в руках, крадучись, цепью шли на него, но его еще не видели… Еще несколько человек лезли через пролом. Жираслан узнал Эльдара. И тут же кто-то воскликнул:
— Вот он!
Не отдавая отчета в своих действиях, Жираслан вскочил на ноги, выхватил из кобуры второй кольт и, стреляя из обоих револьверов, бросился назад.
Предостерегающий возглас Астемира, первым заметившего опасность, сделал свое дело: почти все машинально присели. Однако без жертв не обошлось — один из джигитов больше не встал. Эльдар почувствовал хлесткий удар по ноге, упал, но тут же поднялся. Скосило и еще одного…
Через минуту старый склеп, куда успел юркнуть абрек-паша, оказался под дулами десятка винтовок. Бандиту оставалось только одно: как можно дороже продать свою жизнь.
Тем временем сопротивление абреков в доме Имамова было сломлено. Послышались взрывы ручных гранат под стенами осажденного дома, и бой прекратился.
Наступила тишина. Жираслан понял, что остался один, что он последний. И, как бы подтверждая это, кто-то из его преследователей прокричал из-за кустов:
— Жираслан! Сдавайся! Ты остался один.
Как ни странно, ему показалось небезразличным, что его назвали прежним именем Жираслан, а не абрек-пашой. «Это голос Эльдара, он кричит… Вот с кем скрестились мои пути», — подумал Жираслан.
Да, все складывалось необыкновенно!
Эльдар решился, несмотря на ранение, идти прямо в склеп и там брать Жираслана, побеждая не оружием, а силою слова, бесстрашием, отвагой. Только таким образом мог теперь Эльдар проявить свое превосходство над врагом и отомстить за все. Риск, конечно, был смертельный, и Астемир удерживал Эльдара от этого шага.
Рана Эльдара не была тяжелой — пуля прострелила ляжку, рану перевязали платком.
Эльдар встал.
— Пойду, — заявил он с такой решимостью, что Астемир понял бесполезность дальнейших уговоров.
Кто-то подал Эльдару казацкую шашку, и Эльдар шагнул, опираясь на нее, бледный, с лихорадочным огоньком в глазах.
— Пойду, — твердил он, — пойду… Я, Астемир, прежде очень хотел говорить так хорошо, как ты, — и не умел. Один раз я не сумел ответить далее бездельнику Газызу, — вспомнил Эльдар тот давний случай у мечети, — а теперь…
Эльдар вдруг прервал сам себя и весело сказал:
— Ну ладно, некогда! Возьмите это… и это, — он передал Казгирею карабин и револьвер.
— Тогда и я с тобой, — Астемир шагнул следом.
Эльдар крикнул, обращаясь к склепу:
— Жираслан, мы идем к тебе… Это я, Эльдар… Без оружия… Узнаешь меня? А со мною Астемир.
Ответа не было.
Смельчаки остановились. Сильная боль заставила Эльдара пригнуться. Сжав зубы, он застонал.
Астемир поддержал его.
Вход в склеп был с другой стороны, но меж старых камней виднелись щели, через которые Жираслан мог стрелять.
— Жираслан, — заговорил теперь Астемир, — вся Кабарда знает твой ум. Слушай меня. Ты можешь стрелять в нас… без смысла, без доблести. Нужно ли тебе это? Мы идем от имени Инала и Казгирея. Первые люди Кабарды призывают тебя: сдайся на милость, иди под защиту закона. Ты слышишь нас, Жираслан?
Ответа не было.
— Ты ранил Эльдара, он не в силах ступать. А не то он не побоялся бы войти в склеп… Жираслан, отвечай!
Эльдар же и в самом деле ослабел настолько, что с трудом держался на ногах. Но он овладел собою и заговорил снова:
— Зачем молчишь, Жираслан? Выходи! Выходи под защиту закона! Выходи или стреляй.
Голова Жираслана без шапки показалась над склепом, и Жираслан встал во весь рост. Протянулась его рука. В ту же секунду рядом с Эльдаром прозвучал выстрел. Это непроизвольно, забыв запрещение, выстрелил Казгирей. Жираслан покачнулся, рухнул.
Настала тишина.
— Аллаур-сын! — свирепея, выругался Эльдар. Он хотел броситься туда, где свалился Жираслан, и сам упал. — Что сделал ты, сын безумного? Зачем?
Казгирей в растерянности опустил карабин. Астемир осторожно шагнул вперед, к темному отверстию, откуда несло теплом сухой, старой ямы и куда соскользнул Жираслан. Со всех сторон к кладбищу бежали люди. Астемир спустился в полуразрушенный склеп и скорее угадал, чем увидел, в теплом, душном мраке Жираслана. Он лежал навзничь — без шапки, весь измазанный землею.
Когда его вынесли, он дышал, но был без памяти. Травинки застряли между газырями на дорогой черкеске голубого цвета, под ногти забилась земля. Лицо Жираслана все еще было красивым, и, может быть, из-за бледности, сейчас особенно выделялся шрам под правым усом.
Возбужденные боем конники собрались вокруг раненого, и каждый старался хорошенько рассмотреть его — Жираслана, абрек-пашу. Кучук угрюмо спросил:
— А конь его… ранен или убит?
— Ранен в переднюю ногу, — отвечали Кучуку.
Дыхание Жираслана становилось частым и шумным. Эльдару сейчас больше всего хотелось довезти его живым до Нальчика, он торопил с отъездом. Астемир отдавал распоряжения. Раненных в бою конников сносили в ближайшие дома. Решили оставить здесь и старика хаджи, который до конца боя пролежал в кустах и все еще не в силах был произнести хотя бы слово. Для Эльдара и Жираслана настелили в тачанку побольше соломы, туда же посадили и Саида. Отряд двинулся в обратный путь.
Саид всю дорогу бормотал про себя молитвы, а Эльдар морщился от боли при каждом толчке и, хмурясь, прислушивался к дыханию Жираслана. О чем думал Эльдар при этом?
Следом за отрядом уже несся по аулам слух, что Эльдар и Астемир из Шхальмивоко застрелили Жираслана и везут его тело в Нальчик.
САРЫМУ ВЕЗУТ ДОМОЙ. ЯЗЫК И ГЛОБУС
Сарыма поправилась. Наташа сказала ей, что скоро ее отпустят домой.
А пока Сарыма старалась помогать сестрам. Свободные часы они с Наташей проводили в маленькой комнатке, которая называлась «докторская» и где стояла койка Наташи.
Окно выходило в садик, примыкавший к большому Атажукинскому саду. Ветви старого каштана, которого не сумела одолеть засуха, как бы с любопытством заглядывали сюда, рассматривая сложенные на подоконнике красивые вещи.
За время болезни набралось много подарков. Были тут и подарки, что предназначались Сарыме еще к свадьбе, были и другие, которыми добрые люди хотели выразить свое сочувствие Эльдару и его невесте по случаю несчастья. Пестрели красивые ткани, шелковые платки, поблескивали флакончики с «душистой водой», вроде того, что Эльдар добыл для Сарымы еще тогда, на койплиже. Сарыма, улыбаясь, думала, с каким трудом достался тот флакончик и как много флакончиков теперь…
Многое было по-другому, все обещало иную жизнь.
Один раз, когда Сарыма еще лежала в постели после операции, раздались крики. Сарыма услышала голос матери. Диса требовала, чтобы ее впустили, а сестры не разрешали. И все-таки Диса протолкнулась в дверь, за ней еще несколько женщин — Сарыма узнала и вдову Данизат,
