начал подкручивать струны. Потом поднял смычок и замер. В зале наступила тишина.
Смычок резанул воздух и вырвал из скрипки стон. Она тоскливо зарыдала, кого-то звала, кого-то проклинала, подавляя скорбь. Потом улыбнулась, и брызнули на солнце чьи-то слезы-росы. Жаркое солнце выпило их, и снова вернулась память о тяжелом прошлом. Снова в сердце капали расплавленные капли свинца, оставляя в нем черные мертвые следы. И вот оно, уже многократно пробитое насквозь, мертвеет. Последний стон. Последний аккорд — и смычок остановился.
В зале кто-то всхлипнул. Кто-то тяжело вздохнул.
Федор Денисович выступил на шаг вперед и тихо сказал:
— Памяти моих сыновей. Они не вернулись с войны…
И ушел за кулисы.
Еще миг — и в зале разразилась буря. Шквал аплодисментов, возгласов, рыданий… Трудно сказать, какие чувства охватили людей — благодарность музыканту, удивление открытия, воспоминание о недавнем и уже прошлом… Только теперь все подумали, что никогда не слышали от этого человека ни жалоб, ни просьб. Никого он не осудил, никого не обидел. Возможно, оттого и казался чудаком. А он был такой же, как и все они, — носил в сердце любовь и горе, радости и печали…
Спустя полгода Федор Денисович скоропостижно умер. Хоронили его торжественно, всем училищем, и поставили это надгробие. Каждый день приходила на могилу Марусина. Молчаливая, с низко надвинутым на самые брови черным платком, делавшим ее похожей на монашку. Она ни с кем не делилась своим горем и никуда не хотела уезжать.
— Куда я поеду?.. Моя душа здесь. А родичей у меня нет, — отвечала сердобольным соседкам.
Спустя два года умерла и Марусина. Но этого никто как-то и не заметил. Ее похоронили рядом, но от могилы не осталось теперь и следа.
Михайло обошел вокруг забытого надгробия, повырывал бурьян, отгреб сухие листья и пошел дальше. Грустили над белыми крестами плакучие ивы. Стряхивали с себя слезы-листья кудрявые клены…
СНЕГ
За окном падает снег. Падает тихо, задумчиво.
Вот летит, порхает пушистая снежинка и опускается прямо На сердце. Потом упала вторая, третья, а там все они облепили его пушистым белым слоем. И было от этого пусто и холодно. И почему-то страшно.
Она не хотела отойти от окна и все смотрела, как падает снег. Мохнатый снег. И это был уже не снег, а кружилась осенняя листва и мягко стлалась под ноги… И пьянила, дурманила хмелем… То кто-то касался ее щеки:
— Слышишь?
То кто-то спрашивал:
— Видишь?
И сердце ее отстукивало:
— Да, да, да!
Они бежали вдоль молчаливой аллеи осеннего парка. Он скрывал их от недоброго чужого глаза, стряхивал на них свой убор. Они шли по шумным бульварам под проливным дождем. И обильный осенний дождь весело отблескивал в их глазах. Они слушали музыку в переполненном душном зале, и для них расцветало лето.
И это лето зеленело в ее глазах. А в его — зажигало ночные звезды. Она думала, что эти звезды — вечны. А они погасли… Когда? И не заметила. Узнала как-то случайно, когда он поднял телефонную трубку и, меняя голос, сказал:
— Нет, нет, его и сегодня нету! Наверно, и не будет…
Возможно, и совсем не будет…
За окном падал мохнатый снег…
Я НЕ ПРИДУ
Я не приду к тебе. О нет, я не боюсь… Я просто — люблю. Я изнываю от прикосновения твоих рук. Ты снишься мне…
Ты смотришь на меня со страниц книг и журналов. Ты шепчешь в завываниях снеговея:
— Эх, ты-ы!
Ты сидишь рядом со мной в душном троллейбусе, и я не чувствую ни тесноты, ни толкотни. Я улыбаюсь твоей улыбке:
— Эх, ты-ы!
На меня смотрят другие и тоже улыбаются. Пускай!
Ты ходишь со мною всюду. Хотя я давно не вижу тебя. Но ты сказал:
— Я зайду к тебе после работы!
И я жду. Долго-долго. Последней покидаю школу. Жду…
Первой прихожу. Сажусь за свой стол. Еще никого нет. Только уборщица удивленно поглядывает на меня. Пускай! Я — жду!
Я отказываюсь от кино, я забываю про работу. Я могу сама тебя увидеть, стоит только сделать несколько шагов и свернуть в сторону. Но я — не сворачиваю. Я — жду…
А ты не пришел. И я увидела тебя сама. И опять ты сказал:
— Эх, ты!.. Хоть бы раз вспомнила обо мне.
— О тебе?.. Еще чего!
— Эх, ты!
— Что — я?
— Гордая, загадочная. Кто вас разберет?
— А разве так трудно понять? — Я смотрю в твои глаза, и они понимают меня. Я вижу, как пульсирует кровь на твоих висках, как напряглось твое тело…
— Я хочу быть вместе с тобой — всегда! А ты?
— И я…
— Ты придешь ко мне еще?
А ты? Ты не пришел. У меня — тоже своя гордость.
— Нет…
Искры метнулись в твоих глазах.
— Не понимаю! Снова не понимаю!
Да, ты не понимаешь. А мне — больно. Потому что я отрываю тебя от сердца. Слышишь, как оно рыдает? Но нет, ты этого не можешь услышать!..
Я прощаюсь с тобой. Я хороню свою мечту.
Я не приду к тебе…
Эх, ты…
ПОРТРЕТ
Вместо послесловия
— Значит, мы пишем о вас так: журналистка, молодой научный работник, педагог. Тут нужно указать
