И тут его кто-то за палец – цап!
Больно и крепко.
Он смотрит – ё-моё! Бурундук! Как-то он с этим кедром приехал. И вцепился, сука, в палец. А телекамеры снимают. И все Политбюро сзади тоже стоит с серьезным видом. Не станешь же при всех руку выдергивать и бурундука стряхивать! Позор какой на всю страну – тем более что прямая трансляция!
Вот шеф и говорит вполголоса:
– Братишка! Бурундучок! Ну, будь человеком! Отпусти! Я велю ребятам, чтоб тебя накормили и куда хочешь – хоть в зоопарк на все готовое, хоть на родину. Спецбортом отправлю! Только отпусти!
Бурундук отпустил и куда-то в эту хвойную толщу юркнул.
Мой шеф снял шапку, поклонился в пояс – вроде Ленину, а на самом-то деле бурундуку! – и все Политбюро, как ваньки-встаньки, за ним – тоже шапки долой, и в пояс.
А дальше по своим ЗИЛам – и кто домой, кто в ЦК…
В ближайший четверг сидим на Политбюро. Вдруг Брежнев спрашивает моего шефа:
– Смотрел передачу, как мы венок возлагаем. Ты прямо у венка что-то говорил. Что ты там шептал? Кому, зачем?
– Я говорил с Лениным, – отвечает мой шеф. – Советовался.
– Про что?
– Я спросил: «Товарищ Ленин! Сейчас, когда наша страна выходит на новый крутой подъем, что нам надо сделать, чтоб успехи были еще ярче?»
– И что он сказал?
– Он сказал, – тут мой шеф задумался на секунду и выпалил: – Он сказал: «Передай Леониду Ильичу…»
– Чтобы шел на хер? – засмеялся Брежнев.
– Что вы, Леонид Ильич! – нахмурился мой шеф. – Ленин сказал: передай Леониду Ильичу, чтобы он наконец написал воспоминания! Это нужно молодежи! Это будет иметь большое политическое значение!
– Чудаки вы оба, – сказал Брежнев. – Надо было спросить, как накормить народ. И чтоб работать научились хотя бы как в ГДР, не говоря уже о ФРГ… И чтоб он ответил! А то у меня тут сплошные академики, а ни хера не понимают. Или сказать не могут… Пойду сам с ним поговорю!
Встает и говорит:
– Дайте пальто!
Мой шеф говорит:
– Уже не получится, к сожалению. Ленин уже уехал. То есть не он сам, а его дух. В смысле, вечный дух бессмертного ленинского учения. Который разговаривает с нами, с потомками. Понимаете, этот дух прилетает ненадолго, из Сибири, на несколько дней. А весь год он живет там, где высокие кедры и широкие реки, где водятся медведи и бурундуки. Кстати, новый бурундук на днях появился в московском зоопарке. Подарок Красноярского крайкома.
– Бурундук – это хорошо! – засмеялся Брежнев и сел. – Ладно. Придется засесть за мемуары! Ты там все организуй. Скажи – Ленин велел!
– Конечно! – сказал мой шеф и под столом потер забинтованный палец».
этнография и антропология
Как то раз, возвращаясь в Москву на поезде, приближаясь к Рижскому вокзалу и медленно проезжая мимо платформы «Красный Балтиец» – это около метро «Войковская», – опять увидел изуродованный дом.
В Москве таких тысячи, и я видел их тысячи раз, но сегодня этот кошмар предстал передо мной особенно рельефно и очевидно. Весь целиком, сверху вниз и справа налево, подробно и целостно. В раме окна поезда – как на планшете, как на архитектурной выставке.
Представьте себе дом середины пятидесятых, построенный на излете «большого стиля», сталинского ампира, или как там его зовут. Стройный и соразмерный, восьмиэтажный и многоподъездный. Облицованный особым светлым кирпичом, с башенками и колоннами, эркерами и балконами, тщательно отрисованными карнизами и навершиями окон, и вообще с проработанными деталями. Не дом, а красавец, дворец на сто двадцать семей. Зодчий постарался, и строители не подвели.
Во что же его превратили эти сто двадцать семей?
Почти каждый балкон застеклен, сделаны т.н. «лоджии», но все – по-разному. Где-то похоже на аквариум, где-то – на голубятню, где-то – на дачную теплицу. Где-то переплеты стеклянные, где-то – металлические, где-то – пластиковые. Где-то застеклено вдоль, где-то – поперек, где-то вообще сикось-накось.
Незастекленные балконы заставлены шкафами и забиты всяким барахлом, в особенности автомобильными колесами. Где-то сохранилась старая, архитектурно осмысленная решетка, где-то ее заменили, а где-то – забили листами разноцветного пластика.
Окна тоже – кто в лес, кто по дрова. Белые стеклопакеты чередуются со старыми серыми рамами.
Бельишко разноцветное висит, опять же. Особенно в «лоджиях», ибо там не каплет.
Дом-дворец стал похож на сквот. Бомжатник, если по-нашему. Выглядит он так, как будто покинутое здание полгода назад захватили бездомные граждане и стали обживать его по своему нехитрому разумению. Лепить халупы на балконах, стеклить окна кто во что горазд.
Ужасное зрелище, если снаружи.
А внутри, не сомневаюсь, там сто двадцать уютных гнездышек.
Некоторые даже с евроремонтом и импортной сантехникой.
сентябрь скоро!
Мне кажется, что устройство застекленных «лоджий» – это скорее дань традиции, чем необходимость.
Откуда такая традиция взялась? Наверное, из желания отвоевать еще два-три метра дополнительной площади. Плюс из дачно-деревенских воспоминаний. Традиция новая (с начала 1980-х), прочная и бессмысленная. Прибавка двух-трех квадратных метров в виде отдельного помещения, смежного с жилой комнатой, способствует сбору хлама и более ничему. Ни постирочной, ни кладовки лоджия не заменяет. Десятилетиями бедные и богатые, профессора и слесари, скромники и нахалы – жили без лоджий, и не стеклили балконы, и не помышляли ни о чем подобном.
Более того. В «сталинских» домах нет такой уж совсем страшной тесноты и, как правило, есть встроенные шкафы, кладовки и просторные коридоры… Однако стеклят!
Это мне напомнило вот какую историю.
У моего приятеля на даче работала бригада строителей из Чувашии.
Вдруг в конце августа работы приостановились. Приятель рассказал, что они уехали домой, картошку копать. Бригадир уговаривал их остаться. Он на бумажке считал и доказывал, что они за эти дни заработают столько, что хватит купить картошку на всю зиму, и еще останется. Но мужики и особенно бабы мрачно бухтели: «Картошку как же не копать, картошку надо копать».
Тогда бригадир – такой же полугородской, полудеревенский человек, но только продвинутый и обтершийся – пошел ва-банк. Он сказал: «Пусть каждый скажет, сколько ему нужно денег закупить картошку на зиму. Я даю эти деньги сверх зарплаты. Только не уезжайте».
Они задумались, а потом забухтели еще мрачнее: «Как же это картошку не копать? Сентябрь скоро, картошку копать надо!» И уехали.
В институциональной теории это называется “path dependency”, зависимость от наезженной колеи, от традиций и привычек.
«Как же это балкон не стеклить? Балкон есть, его стеклить надо!»
Опять же, что люди скажут?
«Чудик какой-то наш сосед, картошку не копает, лоджию не стеклит».
давно уже не секрет
Перед Новым годом, а именно тридцатого декабря, Сергей Степанович ездил к тете Нине с букетом и коробкой конфет.
Он с утра выходил на маленький рынок, который был совсем рядом с домом, около автобусных остановок, и покупал букет – крепкие хризантемы. Тетя Нина любила такие, они долго стояли. Потом он еще раз выходил из дому, покупал конфеты в соседнем магазине. Потом заказывал такси на два часа дня – и обратно, на четыре тридцать.
Дело в том, что Сергею Степановичу было уже восемьдесят три года, а тете Нине, вы не поверите – сто два! В позапрошлом году юбилей справляли. Скромно, но достойно. В ресторане. Тетю Ниночку везли туда на коляске, потому что ресторан был через два дома, и было лето.
Все по струнке ходили перед тетей Ниной.
Вдова атомного академика, который вдобавок был генералом, она жила в старом – но советской постройки – доме в начале Ленинского проспекта, в пятикомнатной квартире, роскошной и неудобной. Там почти все комнаты были смежные, и тетя Ниночка жила в самой большой, с тремя дверями. Главные двери, стеклянные и двустворчатые, смотрели в холл. Стекло изнутри было закрыто атласными занавесками на красивых латунных прутиках. Как только в холле слышались голоса, а значит, кто-то приходил или уходил – тетя Нина тут же подкатывалась на своей коляске к двери и пальцем отодвигала занавеску. Наблюдала, кивала, шевелила губами.
Другая дверь вела в некую изначально вроде бы гостиную – хотя трудно понять замысел великого советского архитектора Щусева, наворотившего такие анфилады. Там жила совсем дряхлая внучка мужа от первого брака, вдова. Эта дверь была всегда заперта, но ключ был у тети Нины. Слава богу, у этой комнаты была еще одна дверь – тоже стеклянная и тоже занавешенная – выходившая тоже в холл, но под углом к тети Ниночкиной. А уже из внучкиной комнаты шла дверь в бывший кабинет генерала-академика, там жил правнук с женой, так что им приходилось пробираться мимо мамы.
