Михаил Александрович Шолохов
Писатель и вождь
Переписка Шолохова с И.В. Сталиным. 1931-1950
Валентин Осипов. Писатель и власть
Открытия архивиста Ю. Мурина
Выход этой небольшой книжечки — переписки И. В. Сталина и М. А. Шолохова — событие.
Наконец-то страна получает основанный на архивных источниках ответ на вопрос — были ли знакомы вседержавный вождь и писатель из Вешенской, что излучал всеохватное нравственное влияние.
Эти материалы тем более нужны, если помнить, что на волне огульного изничтожения советского прошлого стали смывать со скрижалей имя М. А. Шолохова. Они необходимы для объективного анализа его места в истории.
Гостайна
В 25 лет с небольшим осмелился молодой писатель (правда, уже автор первых частей смелой эпопеи!) предупредить вождя (уже принявшего державно-культовое празднование своего 50-летия), как на Дону идет коллективизация — «Горько, т. Сталин! Сердце кровью обливается…»
В 45 лет от роду Шолохов — за три года до кончины Сталина — завершает переписку: заступается за «Тихий Дон», который осужден вождем.
Напомню: до недавних времен оставались неизвестными взаимоотношения вождя и писателя. При жизни Сталина письменно зафиксированный факт его отношения к автору «Тихого Дона» был обнародован лишь единожды — в 1949 году, в 12-м томе Сочинений. (Об этом быть рассказу в главке «Был ли любимчиком?».)
С Оттепели, в 60-е годы, стало кое-что обнародоваться — это Н. С. Хрущев, тогдашний глава партии, сообщил в речи 1963 года, что была переписка. Увы, услышанное не создало целостного восприятия взаимоотношений писателя и вождя. Было рассказано лишь об одном эпизоде — Шолохов писал в Кремль о «произволе, который творился в то время на Дону…» (замечу: ни журналисты, ни историки не поспешили «раскручивать» услышанное — в печати не появилось никакого продолжения). Затем, в двух, кажется, монографиях (малотиражных) можно было прочитать немногословное переложение рассказа Шолохова, как случились две встречи со Сталиным при одинаковом поводе, — просить о помощи, ибо по политическим соображениям запрещено было продолжать печатать «Тихий Дон» и вообще отказано в публикации «Поднятой целины».
Архивы таким образом оставались закрытыми. Только в 1990 году удалось с невероятными ухищрениями напечатать в «Правде» полный вариант одного письма Сталина Шолохову (и переписывал тайком, разумеется, не в архивную тетрадь, и редакция рискнула обнародовать текст без полагающейся визы). О том, как на это письмо откликнулся Шолохов, пойдет рассказ в главке «Шолохов и Сталин».
Журнал «Дон» поразил в перестроечные годы — напечатал то послание из Вешек, на которое и отвечал упомянутым выше письмом Сталин. Его включил в свои воспоминания П. Луговой, многонастрадавшийся друг писателя с 30-х годов, секретарь райкома.
1992–1993 годы — триумф архивиста Ю. Мурина: журналы «Родина», «Источник» и «Вопросы истории» обнародовали один за другим по частям переписку.
Оставалось только предполагать, по каким причинам и обстоятельствам и Сталин и Шолохов скрывали свои зафиксированные архивами общения; версий может быть много.
Архивист выявил створы переписки: январь 1931 — январь 1950. Он же вызволил из небытия несколько других важных документов с именами персонажей своего поиска (казалось бы, мелочь — кто присутствовал на встречах Сталина и Шолохова, но это позволяет опровергнуть мнение некоторых шолоховедов, что якобы состоялись заседания Политбюро как таковые).
Замечу: есть возможность дополнить информацию о том, что читал Сталин из-под эпистолярного пера Шолохова, Самое первое письмо о бедах на Дону Сталин прочитал еще в 1929 году. Не ему оно адресовалось. То заслуга доброй знакомой Шолохова Е. Г. Левицкой — ей писал, и она, познав страшные откровения, посчитала своим долгом познакомить с ним Сталина. Ее имя известно по посвящению к рассказу «Судьба человека». (Некоторые строчки из письма появятся в главке «Высоты обобщений».)
Еще важная замета: в главке «Был ли любимцем?» дополнительное свидетельство о том, что прочитал Шолохов о своем «Тихом Доне» из-под пера Сталина, но в письме, которое было адресовано не писателю, а одному из соратников вождя. Там шли приговорные строки…
И еще одно наиважное уточнение. Ю. Мурин включил в свою книгу только письма двух (исключения для пяти документов, но и они напрямую связаны с именем Сталина). Однако надо знать, что имя М. Шолохова в архиве ЦК значится, пожалуй, в сотне самых разных документов. Это и доносы на писателя (в одном из писем Сталину, как узнаем дальше, Шолохов сообщал: «В крайком, в ЦК посыпались клеветнические заявления на Лугового, меня и других коммунистов…»). Это и письма Шолохова Маленкову, затем Хрущеву и Брежневу — в каждом из них душа и характер вешенца: смелость! Это не только постановления о наградах, но и порицания-наказания за политическое, выражаясь нынешним языком, инакомыслие и при Сталине, и при Хрущеве, и при Брежневе. И так далее. Все это я попытался в надлежащих подробностях изложить в своей книге 1995 года «Тайная жизнь Михаила Шолохова… Документальная хроника без легенд».
Итак, переписка писателя и вождя-правителя. Теперь появляется возможность документализировать их взаимоотношения и задуматься, какими они были на самом деле — без мифов и легенд.
Продолжение мифа
Переписка, обилие почестей, сохраненное в памяти участие в работе партсъездов, казалось бы, неопровержимо обуславливают поверить безоговорочным утверждениям, что Шолохов был чтим Сталиным и партвластью, ибо, в свою очередь, чтил Сталина и партвласть. Вот какова страшная цена того, что разоблачительные послания с берегов Дона не были никому известны.
В этом контексте стушевывается любопытный факт, что агитпроп ничуть не употреблял имя Сталина по связи с Шолоховым всуе (насколько знаю, «послужный список» писателя лишь один раз был удостоен упоминанием вождя — в 1941 году; в предисловии к первому изданию «Тихого Дона» после присуждения Сталинской премии значилось: «Шолохов — истинный любимец Сталина». Зато определенно знаю: стоило Сталину однажды оповестить об «ошибках и недостатках» в романе, так рассчитанный на миллионы школьный учебник «запамятовал» упомянуть факт присуждения этой премии).
Агитпроп сделал свое дело, но до конца не ушел. Нынешние политконъюнктурщики не любят рассказывать, ради чего Шолохов общался со Сталиным, но охотно тиражируют давней поры оценки, лишь неуклюже перелицовывая их с «позитива» на «негатив». 1993 год — одна миллионнотиражная газета вослед многим другим оповестила: «Сталинист Шолохов, в массовом сознании предстающий (и не без оснований) столпом рухнувшей системы, классиком соцреализма…»
Тема «Шолохов и Сталин» сугубо биографического свойства в силу значимости этих персон в истории неминуемо преобразуется в особую для истории категорию: «Писатель и Власть». Или, может быть, даже так — «Писатель и Совесть», если не забывать, как необычайно неоднозначно складывались отношения партии и писателей.
ШОЛОХОВ И СТАЛИН. Выскажу как будто бы парадокс: нельзя познавать отношения Сталина и Шолохова по этой книжке; в равной степени, как и по отдельным, выхваченным из контекста их биографий, высказываниям писателя о тех или иных чертах характера или поступках вождя. Поэтому отринем первое побуждение — ограничить изучение темы только на основе переписки, тем более расставлять акценты, используя заглавные в ней обращения «уважаемый» или «дорогой». Выяснение отношений может стать достоверным, если эпистолярий воссоединить и с художественным, и с газетным наследием.
Что, однако, анализировать предпочтительнее: романы — в них сгусток философского осмысления жизни… газетное перо — оно электризуется токами общественного мнения, злобой дня и требованиями-пожеланиями редакций, что совокупно порождает неизбежное чувство самоцензуры? Читаю признания (оправдания?) Б. Пастернака, как смог появиться его поэтический цикл во славу Сталина: «Искренняя попытка жить думами времени и ему в тон» (Б. Пастернак. Собр. соч., т. 2. М., 1989, с. 620).
Какой бы ни была степень доверия к художественному или к журналистскому творчеству, ради объективности обратим свое внимание к обоим.
Романы… «Тихий Дон» — для многих, как проверял, полная неожиданность, что он без имени Сталина. Поразительнейший факт! Напомню, в каком историческом и политическом контексте вешенец отказался увековечивать вождя в своей эпопее. Вешенское восстание и оборона Царицына, столь стратегически важная для судьбы революции, соседствуют и по времени, и окровавленными степями. Сталин по заданию Ленина один из организаторов обороны — и не случайно награжден орденом. К моменту работы писателя над томом, где стал описывать Вешенское восстание, и город уже наречен в честь вождя, и отпраздновано в невиданном размахе 50-летие Сталина, и по юбилейно-подхалимскому почину «красного маршала» Ворошилова (статья и брошюра) он отныне непререкаемый «гениальный организатор обороны» и вообще «гений военного искусства». «Поднятая целина» — и здесь невероятное: Сталин не персонифицируется в контексте агитпроповского понятия «сталинская коллективизация» ни портретом, ни сюжетными сценами. Его имя фигурирует только со строго «служебными целями»: как автор статьи «Головокружение от успехов» или в главе позиционно-противопоставнического спора, как вести коллективизацию — по Ленину или по Сталину. «Они сражались за Родину» — генералиссимус без никаких восхвалений; больше того, он в эпицентре страстных споров об ответственности за репрессии.
