Сам факт того, что Сталин не пресек переписку, иные свидетельства общений, нередко с проявлениями заботы и внимания (помог Дону хлебом в голодомор, разрешил печатать два романа, спас от ареста), могут породить впечатление о доброжелательном отношении Сталина к Шолохову. Убежден в другом: то был во всем политический расчет! Далее некоторые примеры.
…Голодомор. Ю. Мурин помогает уяснить, что сообщение о выделении хлеба идет телеграфно, в открытую — расчет на всенародную благодарность, но резкая политическая оценка «саботажничества» и заступничества за «саботажников» — в письме, в расчете на потаенное чтение, к тому же репрессии, как известно, прекращены не были.
И вновь выделяю: не случайно угроза от Сталина (в письме 6 мая 1933 г.) за то, что писатель защищал голодающее крестьянство. Сталин о бедствии, им же спровоцированном (хлеб понадобился для финансирования индустриализации), никогда и нигде, ни в речах, ни в статьях. Шолохов же осмелился не только в письмах — за год до беды в «Поднятой целине» обнародовал отважно проницательное предвидение: быть «жестокому голоду». И определил виновника: «ЦК большевиков собирает… хлеб якобы для колхозных посевов. На самом деле хлеб пойдет для продажи за границу…» Каково! Нет, не случайно — напоминаю — «Правда» предупреждала таких правдолюбцев, как Шолохов: мол, слово правды о голодоморе расценивается клеветой и наветом. Шолохов не остался в долгу — тоже предупредил Сталина: вчитайтесь в концовку письма от 4 апреля — здесь явственная угроза предать огласке черные злодеяния.
…Судьбы романов. «Тихий Дон» — Сталин осознавал величие романа, который не втискивался в жесткие каноны ни «Краткого курса истории ВКП(б)», ни соцреализма. Отсюда поистине коварная оценка, в которой мнение державного «литературоведа» Сталина ничуть не состыковалось с не обозначенным в письме (1929 г.), но последовавшим после публикации письма (1949 г.) приговором гособвинителя Сталина: «Знаменитый писатель нашего времени тов. Шолохов допустил в своем «Тихом Доне» ряд грубейших ошибок и прямо неверных сведений насчет Сырцова, Подтелкова, Кривошлыкова и др., но разве из этого следует, что «Тихий Дон» — никуда не годная вещь, заслуживающая изъятия из продажи?» Что же последовало за этим письмом? Указание приостановить готовящееся переиздание и требования переделок — ввести в роман образ Сталина! Вождь не ответил на просьбу-требование писателя прояснить эту страшную ситуацию. Добавлю: в 1932 году именно Сталин сформулировал на долгие десятилетия вперед директиву, что Мелехова, великого правдоискателя, нельзя считать «типичным представителем крестьянства». Эта формула досуществовала до недавних времен, в т. ч. в оценках даже такого весьма просвещенного деятеля, как член Политбюро дипломат А. Громыко. Отмечу, что Сталин никогда не пресекал критического отношения и ЦК, и прессы к смелому роману. В результате это, несомненно, обусловило то, что он от многочисленных политкупюр был избавлен лишь в 1995 году. «Поднятая целина». С одной стороны, Сталин делится с Кагановичем в письме: «Интересная штука! Видно, что Шолохов изучил колхозное дело на Дону. У Шолохова, по-моему, большое художественное дарование…» С другой стороны: и никогда не обнародовал этого отзыва, и не препятствовал жестокой политкритике романа по его выходе (например, в журнале «Молодая гвардия»: «Объективно это затушевывание контрреволюционной инициативы кулачества»), и не помог автору отстоять подлинное название «С потом и кровью»… Нет, далеко не случайно, что при жизни Сталина, в 1950 году, ЦК, по инициативе второго деятеля партии Г. Маленкова, готовится обсуждать документ, в котором Шолохов критикуется по всем сразу произведениям «за слабые образы коммунистов».
…Репрессии. Сталин выполнил просьбу вешенца об освобождении 3-х его друзей, руководителей района, но проигнорировал цифру жертв беззакония числом «185», что вывело перо Шолохова. И оставил без никакого внимания требования вообще прекратить бесчеловечные издевательства над брошенными в тюрьмы.
К концу своей жизни Сталин перестал оделять Шолохова публичными знаками внимания. Отсюда, как догадываюсь, и обнародование письма с приговором «Тихому Дону» и появление учебника с критикой и с забвением факта Сталинской премии. Хуже того, позволил себе проявить унизительное пренебрежение — прочитаем свидетельство прибывшего в Москву посланца Тито М. Джиласса: «Говоря о современной советской литературе, я — как более или менее все иностранцы — указал на Шолохова. Сталин сказал: «Сейчас есть и лучшие», — назвал две неизвестные мне фамилии, одну из них женскую». Характерно, что после 1950 года Шолохов перестал обращаться к Сталину.
Некоторые уточнения
Не все на поверхности в переписке. Перья в политически острых темах чаще всего скрывают истинные намерения или подлинную картину. Несколько примеров.
…Письмо Сталина от 6 мая 1933 года. Вождь посулил «должные наказания» «виновникам безобразий». Но обратимся к фактам, что изложены в комментариях 26 и 27: и вина Центра не признана, и партнаказания не соответствуют страшной мере содеянного в издевательствах над народом.
…Письмо В. Ставского Сталину (1937 г.) Упомянуто нежелание Шолохова «писать» Мелехова большевиком — так будем знать: это зафиксирован отказ выполнить совет Сталина; не хотел превращать любимого героя-правдоискателя в агитперсонаж. Написано о «политических ошибках» и «метаниях» — это отзвуки отважных порывов несогласий с указаниями сверху. Вот о том, что Шолохов не ведет «партработы», — на самом же деле он изо всех сил помогал райкому избавить район от голодомора и перегибов коллективизации. Или: секретарь крайкома не намерен-де арестовывать писателя — в действительности то было просто вожделением, о чем рассказывал даже Сталин.
…Письмо октября 1937 года, в котором фраза о нелегком пережитом в прошедшие 10 месяцев. О чем речь? Подготовка ареста: наглый сбор компромата и вербовка доносчиков и провокаторов, анонимные письма в ЦК с доносами, что Шолохов защищает «врагов народа»… Мешают писать романы… Приказ на арест — вынуждены бежать… А. Фадеев критикует в «Лит. газете» за «недостаток большой, всеобъемлющей, всечеловеческой мысли» (впоследствии такой упрек огранили в политформулировку «безыдейщина)». И так далее. Повторю: в моей книге обо всех этих жутких гранях биографий рассказано в нескольких главах.
…Письмо Шолохова (февраль 1938 г.) полно веры, что разоблачения прекратят репрессии. Увы, напрасны были надежды, — это безоговорочно зафиксированно иезуитски коварным посланием проверяльщиков, они отрицают даже факт жестокой травли Шолохова.
…Письмо Берии со сподручным Сталину — в нем эхо непрекращающейся борьбы вешенца против репрессий.
..Письмо — последнее — вождю-правителю. Тщетно пытается узнать истинные причины приговора роману на запрет или на переделки — это-то после сотни переизданий по всему миру. Напомню: приговор выписан хитрованно: и писатель назван «знаменитым», и зафиксирована вопросительная интонация при словах «изъятия из продажи». Агитпроп тем не менее пренебрег «дипломатией» — он привел приговор в исполнение бестрепетно: затребовал переделок. С 1929 года тянулась казнь, но так, чтобы никто не знал: трижды отказы печатать, сотни политкупюр, неустанные указания переписывать историю расказачивания и восстания, а также судьбы главных персонажей в угоду власти.
Мечтания о новом сборнике
Верен давней мысли, что главная тема для биографа Шолохова — это «Писатель и Власть» или — повторюсь — «Писатель и Совесть». Мечтаю в связи с этим, чтобы появился сборник материалов по этой теме. Обращения — не только к Сталину, не только в Кремль. Требования и просьбы, адресованные к власти, начиная с райкома. Речи с державных трибун. Оценки политики партии и правительства… И, естественно, материалы, которые фиксируют отношение власти к писателю.
Такая книга многое прояснит. В том числе острейшую тему отношения Шолохова к инакомыслящим. В этом разделе неминуемо быть и его резкому требованию осудить А. Синявского и Ю. Даниэля, и материалам, которые расскажут, как он защищал, помогал, содействовал многим выдающимся деятелям культуры и науки. Здесь будут фамилии преследуемых и опальных А. Ахматовой и ее сына Л. Гумилева, А. Платонова и его сына, одного из конструкторов «Катюши» И. Клейменова, артистки Э. Цесарской, генерала Лукина, прошедшего через фашистский плен и допросы НКВД, Б. Пастернака, А. Солженицына, А. Твардовского и еще, еще.
Насыщенным стал бы в этой книге раздел взаимоотношений власти и вешенца после смерти Сталина. По-прежнему почести, но по-прежнему же тайные от народа издевательства. И партнаказания (например, когда Шолохов потребовал опубликовать «Доктора Живаго» Б. Пастернака), и жестокая проработка на совещаниях в ЦК (например, обвинения в том, что проявляет солидарность с буржуазной «реакционной печатью» в критическом отношении к «достижениям» советской литературы), и унизительное отклонение рекомендации коллегиально обсудить положение дел в культуре («т. Шолохов оказался в этом плане под каким-то, отнюдь не позитивным влиянием…»), и цензура с политкупюрами от Брежнева в романе «Они сражались…». И т. д. В свою очередь, писатель отказывается освятить своим словом один из сборников во славу Н. С. Хрущева или, к примеру, в сущности рвет отношения с Л. И. Брежневым, отослав ему резко непочтительное письмо.
