небось хлеб с молоком, а теперь со сладкой водичкой… Но, смотри, и сахара скоро не будет.
Исчез и сахар. Хлеба стало меньше. Вместо ламп, как во времена турецкого ига, люди зажигали лампады.
Зиму с грехом пополам перезимовали. Но Рангелу надо было уходить. За ним следили: куда ходит, с кем встречается, кого приводит к себе домой. Нужно было скрываться, пока не поздно. Только бы вот оружие достать! Жаль, что не знает он, где дедово ружье: отец так и умер, не сказав ни полицейским, ни своим родным, куда он спрятал его.
Не раз подступался он к матери с расспросами. Но та отвечала неизменно:
— Не знаю, сынок. И не спрашивай про ружье. Страшно и вспоминать про такое.
Ружье заполняло его детские и юношеские мечты, заставляло его думать неотступно о деле, во имя которого погибли дед и отец. Очень рано — раньше, чем они, — понял он, что такое человек, как он должен жить на белом свете, как бороться за счастье своего народа.
«Только бы найти отцовское ружье, — снова возвращался к этой мысли Рангел. — Может быть, мы и патронов бы не достали, может, оно и не выстрелило бы ни разу, но была бы у нас в руках святыня — знамя времен Ботева и Левского!»
Старая мать горевала:
— И что у тебя за судьба? Остаться в роду последним…
Рангел тоже мечтал о сыне, которому он мог бы, как когда-то отец, рассказывать о ружье, о деде, о роде Рангеловых. Но род кончается — он, Рангел, последний. Кто знает, что ждет его в горах, — может, и не вернется…
Одна мысль утешала, что есть на свете не менее важная цель. У него нет преемника, но он выполнит свой долг перед народом так, что, даже если придется умереть, его имя останется жить не только как имя одного человека, его потомка, — оно останется в сердцах всех. Разве есть более верное, более надежное продолжение рода?
Успокоившись, он подошел к кровати матери и раскрыл ей, как на исповеди, все, о чем передумал.
Мать заплакала и благословила.
Перед тем как уйти к партизанам, Рангел решил привести в порядок дом. Если уж не может он оставить домашним денег и продуктов, то хоть крышу починит. А черепицу можно взять с сарая — он уже отслужил свой век.
Слезая с крыши оголенного сарая, Рангел заметил, что к одной из полусгнивших балок прибито какое-то бревно. Вроде тех брусков, что дед Мартин, костоправ, привязывал к сломанной ноге. Интересно… А у соседнего бревна нет такого выступа… Почему?
Движимый каким-то внезапным озарением, он уже увидел, что бревно состоит из двух половинок. Узкая трещина, которой двадцать лет назад не было видно, теперь зияла. Ударив слегка по дереву топором, он вытащил один гвоздь, потом другой — и почерневший от времени футляр раскрылся у него в руках.
Так последнему из рода Рангеловых досталось повстанческое ружье — ружье времен Ботева и Левского, ружье, с которым в Сентябрьские дни его отец охранял Георгия Димитрова.
4
В каких только переделках Рангел не побывал! А из села в село, как легенда, передавалась радостная весть: ружье деда Рангелова в отряде!
«Выстрел грянул!» — пели девушки на посиделках старую народную повстанческую песню, и слова ее звучали по-особому.
Однажды ночью в селе снова прогремели выстрелы. И снова, как десятилетия назад, победно зазвенел колокол. На площади ярко запылал костер: горели налоговые книги с именами бедняков-недоимщиков. Вспышки пламени освещали мужественные лица партизан.
Малина ушла с мужем в отряд. Долго после этого рассказывали в околии, как партизаны захватили село, как старинное ружье-ветеран карало угнетателей народа. Но из-за этого старинного ружья забрали в полицию Рангелову сестру, издевались над ней, переводили из одного участка в другой, пока она не погибла от побоев. Мать не выдержала этого удара и тоже вскоре умерла. Незадолго до наступления свободы убили в перестрелке и Малину. Рангел вернулся и не застал в живых никого из своей семьи. Дом его с вьющимся виноградом и верандой был превращен в развалины.
Стояла осень, и внизу, в реке, плавали только рассохшиеся бочки. Рангелу некуда было пойти, негде было повесить свое ружье. Правда, перед ним все двери были открыты — люди наперебой приглашали его к себе, не знали, где усадить. Но не было у него родного очага, не было человека, который вместе с ним заплакал бы, вспоминая мать, сестру, жену, что не родила ему сына…
5
И, видимо, для того чтобы его утешить, в правлении сельского кооператива, созданного в Бистреце после освобождения, среди портретов погибших партизан повесили пожелтевшую фотографию его деда и единственную карточку его отца в старой солдатской форме. Здесь же, среди портретов на стене, Рангел повесил и ружье.
Куда только не звали его работать — и в милицию, и в государственную безопасность, предлагали высокий офицерский чин в армии, но Рангела тянуло на село. Он решил остаться в деревне налаживать кооператив.
Нелегко ему пришлось с крестьянами, с их привязанностью к собственному клочку земли. Не все поверили сразу председателю. Даже некоторые вчерашние товарищи отступились от Рангела. Но когда они собирались вечерами в канцелярии кооператива спорить или что-нибудь решать, все невольно поглядывали на ружье, висевшее среди портретов. На нем высечены номер и название русского завода. Оно прошло с болгарским народом тяжелый путь борьбы за свободу и теперь как бы призывало к миру между крестьянами.
С каждым годом к владениям кооператива присоединялись все новые участки, и наконец среди бистрецких крестьян вовсе не осталось единоличников. Все, кто шли за Рангелом, за председателем, стали словно ветвями его рода. Все ему сделались близкими, родными. Благоденствие этих людей, их счастливая, радостная жизнь — в этом теперь был смысл его существования…
Бухгалтер закончил свой рассказ. После всего того, что я услышал, мне не терпелось поскорей увидеть последнего из рода Рангеловых. Мы допоздна прождали его в правлении, но он так и не пришел. Тогда мы решили отправиться на поиски. Дома его не оказалось. Там, где когда-то было пепелище, возвышался теперь новый дом с верандой, увитой виноградом, и источником во дворе. Сверху, со старого орехового дерева, упал мне под ноги косматый шарик, будто говоря: «Добро пожаловать!» Перед глазами у меня сразу всплыли образы старого деда Рангела, его сына, раненного штыком, а потом, спустя много лет, зверски убитого… А со ступенек каменной веранды спускался маленький Рангел — нет! — мальчик в белой рубашке.
— Где отец? — спросил его бухгалтер.
— Не пришел еще, — ответил он и посторонился, пропуская нас. — Заходите!
