Фейге: — Так… Наверно, на сцене хотите выступать?
— Я уже играла в русской любительской труппе, — скромно, но не без гордости сказала Фейга.
— А, ну тогда другое дело. — Актер хитро подмигнул спутнице. — Значит, вы готовая актриса. Что ж вы у нас в театре не показываетесь? Или вам не нравится еврейский театр? Я тоже начинал в русской труппе, но ушел к нашим, к евреям. Мой народ, мой язык. Я, понимаете ли, патриот.
Фейга не совсем поняла, что он сказал, но сразу почувствовала симпатию к этому чужому и в то же время такому близкому человеку.
— Конечно, — прошептала она смущенно. — Я ведь тоже еврейка…
— Это видно по вашим черным глазам! — кивнул актер. И, не отводя от нее взгляда, горячо заговорил: — Вот если бы вы бросили этот дурацкий город и поехали с нами… Мир повидать… Понимаете?
— Конечно, понимаю. — Фейге не хватило смелости возразить.
Да ее и саму давно тянуло куда-нибудь в большой город, чтобы избавиться от опеки родителей и воплотить свою мечту — стать настоящей актрисой.
— Слышишь, Минна? — повернулся актер к своей спутнице. — Из этой девушки выйдет толк, я по глазам вижу.
Она не ответила, только зло посмотрела на Фейгу, на актера, который, наверно, приходился ей мужем, и потянула его дальше.
На другой день актер сам разыскал Фейгу.
— Я нарочно без нее пришел, — объяснил он, — чтобы с вами поговорить.
Фейга радостно улыбнулась и покраснела:
— Я очень вам признательна.
И тихо спросила:
— Простите, а кто она, та женщина? Ваша жена?
— По правде сказать, сам не знаю, — дипломатично ответил актер. — Знаете, как у нас… Это от ролей зависит, понимаете ли. Я сейчас первого любовника играю, а она у нас примадонна. Вот так и получается… Это же театр… Вся жизнь — театр…
— Значит, она вам не жена? — уточнила Фейга.
— Какое это имеет значение? — уклонился он от прямого ответа. — Говорю же вам, она примадонна… — И, глядя Фейге прямо в глаза, с хитрой улыбкой сказал, будто по секрету: — Когда станете примадонной, понимаете ли… Да что тут говорить! Поедете с нашей труппой и добьетесь славы. Я же вижу, что у вас талант!
Расставшись с актером, Фейга стала размышлять о том, что ей предстоит. Она не могла решиться на столь отчаянный шаг — бросить отца и мать, братьев и сестер и уехать с совершенно чужими людьми, которые ведут такую странную жизнь. Больше всего ее испугали слова актера о его жене. Получается, жена или не жена — зависит от роли, которую играешь. А если Фейга получит роль любовницы, значит… Она так смутилась, что даже не смогла додумать эту мысль до конца. И вдруг, обернувшись, увидела рядом подругу.
— Знаешь, — сказала Фейга растерянно, даже испуганно, — странный у них мир…
— У кого?
— У актеров, — улыбнулась Фейга. — Они даже не женятся и замуж не выходят, как обычные люди.
— А как же тогда? — заинтересовалась подруга.
— Точно не знаю, — задумалась Фейга, — но как-то неправильно. Не нравится мне это.
— Откуда ты знаешь?! — спросила подруга с подозрением.
— Да не знаю я! — смутилась Фейга. — Но они мне не нравятся. Странный народ! Можно ведь, кажется, играть на сцене что угодно, а в другое время жить как все…
Но подруга не поняла, что так беспокоит Фейгу, и, пожав плечами, отправилась по своим делам.
4
Приехав в большой город, труппа остановилась в меблированных комнатах. Целый день актеры и актрисы шумели, свободно ходя друг к другу в гости. Фейге даже предоставили отдельную комнатку, но вечером к ней подселили хористку, которой больше негде было ночевать. К хористке тут же явился молодой актер, долговязый, тощий и длинноносый. Так и шныряя глазами, он заявил Фейге, что он величайший комик, и спросил, какие роли ее привлекают.
— Трагические, — ответила Фейга, с опаской глядя на комика.
— Да, трагические роли очень хорошо оплачиваются, но их еще заслужить надо, — с иронией сказал комик, подмигивая хористке.
— Что значит «заслужить»? — спросила Фейга и сама же ответила: — Если я буду хорошо играть, покажу талант…
— Талант, талант, — засмеялся комик. — Вы правда считаете, что талант — это главное? Естественно, он не помешает, это не недостаток. Но для актрисы куда важнее другие достоинства…
Комик еще долго что-то рассказывал, но Фейга понимала лишь одно: стать актрисой будет непросто… Она устала с дороги, и ей хотелось остаться одной. Ладно бы хоть комик ушел, но он, похоже, и не собирался, а все разглагольствовал и шутил с хористкой. Фейга попросила его уйти, потому что очень хотела раздеться и лечь спать.
— Я что, вам не даю? — удивился он, но, увидев ее строгий взгляд, встал и сказал: — Что ж, спокойной ночи, приятных сновидений. А если хотите стать трагической актрисой, не будьте такой скромницей, а то даже смешно.
Ухмыльнулся и вышел, на прощанье послав хористке воздушный поцелуй.
5
Сперва Фейге давали маленькие, незначительные роли, но она старалась как могла. Ей очень хотелось стать настоящей актрисой. Антрепренер, пожилой человек, назначил ей крошечное жалованье. Она занимала тесную комнатушку подальше от остальных актеров и старалась не обращаться к ним за помощью.
Однажды, отсчитывая жалованье, антрепренер слегка ущипнул ее за щеку. Фейга возмутилась, и он сказал:
— Ты бы у меня быстро знаменитой стала, если бы не стеснялась.
— На сцене я не стесняюсь, — возразила Фейга.
— Да, на сцене ты хороша, — согласился антрепренер, — но за кулисами, да и вообще неправильно ты себя ведешь. Слишком скромная, для актрисы это не годится. Тебя же никто не замечает, все актеры над тобой смеются, да и мне такая девушка в труппе ни к чему. Не знаю, что ты себе думаешь, но актриса везде должна показывать темперамент…
И, не договорив, перешел от теории к практике: встал и крепко прижал Фейгу к себе.
Она стала вырываться что было сил.
Он отпустил ее, сказал в сторону: «Эх, не выйдет из нее толку!» и выдал Фейге ее копейки.
Она чувствовала себя оскорбленной и униженной и, отойдя на несколько шагов от театра, не выдержала и расплакалась.
Обернувшись, она заметила, что за ней идет какой-то человек. Фейге стало стыдно, она смахнула слезы и пошла быстрей.
Мужчина тоже ускорил шаг.
— Фройляйн Фенни! — Он назвал Фейгу ее сценическим псевдонимом.
Это был критик из еврейской газеты, иногда он писал небольшие заметки об их театре. Фейга боготворила критика и не могла дождаться, когда же наконец он упомянет ее в очередной статье.
Обернувшись, она наткнулась на его пристальный взгляд.
— Вы плакали? — участливо спросил критик.
