Евгений Дубровин - Племянник гипнотизера

В сорок восьмую комнату комендантша тетя Дуся заглянула просто так, для очистки совести. Живущий в этой комнате Петр Музей, конечно, не мог позволить такого легкомыслия, как похищение с плиты кипящего чайника.

Но картина, которую увидела тетя Дуся, заставила ее оцепенеть. Отличник, член профкома, редактор стенной газеты, человек, с которым даже преподаватели здоровались за руку, валялся прямо в туфлях на скомканной кровати и заплетающимся языком бормотал формулы. На столе стоял пропавший чайник, валялись огрызки соленых огурцов и колбасы.

Не веря своим глазам, тетя Дуся приблизилась на цыпочках к кровати и привычно втянула воздух широкими ноздрями, похожими на телефонные мембраны. Сомнений не было. Пахло спиртным.

– Ах ты, сердешный, – пожалела тетя Дуся и деликатно удалилась из комнаты, захватив чайник.

Слух о том, что Петр Музей напился, быстро распространился по общежитию. В сорок восьмую комнату стали заглядывать любопытные. На пьяного человека вообще интересно посмотреть, а на отличника и общественного деятеля – тем более.

Петр Музей таращил на любопытных слипающиеся глаза, показывал фигу и бредил из курса «Механизация животноводческих ферм»…

– Сам ты осел, – бормотал он. – А то я не знаю… Сначала вода поступает сюда, а отсюда сюда, а потом вот сюда…

Сразу было видно, что предмет Петр Музей знал на «отлично». И тем не менее сегодня утром он получил на экзамене «неуд». Нет нужды говорить, что Петр Музей никогда не получал «неудов». Он не получал вообще никаких оценок, кроме «отл.», как и все так называемые круглые отличники. Но тем не менее факт оставался фактом: в зачетной книжке, которая валялась на тумбочке, в графе против слов «Мех. жив. ферм. Доц. Свирько» никакой оценки не стояло. Как известно каждому студенту, это и означает – «неуд».

Можно прямо сказать, что доцент Свирько поставил «неуд» Петру Музею несправедливо, сводя какие-то счеты. Какие счеты – Петр Музей не знал. Это тем более поражало, что отношения между деканом и лучшим студентом на факультете были до этих пор самыми наипрекраснейшими, какие вообще, могут существовать между деканом и студентом. А если уж говорить правду, то Петр Музей был любимчиком доцента Свирько.

Но сегодня утром произошло что-то непонятное. Войдя в аудиторию, где шел экзамен, Петр Музей с порога улыбнулся Свирько. В ответ он получил хмурый взгляд. Петр не поверил своим глазам и улыбнулся еще раз. Но доцент уже рылся в бумагах.

– Берите билет, – буркнул он.

Продолжая недоумевать, Музей взял билет. Вопросы были пустяковые.

– Можно без подготовки – спросил он.

– Ждите очереди.

«Какое-то недоразумение, – подумал Петр Музей. – Надо остаться после экзамена и выяснить».

Этот инцидент сильно расстроил отличника, но на качестве ответа он не отразился. Петр Музей изложил материал быстро и полно. Доцент Свирько, маленький, черный, с длинными усами, которые его делали похожим на рогатого жука, крутился на своем любимом вертящемся стуле (этот стул ему специально приносили на экзамен) и, казалось, совсем не слушал Музея.

– Ну вот и все, – оказал Петр и еще раз, надеясь, что дурное настроение соскочило с декана, улыбнулся. Но и эта улыбка не нашла ответа.

– Отлично. Вы свободны.

В коридоре Петр заглянул в зачетку. В графе, где должно было стоять «отл.», никакой отметки не было. Музей вернулся в аудиторию.

– Извините, Дмитрий Дмитриевич, – сказал он. – Вы забыли поставить.

Свирько оттолкнулся маленькой ножкой в черной туфле и сделал несколько оборотов.

– Неудовлетворительные оценки не ставятся, – ответила свирьковская спина.

Музею показалось, что он ослышался.

– Но ведь я ответил на все вопросы…

– Неуд, неуд, неуд. Не мешайте мне работать. – Свирько замелькал перед глазами, как статуэтка на гончарном круге.

– Но как же так…

– Значит, так. Попрошу вас выйти. Кстати, заберите. – Доцент порылся в лежащем на столе портфеле и бросил на стол пухлый блокнот. – И это тоже. – Вслед за блокнотом полетела какая-тo блестящая штучка. – И впредь не будьте рассеянным.

Ошеломленный, ничего не понимая, Петр взял брошенные предметы и вылетел из аудитории. Блокнот был его. Музей купил удобную толстую книжку еще на первом курсе и с тех пор регулярно заполнял ее формулами. Это был незаменимый справочник. Каждый вечер отличник просматривал его перед сном. Неделю назад блокнот исчез. Музей очень расстроился, искал по всему общежитию, но не нашел. Очевидно, блокнот потерялся на речке, где Петр готовился к экзамену.

Да, блокнот был его. Музей полистал страницы. Все на месте. Но как он попал к Свирько? Может, кто передал, ведь на первой странице отличник предусмотрительно написал: «Нашедшего блокнот прошу вернуть П.П.Музею (Вельский сельскохозяйственный институт. Деканат факультета механизации)». Но почему тогда Свирько швырнул его с такой злобой? И его сегодняшнее поведение на экзамене… Потом эта штучка…

Штучка оказалась зажимом для галстука. К миниатюрному гробу на цепочке был подвешен череп со окрещенными костями. На гробе были выцарапаны буквы: ПМ.

Петр пожал плечами и стал бродить по институтскому парку, дожидаясь конца экзамена. Какая-то идиотская история… За всю жизнь с Петром Музеем не случалось ничего подобного. Да и что может случиться с человеком, который ничем, кроме учебы, не интересовался? Петр не пил, не ухаживал за девушками, не вмешивался в ссоры и конфликты. Ему просто было некогда. Даже стоя в очереди в магазине, он листал учебник. В столовой Музей всегда ел, глядя в книгу. На речку тоже ходил с книгой. Вообще Петра никто никогда не видел за каким-либо другим занятием, кроме учебы.

Учиться Музей начал на год раньше своих сверстников, когда ему было шесть с небольшим лет. Однажды, придя с выгона, где он вместе с мальчишками гонял футбол, Петр наповал сразил мать словами:

– Ну ладно. Повалял дурака – и хватит. Пора за азбуку браться. На следующий год в школу.

И засел за учебу. К концу года он без посторонней помощи научился читать, писать и считать. Иногда лампа у его кровати горела далеко за полночь. Мать не могла нарадоваться на своего сына.

– И в кого он такой усидчивый уродился? – хвасталась она соседкам. – Отец работу-то не ахти как любил, сама я тоже поспать не прочь, а он как истукан какой-то. Ей-право, говорю. Как сядет за стол с утра, так не встанет, пока свою норму не выучит. Я уж ему говорю: «Ты бы, сыночек, в кино сходил или за грибами в лес сбегал». А он одно: «Не мешай, мать». – «Давай, дурачок, – говорю, – я тебе покажу, как буква правильно пишется» А он опять: «Не мешай, мать, без тебя разберусь».

В шестом классе Петр выучил половину тригонометрии, умел читать по-немецки и знал основы политической экономии. Жил он четко по расписанию: сон – пять часов, учеба – двенадцать часов, непроизводительные расходы рабочего времени – четыре часа, свободное время – три часа. Во время свободного времени Петр расхаживал перед окнами своего дома, заложив руки за спину. Товарищи сначала смеялись над ним, потом стали издеваться, потом долгое время считали придурковатым, но со временем стали уважать, потому что люди всегда невольно уважают все непонятное.

Постепенно мать стала беспокоиться. Даже силой пыталась выпроводить сына на улицу.

– Ты что делаешь, дурачок! – кричала она. – Свихнуться хочешь? Посмотри, все мальчишки с утра до ночи на улице! Зачем ты лезешь вперед? Учителя вон жалуются! Учишь, поправляешь! Где это видано, чтобы яйца курей учили?!

– Дело в том, – спокойно отвечал Петр, – что у нас неверная система начального и среднего образования. Во-первых, учебу надо начинать не с семи, а с пяти лет, как делают это в Англии, во-вторых, программу необходимо как можно больше уплотнить. На усвоение, например, абсолютной истины (a + b)2= a2+ 2ab + b2тратится чуть ли не три дня. Конечно, будешь гонять по улице от безделья. Интегральное, дифференциальное исчисления, а также теоретическую механику надо проходить в средней школе.

– Тьфу! – плевалась мать, но в душе, конечно, гордилась своим необыкновенным сыном.

В седьмом классе, когда его соклассники и думать не думали о своем будущем, Петр Музей твердо решил поступать на факультет механизации сельскохозяйственного института. Матери свой выбор он объяснил так:

– Дело в том, что механизация сельского хозяйства – белое пятно в технике.

– Отец работал в колхозе! Я всю жизнь коровам в рот лазю (мать была ветфельдшером). И ты хочешь? – кричала расстроенная Мария Николаевна. – И это при твоих способностях! Учись на железнодорожника! (Мария Николаевна очень уважала железнодорожников за их форму и возможность бесплатно передвигаться в любом направлении).