Исповедь сатаниста .
Голова 1 .
Понятия не имею, что такое сатанизм. Да ведь и сам Иисус Христос не знал, что такое христианство. Оно появилось через пару или тройку веков после его предполагаемой смерти. Я намерен избегать точных цифр и прямых цитат. Они будут только загромождать логику моей темы. Предполагается, что это Песнь песней в кратком изложении, а песню записывают нотами души, так сказать. С цифрами и фактами тему играют уже добрых (или злых?) тысячу лет (или больше?). Желающие могут найти их в сети за полчаса и проиграть хоть всю жизнь. С песней моей души играть нельзя, а либо сразу выбросить на помойку, либо, взяв за горло, довести уж дело до конца.
Поэтому, особо заинтересованным, я предлагаю начать сначала. И ходить со мной по кругам моей жизни, пока я не брошу вас посреди дороги.
Сатанистом я был изначально, сколько себя помню. Для этого мне не пришлось читать тысячу (или больше?) глупых книг, которые я всё-таки прочитал и выбросил на помойку. Я всегда был - «против». Понятия не имея, что слово «Сатана», означает – «Противник». В детском саду я был против воспитателей, в школе – против учителей, во дворе – против пацанов. Это совсем не значит, что я со всеми враждовал. Напротив, я мог найти общий язык с кем угодно и меня любили. Я умел разговаривать на языке зверей, понимаете ли? Уже в детском саду, а потом и в пионерлагерях и во дворе вокруг меня собиралась группа почитателей, которым я рассказывал истории с продолжением. Девочки толкались локтями за место возле меня. И так было всю мою жизнь. Я никогда не страдал от отсутствия женского или мужского внимания – я страдал от их присутствия, если оно длилось дольше, чем мой интерес к ним. Но я был хорошо воспитанным мальчиком, даже став юношей, а потом и мужчиной. Я просто не мог сказать : «иди на хер». Я не был прост, я был изыскан, со вкусом одет и носил в своём багаже кучу поколениями затасканных книг о любви и дружбе. Поэтому, я лгал. Я прижил пару-тройку (или больше?) детей, которые выросли без меня и бросил целую кучу женщин, с которыми не смог расстаться вовремя. Я никогда не бросал друзей, и это выходило мне боком, - как сломанное ребро. Я никому не хотел зла, но моё добро не щадило ни меня, ни окружающих. Пока я не усвоил, что добро, - это ложь и отец всякой лжи. Лучше утопить котят сразу, чем выбросить на помойку потом.
Тогда я попытался вернуться к языку зверей. Но это оказалось не так просто. Слишком много человеческой грязи налипло на меня по мере взросления.
Голова 2.
Здесь я должен объяснить, почему использую слово «сатанизм», такое же лживое, как и любое другое. Потому, что я рождён в лоне христианства. Нормальный человек выходит из лона, только христианин рождается в нём. И обречён сидеть там вместе с Сатаной и с чем-то около миллиарда других христиан без кесарева сечения. Половина из них могут считать себя атеистами или даже причастными к каким-нибудь странным культам – сатанизму, например. На самом деле, это ничего не значит, поскольку вся западная цивилизация со своими бумажными деньгами, соломенным капитализмом, двумя мировыми войнами и атомной бомбой сидит там с буквой «х» на лбу. Из лжи не может родиться ничего, кроме лжи, фальшивых векселей и бессмысленных убийств. «Золотой миллиард» уже воняет, но продолжает клясться именем Христа, не веруя ни во что, поскольку нечем – его мозги испепелила Вифлеемская звезда тысячу лет назад. Или больше?
Та человеческая грязь, которую мне пришлось сдирать с себя вместе с кожей – это, преимущественно, мораль, с небольшой примесью собственного дерьма. Нет ничего гаже, подлее, трусливее и опасней, чем мораль европейского человека, замешанная на крови Христа. Эта кровь, которой кто-то, якобы, неизвестно у кого выкупил его грехи, - мажет его вечной, несмываемой, позорной виной с самого рождения в гниющем лоне. Жить по заветам Искупителя невозможно, не жить – грешно, несчастный цивилизованный европеец лишён даже права умереть по собственной воле, которое имеют даже животные. Как можно жить, когда вам предлагают «быть, как лилии полевые»? Человек должен есть, чтобы быть. Человек не лилия, он не может питаться фотосинтезом в ожидании манны от Отца своего небесного. Как можно выжить, крутясь юлой от ударов по левой и правой щеке, пока не забьют ногами? Никто никогда и не жил. Вся история болезни христианством – это история грабежей, геноцида и издевательства над слабым. Но антагонизм между декларируемыми ценностями и реальной практикой рождает дипластию, разрыв в психике. Разрыв заполняется виной. Вина рождает все виды гнусных пороков и чудовищных преступлений, которыми отмечена мораль христолюбов и христососов. Одна только бомба над Хиросимой перевешивает все виртуальные христианские добродетели, реально умертвившие Европу задолго до её, близкой уже, физической смерти. Выживают только те народы, которые не пустили к себе Спасителя с его зачумленной кровью. Индия и Китай возрастают населением, заполняя мир, - европейцы вымирают. Вот это реальность. Америка, последнее прибежище всех каторжников и полукровок – деградирует и задыхается в собственном жиру. Все идеологии, - дерьмо, перед пассионарным напором племён, вновь заселяющих мир, очищенный от христианства. Высокие технологии ничего не значат, по сравнению с единственной, - технологией чистой, никем кроме себя не спасаемой крови.
Вот эту технологию я и называю «сатанизмом», за неимением лучшего слова.
Критиковать христианство бессмысленно. Оно произрастает там, где его нет – из глубин разорванной тысячу лет назад психики. Из пропасти между провозглашаемым Добром и реально творимым Злом, заполненной бездонной христианской виной. Вина и грех – это экзистенциальные основы христианского самосознания. Что хорошего может вырасти из такой смеси? Совершенно безразлично, ходите ли вы в церковь или ломаете кресты на кладбище – вы углубляете вину и грех. Вы создаёте ад там, где должен быть рай, приватизированный христианскими попами. Здесь и сейчас. Ад не существует нигде, кроме христианского или контрхристианского самосознания, совершенно идентичных. Вы имеете право на рай по факту рождения, вам не требуется ничей пропуск. Просто отриньте от себя навязанные вам вину и грех. Вне христианской морали существует только рай. В раю грешных нет. Просто.
Однако, мне жизнь понадобилась, чтобы вернуть себе эту простую истину, дарованную мне Богом, но украденную людьми прямо из моей колыбели.
Голова 3.
Здесь самое время вернуться от высот геополитики и псевдофилософии к малому сему – ко мне. Я ведь предупреждал, что будем ходить кругами, а кому не по пути, тот может валить своей дорогой с флагом любого цвета в руках – на выбор.
На данный момент повествования, я нахожусь, - там, внизу, - в первом круге неведения, откуда один путь – ещё ниже.
Едва порезвившись пару месяцев в институте иностранных языков, я решил отправиться на войну. К тому времени, я уже основательно завяз в долгах всякого рода и намеревался аннулировать их одним махом – отдав долг Родине. Как раз подвернулась хорошая война. Мне всё давалось легко, но и отдавал я тоже легко, как и положено джентельмену удачи, которым я себя тогда полагал. Родина была ещё великой и неделимой, как и мой могучий патриотизм. В моей семье было два поколения коммунистов и три поколения военных, причём первое успело повоевать за Родину и между собой.
Мне пришлось отдать две бутылки водки прапорщику из военкомата, потому что формально призыв уже закончился, но на последний поезд в Афганистан я успел. Перед посадкой, вдоль строя призванных прошла какая-то девочка и раздала бумажки с надписью : «Комсомольская путёвка». Потом я отдал её командиру по месту прибытия, он долго смотрел на неё, затем посмотрел на меня, как на идиота, и торжественно сунул бумажку мне в карман. Там она и истлела. Возможно, я был последним добровольцем Советского Союза.
Я был героическим юношей, с некоторой мазохистской жертвенностью в глубине души, я хотел лечь на какую-нибудь амбразуру. Но дальше погранзаставы на окраине Хайратона меня не пустили. Впереди простирался таинственный Афганистан, но притяжение Родины оказалось сильнее. Она звала со всей регулярностью раз в квартал голосом начальника заставы, гонявшего меня в командировки через Амударью со всяким барахлом для его родни, специально для этого приезжавшей из Риги. Я был в большом фаворе у начальника, поскольку писал ему контрольные для академии, и у его тёщи на родном берегу, как интеллигентный человек, знающий, в какой руке держать вилку, а в какой, рюмку. Я страдал. Я хотел подняться в атаку, увлекая за собой парней с честными лицами, а вместо этого сидел под мостом, как бродяга или курсировал между миром и войной, не зная ни того, ни другого, - до мира я ещё не дорос, а до войны меня не допустили. Единственными моджахедами, которых я видел, были местные бомжи в пуштунских кепках блином, тусовавшиеся в порту, один раз в меня стрелял пьяный сержант, но промазал, сам я ни разу никого не убил, хоть и очень хотелось.
