Иннокентий Галченко - Геологи продолжают путь

В третий раз на Колыму. Происхождение названия Магадан. Будет новая интересная экспедиция! Планы Цареградского. Из истории сибирского золота. У директора Дальстроя Берзина. В путь!

Глубокая осень.

Наш океанский пароход, основательно потрепанный свирепыми штормами в Охотском море, входит в тихую Нагаевскую бухту. Качка почти прекратилась. Повеселевшие пассажиры выбрались на свежий воздух, на палубу.

Все здесь мне знакомо: и крепкий солоноватый ветер, и белое ожерелье прибоя у подножия заснеженной горы, увенчанной зубчатой короной выветренных гранитных столбов — «останцев», и длинные ряды складов, и россыпь серых домиков на взгорье. А вот и новое: белеют свежесрубленные деревянные пирсы — причалы порта.

Я в третий раз приезжаю сюда. Сейчас возвращаюсь из отпуска, с Большой земли. Со мной — молодая жена Наташа.

Вспоминаю прошлое, теперь уже такое далекое…

Впервые вступил я на Колымскую землю 8 сентября 1930 года. Тогда наш пароход, не дойдя полкилометра до берега, бросил якорь на рейде в бухте Нагаева. На катере мы перебрались на берег и прежде всего выбрали сухое место на косогоре. Тут поставили бязевую палатку. Рядом, среди редких кустов стланика и тонкоствольных лиственниц, белели десятки таких же палаток. Неподалеку тянулись штабеля грузов «Союззолота».

Вот и весь тогдашний «населенный пункт» на берегу Нагаевской бухты.

Привел меня сюда случай. В Иркутске, подыскивая себе работу, я встретил моего старого знакомого по Алданским приискам Сергея Дмитриевича Раковского (человека прекрасной романтической судьбы, впоследствии так много сделавшего для освоения Северо-Востока). Он тогда уже проработал почти два года на Колыме в экспедиции Юрия Александровича Билибина, участвовал в открытии ряда месторождений золота и вербовал людей на прииски.

Я принял предложение Раковского поступить в «Союззолото» поисковиком-разведчиком и в конце сентября уже пробирался с небольшой группой товарищей по тайге за Яблоновым хребтом. Груз везли на лошадях, вьюками. Вскоре выпал глубокий снег, мы завязли в бездорожье и целых два месяца ждали, когда замерзнут реки и установится зимний путь.

Так началось мое знакомство с Колымским краем, качались странствия и приключения. В ту же зиму пришлось, бросив все другие дела, везти на оленях съестные припасы для рабочих дальних приисков, там не хватило продовольствия. Пришлось пережить горечь не оправдавшей ожиданий разведки. Я постепенно втягивался в полную неожиданностей и трудностей жизнь таежного скитальца — разведчика недр. И чем дальше, тем больше стал понимать и ценить своеобразную увлекательную романтику этой жизни, творческую радость открытий, побед над дикой природой.

Летом я работал в партии начальника геологической экспедиции Валентина Александровича Цареградского. Возвращаясь на базу экспедиции, я встретился у порогов на реке Бохапче с одной из поисковых партий экспедиции Билибина. Начальником этой партии была Наташа Наумова, молодой геолог, впервые работавшая самостоятельно. Перед ней я чувствовал себя бывалым таежником, опытным разведчиком богатств сурового края. Вскоре ей действительно очень пригодился мой опыт: я помог ей вести поиски в районе левых притоков реки Колымы.

А зимой, работая в очень трудных условиях, мы провели успешную разведку в верховьях реки Оротукан. На базе наших изысканий открылось новое управление Дальстроя.

Мы очень подружились с Наташей. Впоследствии она стала моей женой.

Весной 1931 года я уехал в свой первый отпуск — на «материк».

Возвращение в Нагаево также не обошлось без приключений. Был уже декабрь. В Охотском море, как и полагается в это время года, бушевали штормы. Когда наш пароход наконец вошел в Нагаевскую бухту, ни одно рейдовое судно не вышло встречать нас. В бинокль было видно, как по берегу вдоль кромки льда бегали люди, суетились, размахивали руками. С парохода послали к ним шлюпку. Когда она вернулась, на борт поднялся начальник порта и доложил прибывшему с нами директору Дальстроя, что… штормом унесло в море все портовые «плавсредства»— катера и баржи: разгружать пришедшие суда нечем.

Тут же было принято смелое решение: пароходам подойти к берегу и вмёрзнуть в лед. На лед же и производить выгрузку.

Так и сделали. Пароходы разгрузились и ушли во Владивосток.

После этого случая начали спешно строить причалы в бухте Нагаева. Весной, когда я уезжал в Верхне-Колымскую геологопоисковую экспедицию, строительство порта уже заканчивалось.

Из бухты Нагаева в глубь тайги мы ехали с непривычными тогда для нас, колымчан, удобствами и скоростью — на автомобилях: были проложены первые полтораста километров дороги. Дальше, по бездорожью, экспедицию везли тракторы. Техника пришла на далекий Северо-Восток!

Но еще немало пришлось мне и моим спутникам постранствовать по тайге, по горам и снегам на оленях, на лошадях, поплавать на старозаветных сибирских речных судах — кунгасах, подчас с большим риском преодолевая пороги и стремнины. Пришлось и померзнуть в жгуче-стылые ночи, когда термометр показывает минус 50 градусов и ниже, помокнуть в болотах, повоевать с неисчислимыми летучими полчищами неотвязного таежного «гнуса» — комара и мошкары…

И все же чудесные, славные это были годы! Наша маленькая поисковая партия — никогда не унывающий, самоуверенный Мика Асов (прораб), молчаливый, медлительный Александр Егоров (промывальщик) и я — прошла огромный путь от Верхне-Колымска до Колымских приисков и далее до бухты Нагаева. Мы «обработали» притоки реки Неры, плоскогорье Улахан-Чистай в самой недоступно» части хребта Черского и нашли там не одно месторождение золота. Мы гордились тем, что стерли с карты Родины огромное белое пятно!

А потом — дальний путь в Москву, обработка материалов экспедиции, отдых на юге и возвращение в ставший родным Колымский край.

Пароход причалил к пирсу. Переждав сутолоку высадки нетерпеливых пассажиров, мы спокойно сошли на берег.

Мы — это я с женой Наташей и наши попутчики по Транссибирской магистрали и по мореплаванию Татьяна Васильевна и Николай Степанович Рябовы, супруги. Она — врач, он — инженер-строитель.

В открытой грузовой машине по прекрасному шоссе нас везут в Магадан.

— А ведь это большой город! — удивляется Татьяна Васильевна.

С пригорка перед нами открываются ряды двухэтажных стандартных щитовых домов, одноэтажных зданий всех размеров и фасонов, складов и сараев. По правому пологому берегу реки Магаданки дома и домишки разбросаны в беспорядке. Белеет по увалам недавно выпавший первый снежок. Сизый дым, поднимается из труб и полупрозрачной пеленой медленно плывет по широкой долине реки к синеющему морю.

Так выглядел Магадан осенью 1936 года.

Машина, скрипнув тормозами, останавливается у нового одноэтажного стандартного дома. Нам, четверым, отводят одну комнату.

— Располагайтесь, чувствуйте себя как дома, — говорит дежурный по общежитию. — Холодновато, правда, и сыро: дом-то вчера только собирать закончили. — А вы печку затопите и тепло будет. Побегу соображать насчет топчанов!

Растапливаем печку. Я вспоминаю наши разговоры в дороге — и в поезде, и на пароходе. Экспансивная Татьяна Васильевна взволнованно говорила:

— …Все у нас с моим Николаем Степановичем получается как-то не по-людски! Обычно мужья стремятся во всякие дальние края, а жены их удерживают; подавай им, дескать, уют, хорошую квартиру с ванной и тому подобное. А у нас все наоборот. Я по путевке еду врачом в Якутию, в Средне-Колымск и тащу с собой муженька в тайгу. Уговорила… И что же выходит? Выехали на зиму глядя. Как будем добираться до места?..

Теперь мы уже точно знаем, что река Колыма замерзла, и до следующей навигации нашим спутникам в Средне-Колымск никак не попасть.

Добродушный, неторопливый Николай Степанович греется у печи, он спокоен.

— Ну, что ж, Таянка, здесь поработаем. Врачу и строителю дело везде найдется.

— А вот что, дорогие друзья, — советую я, — договаривайтесь с Дальстроем да отправляйтесь с нами вместе в экспедицию, на Индигирку. Это поинтереснее вашего Средне-Колымска.

— Правда, Таянка, чудесно было бы вместе работать! — поддерживает меня Наташа.

Обедаем в большом, недавно открытом ресторане. С его террасы открывается панорама Магадана. Широкое, прямое как стрела Колымское шоссе, пересекая город и речку, скрывается за гребнем горы. Оно манит: вдаль, в тайгу!

— Откуда взялось название «Магадан»? — спрашивает меня Рябов. — Наверно, оно что-нибудь значит по-якутски, по-эвенски?