Только этого еще не хватало! Но она смотрела на него с такой мольбой…
– Ну хорошо, только…
– Обещаю, никаких исповедей… Никаких покаяний. Но если вдруг у тебя возникнет какой-то вопрос, не стесняйся, ладно?
– Я собираюсь завтра поехать в Иерусалим.
– Ради бога! Ты вообще можешь здесь только ночевать. А если вдруг захочешь где-то остаться на ночь, просто позвони мне и все. Я ни о чем спрашивать не буду.
– Хорошо. Но я должен съездить за вещами.
– Конечно. Ты поезжай, а я приготовлю ужин. Говорили, что к вечеру хамсин сломается…
– Хотелось бы надеяться.
Зачем я, идиот, согласился? Для очистки совести. В конце концов, у меня впереди почти четыре дня. Я поезжу по Израилю… Она же не требует, чтобы я сидел с ней дни напролет.
Из машины он позвонил деду.
– Как ты переносишь хамсин, Захарка?
– Дед, откуда ты знаешь про хамсин?
– Глупый вопрос, из Интернета. Ну что? Чего твоя мать хочет?
– Да вроде ничего особенного… – И он ввел деда в курс дела.
– Ты молодец, все правильно. Это очень скромная просьба. А совесть будет чиста.
– Ну, в отношении этой дамы совесть моя всегда чиста как стеклышко.
– И все же, мой мальчик, и все же.
– А как ты себя чувствуешь, дед?
– Тихо радуюсь тому, что в Москве не бывает хамсинов.
– Ты лучший дед во всем мире!
– Надеюсь, ты не ждешь, что я скажу, будто ты лучший во всем мире внук?
– Да где уж нам уж…
На обратном пути от Тель-Авива очень быстро стемнело. И Захар вдруг заметил, что видимость стала нормальной, никакого марева. Неужто хамсин сломался? Он открыл окно, и в машину хлынул свежий и даже прохладный воздух. Ура! Сломался, собака! Он выключил кондиционер. Как она сказала, он тут называется? А, мазган! К черту мазган. В открытые окна лился воздух, было легко и радостно наконец нормально дышать. А ее даже жалко… То отвратительное, что было в ней раньше, куда-то исчезло. Просто немолодая грустная женщина. Да ладно, пройдет время, она еще выскочит замуж, тут, говорят, и в восемьдесят лет замуж выходят, а ей всего лишь шестьдесят. И она еще красива. Ничего, я отбуду свою повинность и уеду в Москву, к деду, к своей лаборатории, к своим студентам, к Лизе, наконец. Он вдруг вспомнил ореол счастья вокруг Риты в аэроэкспрессе… А ведь мог бы случиться роман или даже любовь… Но она не захотела. А зачем мне, собственно, любовь? Просто, чтобы понять, что же это такое. Я ведь не знаю. Да ну, лучше и не знать. Отец вот любил Ингу. А она его нет. Она, видите ли, любила море… Но, похоже, на старости лет моря ей уже мало, теперь понадобился сын. Привычная обида брала верх… Не нужно этого допускать. Лишнее это. Вот поживу у нее эти дни и что-то, может быть, пойму про нее. Может, не все так просто. Любит – не любит… Да все это от безделья. Мозг тут не занят, вот и лезет в голову всякая хрень.
Едва он подъехал к дому матери, как открылись ворота, она выскочила ему навстречу.
– Захар, заезжай в гараж.
Тут же она пультом открыла ворота подземного гаража. Это была другая женщина. Она сияла и словно сбросила лет десять. Красивая, зараза, подумал он. Ну надо же. От радости, что сын приехал, похорошела. Легко им… Чуток радости – и уже расцветают… И вянут тоже мгновенно. Я думал, Инга Вячеславовна завяла уже бесповоротно. Ан нет!
– Как хорошо, что ты приехал! Идем, я покажу тебе твою комнату. Тут на втором этаже все есть, и ванная комната и туалет. Собственно, весь этаж в твоем распоряжении. Располагайся, а через полчаса будем ужинать. Или ты хочешь искупаться сначала?
– Нет, я не люблю купаться в темноте.
– Да? Я тоже. Я купаюсь почти круглый год… но рано утром.
Какого черта мне знать режим ее водных процедур?
– Ну ладно, ты располагайся тут, – смущенно повторила она, – и спускайся…
– Спасибо!
Зря я все-таки сюда перебрался. Дурак. Он переоделся и сбежал вниз по лестнице. В доме витали какие-то невероятно вкусные запахи. Он увидел, что мать хлопочет вокруг стола на террасе.
– Ничего, что я на балконе накрыла? Сейчас так хорошо, свежо…
– Да, после хамсина тут просто рай.
– Садись вот сюда. Тебе удобно? Вот, попробуй… Да, ты хочешь чего-нибудь выпить? Может, вина или чего-нибудь покрепче?
– Да нет, спасибо, ограничусь вином.
– Вот, попробуй, это местное… Очень неплохое, кстати. Скажи, а в Москве сейчас можно купить хванчкару?
– Хванчкару? Даже не знаю, я сладких вин не пью.
– А твоя девушка?
– Моя девушка пьет только джин с тоником.
– А ты любишь рыбу?
– Люблю. А что это за рыба?
– Дэнис. Ах да, в других странах ее называют дорада.
– Очень вкусно!
Надо сказать, что готовила она превосходно. Хотя бабушка всегда говорила, что она и вовсе готовить не умеет. Видимо, научилась за долгие годы.
– Тебе, наверное, говорили, что я даже готовить не умею, да? – усмехнулась она. – Но это неправда! Когда я попала в ваш дом, я кое-что умела, пельмени, например, да и еще многое, но у вас готовила Аглая Степановна…
Ему вдруг стало интересно.
– Понимаешь, твоя бабушка… Она меня сразу невзлюбила. А все остальные неплохо ко мне относились, и дед твой, и Аглая Степановна. А Леша любил… очень любил.
– Бабушка, видимо, ревновала сына к вам.
– Наверное. Но больше она меня опасалась, у меня ведь не было постоянной московской прописки…
– Как это?
– Ну, я приехала в Москву поступать в ГИТИС, и у меня был… один человек, он взял меня к себе, сделал временную прописку, я у него жила и мы должны были пожениться, но его вызвали в экспедицию в Хабаровский край, он был геолог, и свадьбу пришлось отложить. Я поехала с подружками в Коктебель и там встретила Лешу. И понеслось… Он повез меня в круиз на теплоходе из Ялты до Одессы и обратно, но в Одессе он кому-то заплатил, и нас расписали… Так что в Москву мы приехали уже женатыми…
– А вы… Вы любили отца?
– Знаешь, я тогда была молодая, глупая, провинциальная девчонка из нищей советской семьи, слаще морковки ничего не пробовала. Невидальщина, как говорила твоя бабушка. И тут Леша, красавец, без пяти минут доктор наук, сын академика… Наверное, все-таки любила… Да, конечно, только очень уж тяжко мне в вашем доме пришлось… А Леша не понимал… Он был очень занят всегда, и потом нас обоих совесть мучила, он ведь меня у своего друга отбил… Я красивая очень была… И очень глупая.
– Вы и сейчас очень красивы.
– Спасибо тебе, – растрогалась женщина. – Скажи, может, я зря ударилась в воспоминания, а?
– Да нет, мне интересно, рассказывайте.
– Я училась в ГИТИСе, но после замужества как-то вдруг потеряла интерес. У меня появилась маниакальная идея – я должна жить у моря. Я как-то сказала про это Леше, а он возмутился. Мол, езди на море сколько влезет, но я из Москвы не уеду. Я забеременела. И даже твоя бабка как-то ко мне смягчилась и отправила на несколько месяцев в Прибалтику, в Дубулты. Я счастлива была без ума, бросила институт, как-то вдруг поняла, что примы из меня не выйдет, а быть на выходах – этого мне свекровь не простит. Леша часто ко мне приезжал, баловал меня, радовался… тогда еще заранее пол ребенка узнать было нельзя, но я была уверена, что будет мальчик. За месяц до родов Леша забрал меня домой. И вскоре родился ты. Я хотела назвать тебя тоже Алексеем, чтобы был Алексей Алексеевич, но у меня в этой семье не было права голоса… И тебя назвали Захаром. Я плакала, дуреха…
– Извините, но ваши родители… они были в курсе, что внук родился?
– Я им написала, но они… они хоть и совсем простые люди, но очень-очень деликатные были, стеснительные, не хотели, как папа мне написал, «заявляться в Москву бедными родственниками». Мол, когда сочту возможным, сама к ним приеду и внучка привезу. А я так и не выбралась к ним. А когда тебе полтора годика исполнилось… Ох, что это я все говорю, говорю, а что тебе-то про меня рассказывали?
– Что отца пригласили прочесть курс лекций в Калифорнии, на целых полгода, вы должны были поехать с ним, а там… там вы его бросили и вышли замуж за какого-то богача… Это было так?
– В общих чертах, – виновато улыбнулась она. – Я знаю, и у Леши, и у Дмитрия Захаровича, и у Тамары Васильевны были большие неприятности…
– Да, бабушку выперли на пенсию, отец стал невыездным – словом, неприятностей хватило…
– Я понимаю. Но у меня тогда… Я совершенно ошалела, когда за мной стал ухаживать тот американец. Он обещал, что я буду сниматься в Голливуде, говорил, что я должна, просто обязана остаться в Америке, что если я вернуть в Союз, не видать мне Голливуда, как своих ушей… Он засыпал меня драгоценностями…
– Простите, а на каком языке вы с ним объяснялись?
– На русском, он был из семьи эмигрантов первой волны. Но дело не в том… Просто в вашей семье я чувствовала себя… Золушкой, замарашкой из глухомани, а с Джорджем – королевой.
– И с отцом тоже чувствовали себя замарашкой?
– В общем, да. Но он был не виноват… Просто он был интеллигент бог знает в каком поколении… А я, дура, вместо того, чтобы тянуться за ним, просто обижалась.
