С этими словами мавр покинул Альгамбру.
Негодование моего чалмоносного собеседника вполне согласуется с рассказами одного из моих друзей, который путешествовал по Берберии и беседовал с тетуанским пашою. Этот мавританский государь весьма выспрашивал его об Испании, в особенности об Андалузии, о прелестях Гранады и руинах царского дворца. Ответы пробудили в нем дорогие воспоминания, столь близкие сердцу каждого мавра, — о могуществе и пышности их древнего царства в Испании. Обернувшись к мусульманам-придворным, паша разгладил бороду и разразился горькими сетованиями на то, что правоверные утратили столь прекрасные владения. Он, однако ж, утешился тем соображением, что силе и успехам испанской нации приходит конец, что настанет время, когда мавры отвоюют свои исконные владения, и, может статься, уж недалек тот день, когда в Кордове снова закричит муэдзин, а на трон в Альгамбре воссядет магометанин.
Этого ждут и в это верят все берберы: они считают Испанию, или Андалуз, как она издревле называлась, своей законной вотчиной, отторгнутой насильственно и предательски. Такие мечты век за веком лелеют потомки гранадских изгнанников, рассеянные по весям Берберии. Некоторые из них живут и в Тетуане, по-прежнему зовутся Паэсами и Мединами и не вступают в брачные союзы с семьями, которые не могут похвастать подобной родовитостью. Их высокородство весьма чтут в народе, а это среди магометан редкость: они безразличны к происхождению, исключая разве царское.
Рассказывают, что в этих семьях все так же томятся по земному раю их предков и по пятницам в мечетях молят Аллаха приблизить срок возвращения Гранады правоверным; на это они уповают столь же пламенно и твердо, как уповали крестоносцы отвоевать Гроб Господень. Говорят еще, что многие из них хранят древние карты и крепостные записи на имения и сады своих гранадских предков, хранят даже ключи от домов как свидетельства наследственных прав, чтобы предъявить их в чаемый и блаженный день.
Разговор с мавром навел меня на размышления о судьбе Боабдила. Ему на диво подходит прозвище, которым наделили его подданные: Эль Зогойби, Неудачник. Несчастья его начались чуть не с колыбели и не кончились смертью. Если он когда-либо мечтал оставить по себе достойную память в анналах истории, то как жестоко был он обманут в своих надеждах! Кто из тех, кого хоть немного заинтересовала романтическая история мавританского владычества в Испании, не возгорался негодованием, проведав о злодеяниях Боабдила? Кто не был тронут горем прелестной и кроткой царицы, которую он поставил между жизнью и смертью по ложному обвинению в измене? Кого не ужаснуло приписанное ему убийство сестры с двумя детьми в ослеплении неистовства? У кого не вскипала кровь от рассказа о бесчеловечном избиении доблестных Абенсеррахов, тридцать шесть из которых, как утверждают, были по его велению обезглавлены здесь, в Львином Дворике? Все эти обвинения повторялись на разные лады — в балладах, драмах, романсах, — пока они не укоренились в народном сознании. И нет такого образованного чужестранца, чтоб посетил Альгамбру и не спросил, где тот фонтан на месте казни Абенсеррахов, и не посмотрел бы с трепетом на ту зарешеченную галерею, которая была узилищем царицы; и всякий уроженец Веги или Сьерры поет под свою гитару незатейливые куплеты о страданиях узницы, а слушатели привыкают проклинать самое имя Боабдила.
Между тем никогда и никто еще не был так безвинно и грубо оболган. Я изучил все подлинные летописи и записки испанских авторов, современников Боабдила; некоторые из них пользовались доверенностью испанских государей и сами были при войске всю кампанию. Изучил я и арабских летописцев — тех, которые были мне доступны в переводе, — и не обнаружил ничего подтверждающего эти тяжкие и злобные обвинения. Большей частью россказни эти восходят к книге, обычно называемой «Гражданские войны Гранады» и будто бы содержащей историю раздоров Зегрисов и Абенсеррахов во время агонии Мавританского царства. Книга появилась на испанском языке, будто бы переведенная с арабского неким Хинесом Пересом де Ита, жителем Мурсии. С тех пор ее перевели на несколько языков, и Флориан[72] многое заимствовал оттуда для своей повести о Гонсальво из Кордовы, таким-то образом она приобрела, к немалому ущербу для истины, весомость подлинной истории: нынче ее принимают за чистую монету, особенно гранадские крестьяне. Она, однако ж, сплошь состоит из выдумок, с малой примесью искаженной истины для придания некоторого правдоподобия. Лживость ее самоочевидна: быт и нравы мавров представлены в ней до смешного неверно, сочиненные сцены столь не согласны с их верой и обычаями, что ни один магометанин не мог написать ничего подобного.
Сдача Гранады. Боабдил встречается с Фердинандом и Изабеллой в 1492 г. Художник Ф. Прадилла-и-Отис. 1882 г.Признаюсь: в этих бесстыдных извращениях истины мне чудится некое злоумышление; романтическим писателям, конечно, дозволено многое, но есть пределы и для них — знаменитых покойников, чьи имена принадлежат истории, порочить нельзя, также как и прославленных живущих. Добавим, кстати, что несчастный Боабдил достаточно претерпел за свою столь понятную враждебность к испанцам, лишившись своего царства, и нет нужды превращать его имя в позорную кличку у него на родине, на земле отцов его!
Если читатель достаточно заинтересовался этими делами и готов вытерпеть кое-какие исторические подробности, то нижеприведенные факты о судьбе Абенсеррахов, почерпнутые из подлинных, насколько я могу судить, источников, послужат, может статься, к тому, чтобы снять со злосчастного Боабдила обвинение в предательском изничтожении знаменитого рода, облыжно приписанном ему. Заодно прояснится и путаная история с обвинением и заточением царицы.
Среди испанских мусульман существовало строгое разделение на пришельцев с Востока и из Западной Африки. Первые почитали себя чистейшей расой, родоначальники которой явились с родины пророка, подняв знамя ислама; среди прочих наиболее воинственными и могучими были берберы, уроженцы горы Атлас и пустыни Сахары, известные под именем мавров; они покорили прибрежные племена, основали город Морокко и долгое время оспаривали у восточных родов первенство в мусульманской Испании.
Абенсеррахи были восточно-арабской знатью и гордились тем, что они — прямые потомки Бени Сераев, одного из колен ансаров, или сподвижников пророка. Какое-то время род их процветал в Кордове; вероятно, перебравшись в Гранаду после падения Западного халифата, здесь-то они и прославились в летописях и песнях как доблестнейшие рыцари великолепного двора Альгамбры.
Опасных вершин придворного почета они достигли во время бурного правления Мухаммеда Насара, прозванного Эль Хайзари, то есть Левша. Этот злосчастный монарх, взойдя на трон в 1423 году, осыпал милостями доблестный род и сделал главу его, Юсуфа Абен Зерага, своим визирем, то есть премьер-министром, а его родственникам и друзьям раздал высшие придворные должности. Другие роды были тяжко обижены, и старейшины их принялись строить козни. В народе Мухаммеда тоже невзлюбили — за его нрав. Он был тщеславен, неосмотрителен и высокомерен, выказывал пренебрежение к подданным, запретил состязания и турниры, утеху знати и простонародья, и надменно роскошествовал у себя в Альгамбре. Наконец народ восстал; дворец осадили, Мухаммед бежал садами, добрался до морского берега, доплыл до Африки в чужой одежде и нашел приют у своего родственника, владыки Туниса.
Опустевшим троном завладел Мухаммед эль Загер, двоюродный брат бежавшего государя. Он повел себя иначе, нежели его предшественник. Он не только беспрестанно задавал празднества и турниры, но и сам в них участвовал в пышном царском облачении; он прекрасно владел конем и копьем и отличался в рыцарских потехах, пировал со своими придворными и делал им богатые подарки.
Те, кто был в милости у его предшественника, ныне очутились в опале; он выказывал к ним такую враждебность, что более пятисот славнейших витязей удалились из города. Юсуф Абен Зераг с сорока Абенсеррахами покинул Гранаду ночью и явился ко двору короля Хуана Кастильского. Тронутый их повестью, этот юный и великодушный монарх написал государю тунисскому, призывая его помочь покарать самозванца и вернуть престол царю-изгнаннику. Верный и неустанный визирь поехал с послом Хуана в Тунис, к своему изгнанному повелителю. Послание возымело действие. Мухаммед эль Хайзари высадился в Андалузии с пятью сотнями африканских всадников; к нему присоединились Абенсеррахи и другие его приверженцы, а также союзники-христиане; при появлении его города сдавались один за другим, высланные против него войска переходили на его сторону — Гранада была отвоевана без единой жертвы. Самозванец укрылся в Альгамбре, но был обезглавлен собственными воинами (1428), провластвовав два с лишним года.
