Сторож виновато затоптался на месте.
– Виноват, Петр Николав… Увлекся…
Председатель взял со стола бутылку и понюхал.
– Вон оно что. Я же тебе сказал, чтобы воды налил.
– Я хотел, чтобы жизненнее было… Так сказать, ближе к правде… Вы уж извините, Петр Николав, что вас Петькой называл… и насчет кобеля тоже… Увлекся… вошел в роль.
– Конечно, полбутылки выхлестал. И дурак в роль войдет, – засмеялся Сенькин. – Будем народ звать, Петр Николаевич, или сразу в район повезем?
Председатель не ответил. Он встал на колени и принялся запихивать в сейф выпавшие бумаги.
То, что произошло, настолько ошеломило Скифа, что племянник гипнотизера все это время простоял, не шевелясь, с зажатой в кулаке печатью. Потом глаза его сверкнули, оценивая обстановку. Председатель стоял спиной к нему на коленях, Сенькин, растянув рот до ушей, смотрел на сторожа, который, не теряя времени даром, допивал из стакана. В следующее мгновение Сашка Скиф кошкой бросился на Сенькина, сбил его с ног. Возможно, племяннику гипнотизера удалось бы уйти, но он зацепился ногой за ремень от ружья и растянулся на полу. Сенькин и сторож набросились на него, подмяли под себя.
– Ай-ай-ай, – сказал председатель, закрывая сейф. – Грубо. Не похоже на Александра Скифина.
– Что вам от меня надо? – закричал Сашка, тяжело дыша. – Что это за спектакль?
– Десять лет принудительных работ, – заржал Сенькин. – Это только за один сейф. А там, наверно, у тебя еще кое-что найдется.
– Я никакой не грабитель… Я даже не пятнадцатисуточник… Я сейчас все расскажу… пустите меня!
– Отпустите, – приказал председатель.
Сашка поднялся с пола.
Председатель сел за стол, посмотрел на свет бутылку.
– По сто грамм наберется. Садись поближе, Александр Скифин. У меня есть к тебе деловой разговор. А вы идите отдыхать. Благодарю за участие.
Сашка присел к столу.
– Вообще-то мне ваш нос сразу подозрительным показался. Дрыгался на ходу. И голос похож.
– Мало было времени для репетиции. Уборка.
– Я уже хотел удрать, да сторож убедил. Уж очень здорово вас критиковал.
– Талантливый, черт, – согласился председатель. – Это он сам придумал… меня разделывать. Он деда Щукаря так сыграл, что все три дня с больными животами ходили. Ну, ладно, рассказывай свою биографию.
* * *
Отвязать яблоню от Мотикова не было никакой возможности, ножа не оказалось, и они пошли к бабке Василисе так. Хорошо, что была глубокая ночь и никто не мог видеть этого странного, почти фантастического зрелища. К человеку привязана яблоня, он шагает со связанными толстой веревкой руками, над его головой шелестят листья, корни волокутся по земле. Время от времени с ветвей срываются яблоки и со стуком падают на землю и на голову человеку.
– Штук десять их на меня кинулось, – рассказывал Мотиков. – Двоих я через себя бросил, одного зажал под мышку, другого ногами… Темно слишком было и ямы какие-то… Я бы все равно их раскидал, – споткнулся. Привязали они меня к яблоне и ушли. Да разве это яблоня? Три раза дернул. Пошел искать тебя. Откуда они взялись, а, Саш? Десять таких лбов. Как будто ждали.
Племянник гипнотизера сорвал висевшее над головой чемпиона яблоко и надкусил его.
– В этом-то все и дело, Мотя… Они разыграли пьесу с нашим участием. Знаешь, как называется? «Скифин и другие, не считая милиционера…» А вкусную ты яблоню выдрал, Мотя, завтра надо вернуть хозяину… Пока, Мотя, мы валяли дурака, пирамиду строили да движок утопляли, они черти, эту пьесу репетировали… Сенькин, гад, придумал, что у него в райцентре знакомые рецидивисты… ну и все такое.
– А зачем они это сделали, Саша?
– Чтобы поймать меня в момент вскрытия сейфа. Теперь, Мотя, я связан по рукам и ногам…
– Дай яблочко, – попросил чемпион. – Во рту пересохло.
Скиф сорвал яблоко и скормил его Мотикову.
Они пошли дальше.
– Что ж нам теперь будет? – спросил чемпион.
– Он предложил на выбор: или сдаст нас в милицию, или мне отработать у него главным инженером три года.
Мотиков остановился.
– Да кто он такой? – зарычал чемпион так, что сорвалось два яблока. – Пьесу какую-то… Его дело хлеб растить! Коров доить! А он пьесы дурацкие играет!
– В этом-то, Мотя, все и дело. Это знаешь кто? Это мим, что в нашем институте учился. Ты помнишь, что о нем рассказывали? Мы тогда только на первый курс поступили. Он кого хочешь изобразить мог. Он один раз так ректора изобразил, что родная дочка не узнала и поцеловала его в щечку. Знаешь, на чем мы сгорели, Мотя? На этих самых откреплениях. Там было написано: «Колхоз такой-то в услугах тов. не нуждается». А пятнадцатисуточник разве тов.? В этом-то и все дело, Мотя. Тут он и подключил к нам свою самодеятельность. А она у него первая в области. А мы с тобой, Мотя, уши развесили. Подожди, я схожу за ножом.
Они уже стояли перед бабкиным домом. Скиф сбегал за ножом и освободил чемпиона. Богатырь расправил отекшие руки.
– Я тоже с тобой останусь, – сказал он. – Куда ты, туда и я.
Друзья сели на скамейку. По вершинам сада прошелестел предутренний ветер. Не то упала роса, не то начинался дождь. Звезд не было. Только на краю неба, у самого горизонта, в мутном пятне угадывалась луна.
– Нет, Мотя, – Скиф покачал головой. – Тебе тут нечего делать. У тебя душа к другому лежит.
– А у тебя лежит?
– С мимом интересно поработать. Да и у меня нет выбора. Вот тебе справка. И всем развезешь. И скажи им, что Скиф всегда держит свое слово.
– Подписал? – ахнул Мотиков.
– Да.
Чемпион задумался.
– Значит, он за одним тобой охотился? – догадался он наконец.
– В этом-то все и дело, Мотя. Ритка ему все растрепала. Ну он и захотел взять меня в свою самодеятельность. Знаешь, как некоторые директора за футболистами охотятся, так он вербует в свою самодеятельность. Ну пошли, собирайся, Мотя. Часов в пять за тобой Сенькин заедет. Наш старый друг. Теперь он, рожа, в моем подчинении будет. Я ему покажу, как на главного инженера верхом садиться. Десять раз заставлю мотор перебрать. Ты заметил, что он у него на трех цилиндрах работает?
– Нет, – сказал чемпион.
– Вот видишь, а еще хотел оставаться. Иди, Мотя, выжимай гири, удивляй публику. Ты напиши, Мотя, как устроишься. Я буду жить у бабки Василисы.
Чемпион вдруг замотал головой и схватил Скифа за плечо.
– Друг, – замычал он. – Ты настоящий друг… Пожертвовал собой…
– Ну, хватит, ну, Мотя…
– Когда буду в цирке работать… всегда в первом ряду посажу… когда ни приедешь… бесплатно. А хочешь, маленькую мартышку пришлю?
– Идем, холодно…
Луна зашла. От реки тянуло сыростью. По дорожке куда-то прыгала по своим делам лягушка. С вишен капало. Не то роса, не то начинался дождь.
