— А почему вы отказываетесь от денежной оплаты? — спросил дядюшка Андой.
— Потому что урожай, который получит со своего участка бригада, говорят, разделят между теми, кто работал, — ответил Даниэль. — Но работа все равно тяжелая, земля плохая, неизвестно, вырастет ли что-нибудь из того, что мы посадили.
— Многие уезжают, ищут счастье в Маниле и других местах.
— Иногда я тоже думаю, что нам стоит уехать, — кивнул Даниэль. — В другом месте я, может, снова смог бы заняться резьбой по дереву. Здесь у меня нет покупателей, а если и повезет и мне что-нибудь закажут, то еще не знаешь, получишь ли вовремя деньги. Иногда заказчик и вообще не приходит. Если даже я и сделаю столько вещей, сколько я делал раньше, у нас все равно нет денег, чтобы Пина ездила продавать их в Багио.
— Так что же вы здесь горе мыкаете, когда могли бы неплохо устроиться где-нибудь в другом месте? Посмотри, Кардинг живет в Багио, и, говорят, хорошо живет, — сказал Берто.
— Мы тянем лямку на ферме, — ответила Пина, — потому что нам обещали, что если мы там будем работать, то эти сто семьдесят три гектара земли разделят и раздадут нам.
— Мне не дают пахать, — добавил Даниэль, — но пусть я даже ползать буду с мотыгой — со своим наделом я управлюсь, я его перекопаю. Мы с Пиной решили, что ради наших детей на все пойдем. Тогда с ними не случится такого несчастья, как с их отцом. Они разбогатеют на этой земле, потому что это будет их собственная земля!
— Замолчите! Тише! — Сегодня окрики Даниэля намного громче, чем обычно, и намного выше занесен пояс, но дети не испугались его.
Только что они съели жидкую кашу из пригоршни риса, взятой в долг у дядюшки Силанга. Эдмонд просил дать им побольше, но дядюшка отказал, потому что у них самих почти ничего уже не оставалось.
Сначала Даниэль поискал во дворе, чем можно было бы накормить детей. Но молодые листочки батата были совсем маленькие, а клубни всего с земляной орех, поэтому он их и не накопал. «Эх, остается только есть траву и листья какао!» Ему все же удалось сварить кашу из этой горсти риса, залив его водой, чтобы он побольше разбух. Сам он есть не стал, потому что и детям-то не хватало. Они были голодны. Сегодня его дети плакали от голода. Больше всех Даниэль жалел младшего, которому было только два года. «Почему и он должен страдать?»
Полдень. Надо опять что-то варить, но у кого еще он может взять в долг? Они обращались уже почти ко всем соседям. Ни у кого ничего нет. «Думай, думай, думай!» В голову пришло имя старосты Лукаса.
Даниэль встал и приказал Эдмонду:
— Присмотри за братом и сестрой. Я пойду в деревню к старосте, попрошу что-нибудь дать нам в долг.
Дети с надеждой смотрели на него широко раскрытыми глазами.
А староста Лукас прищурился, когда увидел Даниэля. «Опять будет напоминать о своем земельном наделе», — со злостью подумал старик. Прикурив, староста затянулся, сплюнул и только тогда заговорил:
— У меня нет ничего нового по поводу твоей просьбы, Даниэль. Твое дело трудно уладить, потому что ты сам виноват. Что тебе стоило, когда с тобой беседовали, сказать, что ты крестьянин и у тебя есть карабао. Тогда бы тебе тоже выделили надел. Не надо было тебе говорить, что ты резчик по дереву. Я, правда, тоже буду принимать участие в распределении земли, но, по-моему, ты не сможешь ее обработать.
— Я сказал только правду, — ответил Даниэль.
— Мозги, Даниэль, мозги надо иметь! — засмеялся Лукас. — В этой жизни нужно думать, если хочешь разбогатеть и выйти в люди. Пора бы уж тебе знать, когда лучше сказать правду, а когда соврать! — Староста снова затянулся, несколько раз сплюнул и посмотрел на Даниэля. — Ладно, давай начистоту, Даниэль. Тебе не дали и не скоро дадут надел, потому что, во-первых, ты неправильно ответил на вопросы, во-вторых, с тобой случилось несчастье. Первыми будут те, кто может обрабатывать землю.
— Но, староста, вы ведь видели, что я могу обрабатывать землю мотыгой, стоя на коленях! В нашем огороде я все сам сажаю.
— Да, я видел, — перебил его староста, — ты действительно можешь обработать свой двор, но если ты будешь три гектара обрабатывать ползком, то не успеешь до начала дождей!
Даниэль приподнялся со стула:
— А что, если подождать? Ведь важно то, что я стараюсь. Вот другие — у них тоже еще не обработаны поля, почему же их этим не попрекают? Почему бы нам не дать землю, если мы хотим работать?
Староста разозлился:
— Ты будешь меня слушать, Даниэль? — У него чуть сигарета не выпала изо рта. — Мы с тобой с чего начали, тем и кончили! Кроме тех двух причин, о которых я тебе уже сказал, есть и еще одна. Не забывай, что ты преступник!
Даниэль встал, и староста Лукас отшатнулся. На шее Даниэля проступили жилы.
— Я преступник поневоле! Я скорее умру, чем украду или совершу какое-нибудь преступление! Но моего отца убили! Убили!!!
— М-мы н-не должны ссориться, Даниэль! Я-я просто объяснил тебе, — задрожал Лукас. И хотя он тяжело дышал, Даниэль, вместо того чтобы наступать, повернулся и, не оглядываясь, ушел. Когда староста пришел в себя, он с дрожью сказал:
— Думал, не жить мне уже на этом свете! — И почесал голову. — Зачем я, дурень, ему это выложил?..
Взгляд Даниэля потемнел от злости. В ушах у него звенело — то ли от голода, то ли от ярости. Он весь дрожал.
Дети радостно встретили Даниэля, но, увидев, что он ничего не принес, снова захныкали: «Ты сказал, что принесешь поесть!», «Ой, я хочу есть!», «Папа, у меня болит живот!»
Даниэль, не удержавшись, пребольно отшлепал детей. Они забились в угол, на их лицах был написан ужас. Он в первый раз поднял руку на своих малышей! И даже на самого младшего! Даниэль вышел во двор, в доме ему вдруг стало душно. Вдали он увидел Пину с Тино. Они о чем-то весело разговаривали, и Тино продолжал смеяться, даже когда они уже были напротив их ворот. Острая боль пронзила грудь Даниэля. Он вернулся в дом, уселся у окна и уставился вдаль.
Дети заплакали громче, когда увидели Пину. Они начали жаловаться на отца.
— Господи, что у вас тут случилось? — спросила у него Пина. Даниэль сделал вид, что ничего не слышал. Пина пошла на кухню. Увидела горшок, в котором не было ни зернышка риса.
— Разве я вам не говорила, чтобы вы заняли что-нибудь у соседей?
Ей опять никто не ответил. Пина повернулась к Эдмонду:
— Ты не слушался отца, да?
— Они говорят, — ответил Эдмонд, — что им нечего дать нам в долг, мама.
Пина взяла сумку.
— Я скоро вернусь. Поищу, где можно что-нибудь раздобыть.
Даниэль не шелохнулся. Пина, так ничего и не поняв, ушла.
Вскоре она вернулась, неся что-то в сумке.
— Я заняла у Тино, — весело сообщила она и тут же принялась рушить зерно. — Он дал нам столько, что и на завтра хватит.
— А почему он тебе не дал целый каван? — язвительно спросил Даниэль. Лицо его было мрачным.
Пина замерла и внимательно, с удивлением посмотрела на Даниэля.
— Что ты хочешь этим сказать, Даниэль? — Голос ее дрожал.
— Ты что, уже присматриваешься? — Даниэль саркастически улыбнулся. — Я сижу здесь в доме, а вы с Тино целый день вместе на ферме. Вы вместе росли, и ты мне сама не раз говорила, что если бы я не приехал в Пантабанган, то ты, наверно, вышла бы замуж за Тино. Теперь я уже ни на что не гожусь. Так скоро ли ты меня бросишь?
Горшок, который Пина держала в руках, упал и разбился. Она сделала несколько шагов к Даниэлю, сердце громко стучало у нее в груди.
— Не смей подозревать меня! Я честная женщина!
Лицо Пины дернулось от сильной пощечины Даниэля.
На следующий день глаза Пины были опухшими. Она молча покормила детей, а затем, не сказав ни слова, ушла на ферму.
Даниэль был задумчив и, сам себе не веря, вспоминал вчерашнее. Он в первый раз поднял руку на Пину и своих детей! И почему он заподозрил Пину, хотя у него не было никаких причин?
Он чуть не ударил себя по затылку. «Ты сошел с ума, Даниэль! Делай же что-нибудь! Горячность тебе не поможет».
Немного успокоившись, он убрался в доме, вынес мусор, который остался от резьбы по дереву. Покопался в огороде, окучил картофель. Полил посадки и обобрал сухие листья. «Ничего, придет день, когда и вы пригодитесь», — весело сказал он растениям.
После обеда он отправился к Берто спросить, собирается ли тот вечером на рыбалку. Берто ответил, что не собирается, и тогда Даниэль попросил у него удочки и лодку, привязанную у берега. Он только посмеялся, когда Берто предупредил его: «Будь осторожен внизу, смотри не перевернись».
Даниэль взял червей для наживки и пошел к реке. С него градом лил пот, и плечи свело от костылей, так как дорога шла то вверх, то вниз, то вверх, то снова вниз. Но он не замечал ничего. Он представлял себе булигов[14], которых они смогут завтра поесть и продать. Берто сказал, что, если повезет, их берут за пятнадцать, а то и за тридцать песо! О, это большие деньги!
