class="p1">— Вот тебе и свадьба! — всплеснула руками Хана-Доба.
— Твои родственнички, между прочим, — сварливо заметил Лейзер. — Наглость какая, музыкантов послать! Хотя не удивляюсь, грубияны — они и есть грубияны…
— Последние два злотых! — разрыдалась Хана-Доба, ломая руки. — И халы сгорели!
Дети, Голделе и Хаимл, удивленно посмотрели на мать: так здорово играли, а мама плачет…
— Хорошие музыкантики! — радовался маленький Хаимка.
Глупый ребенок не понимал, какое их постигло несчастье.
— Заткнись, ублюдок! — гаркнул Лейзер и вышел на улицу.
Дом осаждала толпа ребятишек, в которой было и несколько взрослых.
Торговец зерном Хонан, широко улыбаясь, направился к Лейзеру:
— Так это у ваших свадьба сегодня? Поздравляю! — Не услышав ответа, он не смутился и продолжил: — А кто вам кожевник Залман? Близкий родственник?
Лейзер побагровел:
— Кожевник Залман мне дедушка двоюродный! Дедушка двоюродный, ясно?!
Красный от злости и стыда, он вернулся в дом и сел в углу с таким видом, будто собрался траур справлять, разве что обуви не снял.
А в другом углу сидела Хана-Доба и тихонько причитала:
— Боже, боже, вот тебе и музыканты…
1912
Дочки — это всегда наказанье Господне, а такие, как у портного Лейбы, — тем более.
Лейба никак в толк не возьмет, в кого они уродились. Он-то совсем другой человек, тихий, мухи не обидит, и если бы не старая швейная машинка, на которой он иногда прострочит пару швов, его вообще было бы не видно и не слышно.
От машинки, конечно, шуму много, но он-то в чем виноват? Не он же ее такой смастерил.
Впрочем, швейная машина редко нарушает тишину в доме. Таким портным, как Лейба, заказ перепадает раз в сто лет, да и работа, которую иногда удается найти, все больше ручная. Заплаты прострачивать не надо, а даже если какой-нибудь богатей закажет новую одежду, то сукно настолько толстое, что машина не берет. Эдак и иглу сломать недолго, а новую покупать — не в таком Лейба хорошем положении.
И по сравнению с шумом, который устраивают Лейбины дочки, стрекот швейной машины, даже когда она работает, — все равно что флейта против десяти барабанов.
Шум начинается с утра пораньше, сразу, как только дочки просыпаются. Первой встает младшая, Лея по прозвищу Кошка: чуть что, она пускает в ход ногти и оставляет на лицах сестер глубокие отметины. Ее бесит, что Хаша, которую за острый язык и болтливость кличут Трещоткой, еще валяется в постели, и Лея дергает ее за косу. Тут просыпается старшая, Ента, которую сестры прозвали Старой Девой, хотя ей не так уж много лет. Непричесанная, в одной рубашке, она сразу набрасывается на Лею с Хашей, дескать, чтобы их помирить. Но мир не наступит, пока Кошка до крови не расцарапает сестрам щеки, а сама не получит несколько крепких ударов кулаком или поленом, благо дрова в доме всегда под рукой.
Но мир между сестрами длится недолго. Пора чистить картошку. Старая Дева говорит, пускай чистит Трещотка, Трещотка говорит, пускай чистит Кошка, а Кошка отвечает:
— Вы обе раньше замуж выйдете, чем я картошку чистить сяду!
В конце концов они принимаются за работу все вместе. Согласия добивается мать. Девушки не больно-то ее слушаются, но печь уже растоплена, если не почистить, можно и без завтрака остаться.
А голод для них куда страшнее, чем ссоры и драки…
И так целый день. И завтра будет то же самое, и послезавтра, и в пятницу, и в субботу.
И Лейба, человек грамотный, потому что каждый день перед вечерней молитвой слушает в синагоге «Эйн Янкев», вздыхает на святом языке:
— Горе от таких дочерей!..
А его жена Груня, которая читает Тайч-Хумеш, вторит на ивре-тайч:
— Проклята утроба моя…
*
Что на том свете есть рай, Лейба не сомневается. Конечно, есть! Но попадет ли он туда, это неизвестно. Он постоянно слушает в синагоге «Эйн Янкев». О псалмах и говорить нечего. Каждый день читает тот, какой положено, по субботам — все, а в Рошешоно — шесть раз от начала до конца! Но вдруг этого мало? Нужны еще всякие достоинства, а есть ли они у него — бог знает.
Зато Лейба уверен, что на этом свете рай тоже есть. Лейба чувствует его, видит его, живет в нем один месяц в году. Как это? А вот послушайте!
Никаких талантов у его дочек нет, ремеслу он их не обучил, портняжеством в местечке много не заработаешь. Неплохо бы их в лавку пристроить, но все знают, какие они буйные и распущенные, их в приличное место не возьмут.
Но кое-что его дочери все-таки умеют, а именно — раскатывать тесто.
Как Лейба ни беден, на субботу все-таки наскребает, и по четвергам вся семья раскатывает тесто для лапши. Благодаря этому тесту Лейба и удостоился рая на земле.
Дочки — мастерицы хоть куда, в местечке им развернуться негде, им большой город подавай, где их работу оценят и оплатят по достоинству.
И сразу после Пурима три сестры отправляются в ближайший крупный город раскатывать тесто для мацы.
Вот тут у Лейбы и начинается рай.
Он остается один. Жены тоже нет, она уходит на целый день здесь, в местечке, тесто месить.
А Лейба потихоньку делает работу, которую к своему, христианскому, «Пейсаху» заказали деревенские мужики, и думает: «Как хорошо жить на свете без жены и дочек!»
Рай, настоящий рай!
*
За два дня до Пейсаха дочки возвращаются домой. Едва заслышав их голоса, Лейба пугается до смерти: рай кончился, начинается ад!
Но, похоже, он ошибся. Три сестры с веселыми, добрыми улыбками заходят в дом, держа в руках узелки.
Лейбе кажется, он их не узнает. Неужели это его дочери?
— Папа, как поживаешь? — ласково улыбаясь, спрашивает Кошка.
И голос такой мягкий, нежный, что у Лейбы слезы на глаза навернулись.
— Ента, — спрашивает Кошка, — у тебя жир, который мы к Пейсаху привезли?
— Да, — отвечает Ента.
«Кто такая Ента?» — удивляется Лейба. Он уже год этого имени не слышал. «Ага! — вспоминает. — Это же Старая Дева!»
— Хаша, давай его распакуем, — говорит Ента.
«Кто такая Хаша? — снова дивится Лейба. — Да это же Трещотка!»
Если бы Лейба так не смутился, он обнял бы своих трех дочек, прижал к себе тонкими, слабыми руками и расцеловал.
А дочки достают деньги, кто сколько заработал.
Вечером, получив расчет, приходит мать.
Когда посчитали, всего получилось больше сорока рублей.
— По-царски Пейсах справим! — говорит Груня.
А дочери скромно молчат.
— Я тоже кое-что заработал, — слабым голосом отзывается Лейба и вытаскивает из
