Мой благодетель, время от времени, нажирался вусмерть. Тогда с Родины приезжал какой-нибудь офицер в чине не ниже майора для увещевания и подмены на время запоя. Я всё ждал, когда благодетеля выкинут на хер, но этого так и не произошло, - видимо, некем было заменить ценный кадр.
Я тоже начал пить, меня никто не контролировал. Водки в Хайратоне было валом, оттуда она растекалась по всем гарнизонам. Там же я впервые попробовал ганджу, опиум и насвай. Всё это вперемешку с водкой, отчего постоянно ходил дурной. Однажды, в таком виде я пошёл на службу. В конном строю.
Пограничная застава, расположенная на территории другого государства, - вот умора! Помимо прочего, мы прикрывали так называемые «вероятные направления движения противника». Одно из таких «направлений» находилось в ущелье Каптар-Нога. Ущельем, этот овраг можно было назвать только условно. Настоящие горы находились далеко. А здесь были глиняные холмы, по-местному, называемые сопками и высоты соответствовали низинам. По дну Ноги пробегал ручей в два пальца глубиной, но широкий. На берегу ручья стоял блок-пост. Блок-пост представлял собой деревянную платформу на четырёх столбах, врытых в гравий. По периметру платформы были уложены мешки с песком. Наверх поднимались по лестнице, через люк. Пост был обитаем только ночью. Наряды ходили туда по два, три или четыре человека, с пулемётом или без, - в зависимости от обстановки. В тот раз пошли вдвоём.
Напарник у меня был особенный. Он прибыл на заставу майским призывом и сразу попал на зуб нескольким заставским волчарам. Почему-то они решили, что он – стукач. О том, что в любом подразделении есть агент, знали все. Мы все прошли через «особиста» ещё на учебной заставе, где он с каждым беседовал за закрытыми дверями. Стукачом оттуда вышел кто-то один. Этим единственным был я.
Волки навалились на пацана. Я вступился. У меня был авторитет и бесстрашие. Они отступили.
Через некоторое время, я понял, что пацан, - гомосексуалист. До этого, я никогда в жизни не видел живого гомосексуалиста. Это оказалось не так дико, как я думал. Пацан вёл себя вполне как девушка, хороший друг и избавлял меня от многих бытовых хлопот. Моральных препон у меня почти не возникло, - пидором мог быть кто угодно, только не я. Я был патриотом, джентельменом, контрразведчиком и настоящим мужчиной. Прав ты или виноват – зависит от точки прицеливания.
Итак, мы расположились на насесте и сначала пустили по кругу самокрутку с анашой. Вдруг внизу захрапели лошади. Я ощутил дуновение, как из распахнутого холодильника. В следующую секунду нас сшибло валом воды вместе с насестом и понесло.
До сих пор не понимаю, почему я не утонул, как мой друг. Меня ударило бревном, мимо несло какие-то ветки, рядом с шумом съезжали в воду пласты земли. Автомат я чудом не потерял, - перебросил ремень через шею, рефлекс сработал. На дно тянули подсумок и тяжёлый аккумуляторный фонарь. Я захлёбывался, я старался держать голову над водой, но меня крутило, я не понимал, где верх, где низ. Это продолжалось долго, я уже перестал чувствовать тело и начал чувствовать смерть. Но тут сель ударился в поворот ущелья, и меня боком выкинуло в грязь.
Я упёрся руками, чтобы подняться, моя ладонь упёрлась во что-то скользкое и живое, в следующее мгновенье в запястье мне вцепилась змея. Я дёрнулся, змеиные зубы зацепились за кожу, как крючки. Я вскочил на ноги, визжа и размахивая этой дрянью, как плетью, пока она не оторвалась. Уже светало, тело змеи было вымазано серой глиной, но я мог видеть треугольную голову, - гюрза. Я вспомнил, что мне рассказывали на учебном пункте, - жить мне оставалось часа полтора, не больше.
Я всегда носил в нагрудном кармане бритвенное лезвие, - на крайний случай. Полоснул лезвием по запястью и сунул руку в воду, зубы у меня были никудышние. Сель к тому времени резко спал, как будто где-то закрутили кран. Края раны разошлись, они были белесоватыми, вялая, отравленная кровь едва двигалась.
Потом я начал карабкаться вверх по склону, рука стремительно немела. С гребня сопки увидел какое-то строение, похожее на купол и побежал к нему. Ноги заплетались, мне уже было всё равно, я был готов сдаться в плен самым лютым моджахедам.
Но вблизи оказалось, что строение не предназначалось для живых. Это был заброшенный мазар , с проломленным верхом – могила какого-то святого. Последнее, что я помню, - это груда кирпичей перед моим носом. Потом свет погас.
Голова 4.
Я бы вообще не стал ковыряться в этом старом дерьме, если бы не чабан. Кому нужно моё старое дерьмо? Но с чабана началось моё очищение от грязи. А именно этот процесс я и намерен описать для тех, кому это нужно.
В первый раз я увидел его в бреду. Он был как каменный, как будто сложенный из спёкшихся кирпичей. На фоне слепящего солнца, бившего в пролом мазара, он выглядел как отломившийся кусок стены.
Второй раз я пришёл в себя ночью. Он сидел боком ко мне, напротив очага из камней. На его лице играли красные блики огня. Я увидел его без шапки. Он был лыс, как булыжник, безбородый, лицо изрублено складками, тёмное.
- Проснулся? – сказал он, не повернув головы.
Я сел. На внешней стороне моего запястья было три шва с торчащими нитками и йодистое пятно вокруг. Боли не было, опухоли не было, повязки тоже не было.
- Я вколол тебе антигюрзин, - сказал он. – Не бойся, не умрёшь.
В это время, он повернул лицо ко мне. Тогда я понял выражение «горящие, как угли глаза». Глаза были чёрные и горящие.
- Я чабан, - сказал он, и вопрос перестал крутиться в моей голове. – Отведу тебя на заставу.
По-русски он говорил, как я. Я оглянулся, увидел рядом свой автомат, и мне стало легче. Сразу я ощутил зверский голод.
- Иди сюда, - сказал чабан. – Ты двое суток не ел.
На тряпке возле огня лежал сухой сыр, галеты и колбаса с надписью «сервелат» на упаковке.
- Вы… ты мусульманин? – спросил я.
- Конечно, ты мусульманин! – расхохотался чабан. – А кем ещё ты можешь быть, с такой мусульманской мордой, как у меня? Но, если ты боишься мусульман, мы можем быть православным. Или не православным. Если ты езид или жид.
- Нет, - ответил я , с набитым ртом.
- Ничего страшного, - сказал чабан. – Некоторые мои родственники читают Тору, написанную на настоящей воловьей шкуре.
- А ты можешь прочитать, что там написано? – зачем-то, спросил я.
- Какая разница, что там написано? – удивился чабан. – Везде написано одно и то же: чтоб хуй стоял и бабки были. Православные, левославные, исламисты, шаманисты, - все хотят одно и то же. Чтоб хуй стоял и бабки были. Это они имеют ввиду, когда читают свои молитвы и бьют в бубны. Ты жуй, тебе можно без бабок. Ты сидишь на костях святого и сам почти святой мученик, тебя кусают змеи, а тебе хоть бы хны.
- Мой бог любит меня, - гордо сказал я.
Я был двадцатилетним сопляком, только что избегнувшим смерти и уже забывшим об этом, едва просохли штаны. Я понятия не имел, кто сидит передо мной и мне хотелось выглядеть настоящим русским человеком, который после первой не закусывает.
Чабан взял с огня закопченный кумган, плеснул в пиалу чаю и протянул мне вместе с таблеткой:
- Пей. Тебе надо много пить. Твой бог сотворил тебя по своему образу и подобию, с потными подмышками и неспособностью удержать в организме соль при высоких температурах. Поэтому, тебе придётся принять водо-солевую поддержку от кого-то из местных, пока не начались судороги. Когда начинаются такие судороги, человек начинает скалиться, как клоун.
- Почему? – спросил я.
- У него сжимаются мускулы лица, - ухмыльнулся чабан. – Бог так устроил.
- Зачем? – спросил я.
- Он играет, - ответил чабан. – Какая причина для существования может быть у существа, которому ничего не нужно? Только игра. А чтобы игра была интересной, она должна быть всерьёз. Как на зоне. Проиграл – зуб давай. Проиграл – давай глаз. Но кто может быть партнёром Богу, кроме него самого? Вот ты и играешь сам с собой. Теряешь зубы, режешь руки и в конце концов, теряешь жизнь. Чтобы потом узнать, что всё это была только игра. И надо начинать сначала. Ты снова в зоне. Правда, весело?
- Если ты всё это знаешь и такой умный, то почему ты сидишь здесь, со мной? – спросил я и мой вопрос показался мне очень хитрым.
- Теперь ты тоже это знаешь и сидишь здесь, со мной, - ответил чабан. – Разве это знание тебя изменило?
- А что может меня изменить? – спросил я.
- Вера, - ответил чабан. – Имей веру с горчичное зерно, залезь на гору и осмотри оттуда свои царства земные. Теперь ты выиграл. Мир закончился.
- И что дальше? – спросил я.
- Война,- ухмыльнулся чабан. – Новая вселенная. Новый человек. Новая игра. У тебя есть другие предложения?
- А где мне взять столько веры, чтобы набралось на горчичное зерно? – спросил я.
- У тебя под ногтями больше веры, чем во всех церквах, синагогах и мечетях вместе взятых, - ответил чабан. – Но ты скрыт от самого себя под целой горой дерьма, которое навалили на тебя другие люди. Это их дерьмо, не твоё. Ты слышишь запах? Тебе не противно? Испытай тошноту. Вот когда тебя вывернет наизнанку, - там ты найдёшь Бога. Бог – это Противник. Противник Человека. С ним он играет в свои игры. Когда ты перестанешь играть с собойЮ как волк, лижущий пилу, - ты перестанешь страдать. Когда ты начнёшь играть с собой, как подросток играет со своим джойстиком – ты начнёшь получать удовольствие от игры. И у тебя не возникнет вопроса – зачем играть?
