, чтобы достать Полупудова японским приемом «макарадзуки».
– А у меня лом в кармане, – сказал Полупудов и, взяв Николая Петровича за плечо, поднял его одной рукой и поставил на верхнюю ступеньку.
– Вот какой мужчина, – сказала Клара Петровна.
– Настоящий полковник, – сказала Людмила Сергеевна.
«Против лома нет приема», – вздохнул про себя Николай Петрович и достал инструмент из сумки.
Андрей Васильевич на своем водительском месте уже готовился что-то сказать в микрофон. Но контрольная лампочка, сигнализирующая о незакрытой двери, погасла.
– Если так, то поехали, – сказал Андрей Васильевич вместо того, что собирался сказать, и тронул вагон с места.
…………………………………………………………………………………
P.S. Если, идя по улице, вы вдруг заметили, что на вас нет брюк, – значит, это сон и можно спокойно идти дальше. И вообще можно чувствовать себя свободнее.
Когда жена сантехника прочла рассказы, напечатанные под фамилией Осокин, откуда ей было знать, что за фамилией скрывается Носиков? Но каким-то образом знала. А ведь Носикову казалась такой удачной его выдумка: выступить под своим собственным в каком-то смысле именем, но остаться все же неузнанным.
Теперь же словно какой-то неизвестный Икс появился в их отношениях.
И за просьбой «Напиши про меня», не было ли какой-то задней мысли, чего-то такого, о чем жена сантехника знала, а Носиков – нет?
– Зачем это тебе? – спросил Носиков.
– Разве такая девушка, как я, не стоит того, чтобы о ней написали?
– Нет, – стал отказываться Носиков, – нет, я не могу, не умею.
– Для кого-то, значит, умеешь, а для меня – нет?
– Для кого умею? – спросил Носиков, не зная, пустые слова перед ним или намек на неизвестные обстоятельства.
– Я ведь могу и обидеться, – сказала жена сантехника. – Возьму и обижусь.
– Ладно, – сказал Носиков, – только не прямо сейчас.
– Я в случае чего напомню, – пообещала она.
Когда Носиков остался один, он сел за стол, взял белый лист бумаги и написал крупными буквами свою фамилию с заменой букв через шифр, придуманный в детстве – ЛЕТОХЕМ. Носиков глядел и не узнавал себя. Такое слово не смотрелось бы в качестве псевдонима.
А какое имя зулусского вождя дало бы в зашифрованном виде фамилию «Носиков»? Получившееся после обратной замены слово ЗИМАТИР не было похоже на имя вождя, или вообще на чье-нибудь имя. Но привлекало внимание то, что одно из получившихся слов начиналось на ЗИМА, а второе – на ЛЕТО. Могло ли это быть простой случайностью?
P.S. Носиков спрашивал у Жукова, что бы могло это значить: – почему «зима»? почему «лето»? – но ответа не получил. Однако Жуков обещал познакомить Носикова с человеком, который, возможно, знает ответ на вопрос.
P.P.S. Фамилия человека была Сеге, и совпадала с зашифрованным именем зулуссого вождя Мопо.
Один младший менеджер на ступеньках своего офиса увидел зеленую бумажку в десять долларов.
Он нагнулся ее поднять, но поскользнулся на банановой шкурке и сломал себе правую руку и левую ногу. Это один его коллега подложил ему такую свинью в виде банановой шкурки, а десять долларов использовал как приманку. По правде говоря, это было не десять долларов, а всего один (десяти было жалко коллеге), но младшему менеджеру показалось, что это именно десять долларов, а может быть, даже двадцать.
Коллегу звали Иван Черноморов (по отчеству – Алексеевич), он строил свои козни, чтобы устранить младшего менеджера и занять его место.
Но младший менеджер продолжал ходить на работу на костылях и в гипсе, а Иван Черноморов только рвал волоски из бороды в напрасной злобе.
Директор заметил усердие младшего менеджера и сделал его старшим менеджером.
А Ивану Черноморову стая собак откусила ухо.
– Это ты про меня такое написал? – спросила жена сантехника.
– Ты же у нас младший менеджер в фирме, – сказал Носиков.
– Какая-то гадость.
– Так полагается, – стал объяснять Носиков, – вначале должны быть неприятности, преодоленные трудности и испытания, а потом счастливый конец. Не бывает счастливого конца без всего этого.
– Все равно гадость. Если это про меня, значит, ты хочешь, чтобы я сломала ногу?
– Не хочу, – сказал Носиков, – но так уж получилось.
– А не мог сделать, чтобы получилось как-нибудь иначе! Все равно ерунду пишешь, так пусть будет ерунда с хорошим смыслом. Кстати, должности старшего менеджера нет у нас в фирме. А Черноморов, кстати, у нас есть, только его зовут не Иван, а Василий.
– Это кажется только, что на бумаге можно написать любое слово, – возразил Носиков. – Даже если это ерунда, как ты говоришь. Потому что дело не в том, ерунда ли это или не ерунда, а та ли это ерунда, которая некоторым образом должна быть?
– И вот это, – жена сантехника ткнула пальцем в листок с напечатанным текстом, – по-твоему, именно та ерунда, которая должна быть? Откушенное зачем-то ухо у бедного Васи. Ты не думал, что это, может быть, живой человек?
– Злодей должен быть наказан.
– По жизни-то он не злодей.
– Не знаю я ничего, – сказал Носиков, не желая ссоры. – Я ведь тебе говорил с самого начала – не могу, не умею. И вообще, я лучше напишу твой портрет. С детства хотел стать художником.
P.S. Некоторое время Носиков следил за событиями: поскользнется ли младший менеджер на ступеньках своего офиса. О переломах не было мыслей, но случай легкого ушиба Носиков счел бы за некоторый знак подтверждения. Но случая не произошло.
P.P.S. А с Василием Черноморовым случай произошел, но информация о случившемся не сразу дошла до Носикова.
– Я напишу твой портрет, – сказал Носиков, и стал устраивать жену сантехника на стуле, поворачивая ей голову и по-разному располагая руки и ноги.
Взял бумагу и карандаш и написал:
«Младший менеджер сидит на стуле».
Написал еще несколько строчек, потом дал прочесть написанное.
– Чучело, – сказала жена сантехника.
– Мне всегда нравилось рисовать, – сказал Носиков, – но красками у меня получается хуже, чем у тех, кто в Эрмитаже и Русском музее. А пишу я хорошо, – добавил он.
– Наверное, уж не так хорошо, как Лев Толстой, – сказала жена сантехника.
– Что скажешь? – спросил Носиков и, написав что-то на листке бумаги, показал это Жукову.
Жуков прочитал: «В. Осокин».
– И что я должен сказать?
– Не видно, что это я?
– В каком смысле?
– Те же буквы, только в другом порядке.
– Буквы вижу, после того, как ты сказал. Но почему это должен быть ты? Есть ведь и натуральный Осокин, у которого это – его собственная фамилия. И вообще, Осокиных, по-моему, гораздо больше в природе, чем Носиковых.
– Помнишь, – сказал Носиков, – я написал пару рассказов?
– Помню.
– Я их напечатал в одном журнале под таким псевдонимом.
