Шрамы от плена остались у нее, к сожалению, не только на спине. Благодарная за спасение, за чудом обретенное счастье с мужем и детьми, она абсолютно не ставила им никаких границ. Не могла. А они в этом нуждались, причем, все. Близнецы, Мейрав и Смадар, вошли в тот самый возраст, когда тинэйджеры проверяют родителей на прочность. Они вили из Малки веревки, задействуя давление на чувство вины, истерики и хамство. Чуть что было не по ним, они срывались в Йерухам к родне погибшего отца и по нескольку дней там пропадали. Малке звонили из школы и отчитывали, как это так, соцработник, а за собственными детьми уследить не может. Реувен ходил на голове, ел что хотел, спал где и когда хотел и получал все по первому требованию. Эта лафа прекращалась, когда он оставался на Шрагу или на меня, но такое бывало не часто. А Шрага − это вообще особая песня. Ему надо регулярно напоминать, что семья это не стройка и не армия, что у всех есть на плечах собственные головы и в большинстве случаев даже близкие люди могут обойтись без его директив. Я очень надеялась, что Малка возьмет хотя бы часть этой функции на себя, потому что одной мне отдуваться было куда как утомительно. Какое там. Все-таки у нас патриархальное общество. Для себя я правильно поступила, что больше не вышла замуж. Охота каждый раз прогибаться. А может, мне просто завидно. Ведь им действительно удалось, удалось невозможное. Брак, заключенный при таких обстоятельствах и столкнувшийся с такими трудностями по всем законам психологии обречен развалиться. А они держались. Такие разные, они были одинаково упертыми, и, направленная на единую цель, упертость двоих перемалывала все трудности в мелкую крошку. Решение жить вместе как муж и жена не подлежало пересмотру, и они вкладывали в это все сто процентов, что один, что другая. Через некоторое время я заметила, что словно в награду за упорство и бескомпромиссность, им стала помогать какая-то таинственная сила. Я не верующая, и уж тем более не мистик, но некоторым вещам я просто не могла найти рационального объяснения. Например, такая разница в возрасте, да еще в неправильную сторону. Жена на двенадцать лет старше мужа – это нонсенс, такая пара и в Европе вызывает удивленно поднятные брови, а что говорить о нас. Но их так никто не воспринимал, годы рождения остались безликими цифрами на удостоверениях их личностей. Шрага, с его шкафообразным сложением, неподвижным лицом и привычкой высказываться раз в полчаса, зато по делу, легко сходил за сороколетнего. А миниатюрную Малку с ее экстравагантными нарядами и спонтанными эмоциями вообще за солидную мать семейства никто не держал, даже покрытая голова не помогала. Все думали, что она младше его. Еще пример? Пожалуйста, Реувен. Нормально, когда мальчик похож на отца. Но чтобы так похож, прямо как на заказ, как будто для того, чтобы всем было легче перенести такую нестандартную ситуацию. Он действительно был копией Шраги во всем, от несусветного роста и размера стопы до уверенности, что все дети на площадке должны играть по его плану. Но те, кто не хочет видеть, все равно ничего не увидят. Почему, собственно, место матери, свекрови и бабушки в этой семье оказалось вакантным? Ладно, с Валерией все понятно, из Штатов к нам не наездишься. А вот Эстер-Либа повела себя как особа абсолютно незнакомая с собственным сыном. Тогда, три года назад, когда Малка вернулась из плена с младенцем, Эстер-Либа выступила в стиле: “Зачем тебе эта старая шикса с неизвестно чьими детьми?” Ну и нарвалась. Шрага не сказал матери ни одного резкого слова. Он просто перестал там появляться, только деньги на счет клал. За эти три года я познакомилась со всеми его братьями и сестрами, кроме пятерых самых младших. Эстер-Либу он просто вычеркнул из своей жизни, никогда о ней не говорил, и это пробирало меня страхом до самых пяток. Неужели Ронен так же никогда не упоминает меня?
Три года назад Шрага исчез. Я привыкла, что он звонит мне каждый день. Он и в личном-то общении немногословен, а по телефону вообще зависал через минуту, как только сообщал мне, что жив и здоров. Я каждый раз тактично закругляла разговор и искренне его благодарила. Мне действительно были важны эти звонки, и я ценила те усилия, которые он прилагал. Без звонка прошли четверг, пятница, шабат и мне стало очень не по себе. Телефон не отвечал, не принимал сообщений, на какой стройке он обретается, я не знала. Если это ты, Малка, то я приеду за тобой. Неужели все-таки собрался? Я даже вспомнить не могла, как называется это место, где Малка исчезла, Шрага называл его просто – Как-его-там-стан. Я сидела на работе, тупо пролистывая страницы на экране компьютера, информацию по мусульманским окраинам России. Оружия у него там не будет. Языка тоже. Знания местной специфики, в отличии от Хеврона, – ноль. Его убьют, а у меня даже не будет могилы, на которую я смогу приходить.
− Гверет Моргенталер!
Я развернулась на крутящемся кресле, чуть не расплескав стоящий на столе кофе. Неужели? Сколько может быть в Иерусалиме молодых женщин с азиатскими лицами, которые знают меня по имени? Я знаю только одну. Но откуда она здесь? И что за ребенок у нее в слинге болтается?
− Малка? – для достоверности спросила я.
Она кивнула и заявила:
− Я Шрагу ищу.
Это называется, нашего полку прибыло. Добро пожаловать в клуб “Мы ищем Шрагу”. Меня все-таки интересует, что за ребенок.
− Ребенок его? – не слишком тактично спросила я.
Девочка от радости аж засветилась.
− Его. Реувен бен Шрага.
Я стояла как столб, не зная, умиляться, удивляться или злиться. Наверное, все-таки злиться. Что за бестолковщина, ни на кого положиться нельзя. Ладно, Шрага, с него какой спрос, он юный и дикий. Тогда, когда у них только закрутился этот роман, я сказала себе – хорошо, девушка его старше, опытней, она всему его научит и за всем проследит. А я буду избавлена от не очень приятной задачи рассказывать молодому парню, экс-хареди, откуда берутся дети и как этого избежать. Расслабилась, называется. И вот результат. Она же училась в России в общеобразовательной школе и в Израиле в университете. Как не знать таких элементарных вещей?
− Где ты его искала? – я подавила раздражение и сосредоточилась на делах.
− Сначала дома, в Меа-Шеарим.
− Ну?
− Ели ноги унесла.
− А еще где?
− На стройках. Они сказали, что он взял отпуск за свой счет.
Значит, уехал. Разминулись. Надо заявить в министерство иностранных дел. Заявить что? Человек уехал по доброй воле.
− Он за тобой уехал. Что же ты ему не позвонила?
− Я звонила. Телефон не отвечал.
Мы стояла молча, парализованные собственным бессилием. Наконец Малка спросила:
− Когда вы последний раз с ним говорили?
− В среду.
Она сорвалась с места как маленький “пыльный дьявол” в пустыне, крутанувшись вокруг своей оси.
− Ты куда?
− В аэропорт!
− Я с тобой! – закричала я на всю библиотеку и, схватив сумку, помчалась следом.
− Рейсы в Мюнхен… стыковка в Ташкент… пристегните его к креслу… вот так… два раза в неделю… дайте бутылочку с водой, она там в пакете… Реувен, кончай свой визг… садитесь… пристегнитесь… по средам и воскресениям.
Я ожидала, что она будет лихачить и мы если не убьемся и не угробим ребенка, то во всяком случае попадемся полиции и никуда не доедем. Она вела машину уверенно и быстро, пробок не было, и это нас спасло. Спокойным ровным голосом, как будто ее ничто другое не волновало, она объясняла мне, почему в Ташкент можно долететь только люфтганзовским рейсом через Мюнхен. Другие стыковки были в Дубае, куда с израильским паспортом нельзя было соваться, и в Москве, куда была нужна транзитная виза.
Аккуратно, без визга тормозов, она остановила машину у терминала и посмотрела на меня. Глаза увеличись вдвое на маленьком сердцевидном лице, ну вылитый инопланетянин из кино. Страшно…
− Идите. Попробуйте задержать рейс. Я припаркуюсь и приду.
Я вбежала в терминал и задрала голову в поисках табло. Напротив мюнхенского рейса исчезало и появлялось слово BOARDING. Буквы выросли и надвинулись на меня, грозя раздавить. Я тряхнула головой и бросилась к регистрационной стойке Люфтганзы. Там стояла явно неизраильского вида барышня в униформе стюардессы, ей бы зеленый сарафанчик и по четыре кружки пива в каждую руку. Я прошла через огромную очередь у стойки как нож сквозь масло и сказала девушке по-немецки самым авторитарным голосом:
− Рейс такой-то необходимо задержать.
Так, ее внимание уже мое. Один-ноль в нашу пользу. Я протянула ей записку с именем, написанным латинскими буквами, и сказала с еще большим нажимом:
− Его необходимо снять с рейса.
− Почему? − вспомнила наконец эта милая девушка о своих обязанностях.
− Потому что он летит искать свою жену. А она уже здесь, – это я сказала уже на иврите.
Очередь за спиной перестала возмущаться и загалдела на трех языках:
− Снимите его с рейса! Немедленно звоните! Какой ужас! Бедная женщина!
