— Вадим Николаевич, родненький! Обмануть можно человека, который ничего в своем деле не понимает. А через мои руки прошло все жилье в нашем городе, каждый квадратный метр.
Крепко огрела она его, по самому темечку. Старая школа чувствуется, куда нам до нее! Нет, хорошо, что я не стал вчера темнить, повел разговор напрямую. Был в этом свой риск, конечно, но, с другой стороны, доверие всегда обязывает.
— У меня такие предложения, Андрей Фомич. Администрация комбината, надо думать, накажет виновных — и Авдеева и Печенкину. С директора же спрос особый. Я думаю, ему следует объявить замечание. А вот что дальше, что с другими делать? С Плешаковым, например? Он не справляется с работой, это же ясно. Или с Черепановым? Что я слышала здесь… мне страшно даже стало. Я, Андрей Фомич, не знаю, что и предложить.
Колобаев сделал вид, что не понял ее вопроса, и нетерпеливо поднял с места Ермолаева:
— Пожалуйста, Владимир Михайлович, И будем заканчивать, если больше нет желающих.
— Как-то я был в Москве, — негромким голосом, четко акцентируя паузы между словами, начал Ермолаев, — смотрел одну пьесу. Там, помню, герой жаловался: хотел купить маленькую рыбу, а купил большой огурец. Так и мы — собрались обсуждать аварию на станции, а заговорили о комбинате в целом. Полемика была резкой, в хоккее, например, нескольких игроков уже удалили бы за недозволенные приемы. Спорить мы совершенно не умеем, считаем, чем сильнее обидим человека, тем лучше. Но так или иначе симпатии и антипатии были выражены очень четко. Я не имею морального права свою личную точку зрения выдавать за позицию парткома. И все-таки, надеюсь, большинство согласится с тем, что я скажу. Плешаков вел себя малодушно. Нам не нужны красивые жесты, которыми, по существу, он пытался защитить себя от критики. Очистные сооружения нужно расширять, реконструировать, притом делать это без копеечной экономии, которая может обернуться убытками. Но кто должен думать об этом? Кто должен стучаться во все двери, предлагать, настаивать, требовать? Плешаков ничего этого не делал. Я, во всяком случае, не могу назвать ни одного случая, чтобы он обратился с конструктивными идеями. Вместо этого отбивался от рационализаторских предложений. Плешаков с обязанностями не справляется, для меня это совершенно ясно. Предлагаю освободить его от должности, подыскать работу по силам. Предлагаю также в течение ближайших трех месяцев заслушать на парткоме вопрос о перспективах работы станции. Я согласен: Авдеев и Печенкина заслуживают выговора. Но если бы этот вопрос ставился на голосование, я бы поднял руку с тяжелым чувством. Так или иначе, мы накажем людей, которые живут интересами комбината, болеют за него. И что будет с ними дальше? Не забросит ли Авдеев свои чертежи? Принесет ли он их в наш негостеприимный БРИЗ? Я не могу не думать об этих вопросах. Быть может, задаю их с запозданием. Но всем надо извлечь из этого случая уроки, сделать выводы на будущее.
Володя взглянул на часы и сказал, обращаясь непосредственно к Колобаеву:
— А теперь, Андрей Фомич, я прошу не останавливать и не перебивать меня, если даже наши взгляды будут в чем-то расходиться. Я не злоупотреблю регламентом.
Я внимательно посмотрел на Ермолаева. Сегодня его худощавое бледное лицо сильнее обычного отсвечивало желтизной: мается, бедняга, печенью. Володя выглядел совершенно бесстрастным, и я не мог догадаться, о чем станет он сейчас говорить.
— Представьте себе современный корабль, курс которому прокладывает неопытный штурман. Время от времени на помощь ему устремляется капитан… Впрочем, не буду прибегать к иносказаниям. Давайте посмотрим правде в глаза: главный инженер комбината со своими обязанностями решительно не справляется… У Вадима Николаевича есть немало завидных качеств. Он красноречив, находчив — чему не раз сегодня мы были свидетелями, полон энергии. Наконец, он волевой человек, обладает редкостной выдержкой, всегда подтянут, в хорошем, бодром настроении. Быть может, все это подкупило управляющего трестом, когда он назвал Черепанова перспективным работником. Вадим Николаевич, дорогой, не обижайтесь на меня, но призвание ваше — не в инженерно-технической деятельности. Вы умудряетесь стоять над потоком бесконечных производственных забот, ежедневных, будничных, часто неблагодарных, состоящих из мелочей, а ведь все это жизнь комбината, и все это прямые ваши обязанности, Вадим Николаевич. Подумайте над этим. Вас все время подстраховывают то Новиков, то Чантурия, но комбинату не нужны два или три главных инженера, нужен один, который справляется со своим делом… И последнее. Не поймите меня так, Андрей Фомич, что я поднимаю вопрос о несоответствии главного инженера комбината занимаемой им должности. Сегодня, пока я так вопрос не ставлю. Все, что сказал я сейчас, — это разговор коммуниста с коммунистом, который я решился провести публично. Но если со временем мне придется поставить такой вопрос, я это сделаю.
Прошло несколько минут, как Ермолаев сел на место, а в кабинете все еще стояла глубокая тишина. Кажется, все не могли опомниться от предметного урока, который преподал сейчас секретарь парткома: вместо запутанных, обходных маневров он решился на прямой и кратчайший путь, по тонкой проволоке прошел, словно по гладкому асфальту. Одно фальшивое слово, неточная нота — и все летело бы с треском в тартарары, но Володя не допустил даже малейшего сбоя… Я, во всяком случае, был поражен дерзостью его замысла и безукоризненной чистотой исполнения. И если до последней минуты я все еще колебался, выступить или нет и какую выбрать тактику — защищаться? нападать? излагать программное заявление? — то сейчас ясно понял, что не нужны никакие слова и что я могу только испортить дело. Если, конечно, Вадим с отчаяния не выкинет какой-нибудь фортель, после которого уже нельзя будет промолчать.
— Нет больше желающих? — спросил Колобаев. — Вадим Николаевич? Игорь Сергеевич? Тогда будем закругляться.
У Черепанова было лицо несправедливо наказанного ребенка, на предложение выступить он обиженно пожал плечами: я, понятно, могу внести ясность, камня на камне не оставить от этих обвинений, но не стану этого делать — вы, мол, сами все прекрасно понимаете… В другой раз этот актерский этюд вывел бы меня из себя, но сейчас я воспринял его вполне добродушно.
— Мне понравилось выступление секретаря парткома, — начал Фомич неторопливым, размеренным голосом. — Оно конструктивное, продуманное. Так и нужно — больше заботиться о деле. Авдеев волновался, это понятно, но грубить все равно не нужно. Мы его поправили. Давайте помнить хороший
