«Кажется — не уверен, хорошо или плохо, что только кажется — древним богам были известны дороги в иные измерения. Они могли — и, быть может, способны поныне — посещать и прошлое, и будущее. Я пытаюсь повторить опыты древних, которые последний раз проводились лет пять тысяч тому назад. К счастью, время не властно над Главным Двигателем опыта. Это пара больших рубинов, замечательных по своим качествам» — писал он Забелину в январе 1909 года. К сожалению, это было последнее письмо — вскоре Ивана Егоровича не стало, а других корреспондентов, которым Петр Ольденбургский столь же доверял, пока не сыскалось. Впрочем, кое-что можно судить по дневнику Ольги Ольденбургской. Она, молодая женщина (в 1909 году ей исполнилось двадцать семь лет, принцу же — сорок один), все больше склонялась к мысли, что брак ее неудачен. «Он каждую свободную минуту проводит в лаборатории, устроенной глубоко в подземельях дворца. Порой я вспоминаю сказку о Синей Бороде, но, по счастью никто из окружающих нас не пропадает бесследно. Просто проходит Жизнь — и все... Порой Piter отлучается на час или два — и возвращается с недельной щетиной, исхудавший, с горящими от счастья глазами. Но не я причина этого счастья, увы. Недавно он принес из лаборатории глиняный сосуд с маслом, запах его был по-своему привлекателен и невероятно стоек. Piter уверял, что сама Клеопатра пользовалась подобным маслом. Быть может, он занялся парфюмерной химией? В другой раз он преподнес мне цветы лотоса... Все это очень трогательно, но я устала от загадок и одиночества. Хоть романы сочиняй!»
Итак, приготовления к Опыту длились дни напролет. Петр выписывает из Венеции большие зеркала, но не для украшения дворца, а для лаборатории. У Цейса он заказывает линзы. Собирается строить обсерваторию? По крайней мере, жрецам, если они действительно были реальностью, удалось в конце концов, научить его хранить тайну. Начиная с 1910 года никаких сведений о деятельности принца на поприще археологии и изучении религии Амона-Ра не сохранилось.
Насколько реальна версия Петра Ольденбургского о происхождении Амона-Ра из донских земель? Сказать трудно, но известно, что последние годы Тур Хейердал был уверен, что и Один вместе с остальными скандинавскими богами пришли с Дона. Смерть помешала ему это доказать. Боги умеют насылать разные болезни...
Осенью 1916 года на имя генерала Кузьмина-Караваева, главного инспектора артиллерии поступила докладная записка капитана Ольминского, в которой тот просил обратить внимание на новое изобретение некоего инженера Пшемысльского, способное в корне изменить роль артиллерии раз и навсегда.
Генерал в своем кругу любил говорить, что неуемный изобретатель может принести хлопот больше, нежели кавалерийская дивизия тевтонов, и потому обыкновенно перепоручал изобретателей Артиллерийскому Комитету. Каких только предложений не поступало от энтузиастов пушечного дела — начинять снаряды жидким воздухом и таким образом превращать врагов в ледяные изваяния посреди знойного лета; использовать синильную кислоту и переморить неприятелей, как крыс на элеваторе; брать от американских зверьков скунсов особые зловонные выделения и посылать их посредством тяжелой артиллерии на чужие позиции, сея среди врага ужас и смятение — много, много идей проклюнулось в головах восторженных патриотов, уютно мечтавших вдали от окопов. Эта война прекрасно обойдется обыкновенными снарядами, считал генерал, лишь бы их было достаточно. По три тысячи на ствол.
К тому же Пшемысльский, несомненно, был поляком, а к полякам у Кузьмина-Караваева отношение было сложное — его родной дядя служил под непосредственным началом печально известного Муравьева-вешателя. Но Ольминскому, тоже поляку по происхождению, отказать он не мог — капитан кровью доказал верность России, и, потеряв в Галиции левую ногу, продолжал службу, разумеется, уже не на фронте.
В назначенное время капитан прибыл в сопровождении невзрачного, сразу не понравившегося главному инспектору артиллерии субъекта. Держался изобретатель — рыжеватый господин лет тридцати — развязно, даже нагло. Начал Пшемысльский с того, что предрек гибель артиллерии: его изобретение-де позволит защитить любое место — окоп, штаб, крепость, или даже страну от снарядов и пуль так, как не защитит самый надежный блиндаж. Пушек больше нет! И винтовок тоже! И кавалерия с пехотой станут бесполезны, стоит только широко применить его, Пшемысльского, изобретение. Вернее, не Пшемысльского, а Пшемысльского и Шмидта — свое открытие, без лишней скромности эпохальное открытие, он, Казимир Пшемысльский сделал вместе с братом Генрихом Шмидтом, сводным братом. Пусть пан не беспокоится, он, Казимир Пшемысльский не сумасшедший, любая гениальная идея поначалу кажется невероятной, достаточно вспомнить великого Коперника. Но он не будет сейчас вспоминать Коперника, а просто покажет свое изобретение.
И — показал. Из саквояжа, с которым обыкновенно провинциальные доктора ходят к пациентам, он достал толстый и тяжелый кабель, покрытый гуттаперчей. От кабеля тянулся провод потоньше и изобретатель, не спросясь хозяина, подсоединил провод к розетке — генерал был совсем не чужд прогрессу и давно электрифицировал кабинет.
Пшемысльский уложил кабель вокруг себя и щелкнул переключателем, после чего сообщил окружающим, что теперь он практически неуязвим — никакая сила не способна преодолеть защитный барьер.
Генерал пожалел о потраченном времени, но капитан Ольминский протянул ему три шара — деревянный, железный и свинцовый и предложил первым бросить их в изобретателя.
Генерал попросил уволить его от подобных упражнений. Тогда капитан невозмутимо размахнулся и с силой пустил один за другим три шара в улыбающегося Пшемысльского.
Ни один из шаров цели не достиг. Они упали вниз, на кабель, упали и лежали недвижно, будто приросли к гуттаперчевой трубке.
Изобретатель отключил защитный круг, шары покатились по полу. Капитан поднял их и вновь предложил его превосходительству попробовать — после того как изобретатель опять замкнул цепь.
На этот раз Кузьмин-Караваев отказываться не стал. Чувство человеколюбия заставило его выбрать деревянный шар, размером с райское яблочко, да и бросил он легонько — но шар упал вниз так, как ему полагалось падать согласно Аристотелю — отвесно, а не по параболе. Железный шарик он бросил сильнее, а свинцовый уже изо всех сил. Результат прежний — ни один из шаров цели не достиг.
Изобретатель торжествовал. То есть виду он не подавал, держался просто, но демонстрация явно придала ему уверенности.
Вернув таинственный защитный кабель назад в саквояж, пан Пшемысльский перешел к сути. Поначалу начал рассказывать о своих семейных делах. Мол, до войны они с братом жили в Лемберге. То есть во Львове. Мама его, в девичестве Ягужинская, происходит от знатной польской фамилии. Первый раз она вышла замуж за инженера Шмидта, и от Шмидта у нее родился Генрих, его старший брат.
