«Если бы я не бросила учебу в машиностроительном институте, то могла бы стать хорошим механиком, — думала Ольга, любуясь драгой. — Чем лучше меня Игорь Коробицын? Теперь я работала бы и на сборке драг. Потеряла профессию и ребенка потеряла. Когда-то еще овладею английским языком, а время бежит, бежит!..»
Она подошла к сходням, сброшенным с борта драги на берег котлована, просительно взглянула на женщину в комбинезоне.
— Покажите мне, как вы здесь работаете. Меня это очень интересует.
Домой Ольга вернулась за полдень, помогла Елене Денисовне, прибежавшей со службы, сделать заготовку к обеду, принесла ей воды, дров и отправилась на свою половину.
— Вот день и прошел! — задумчиво проговорила она, поднимаясь на крыльцо и покусывая палец, в который попала заноза. У нее были узкие в кисти, но сильные руки, не боявшиеся грубой работы. — Вот день и прошел, — повторила она, с раздражением вытряхивая на стол содержимое корзинки, где хранились разные мелочи: она искала игольник…
— Вы собираетесь рукодельничать? — спросила забежавшая Пава Романовна.
— Нет, вынимала занозу.
— Первая медицинская помощь! — Пава Романовна оглядела нарядный ералаш на столе. — Ах, что за кружево! Я не встречала подобного!
— Если оно вам нравится, могу подарить.
— Правда?! Вам не жалко?
— Немножко жалко, но это ничего. Возьмите. — Ольга помолчала, потом заговорила с досадой, даже с некоторым озлоблением: — Вы не замечаете, как затягивают нас всякие бабьи мелочи, когда мы сидим дома?
— А я почти не сижу дома. — Пава Романовна приложила кружево к высокой груди. — Я сделаю из него красивое жабо. Это освежит платье, в котором мне придется играть в «Бешеных деньгах». Шить новое я пока не буду: смотрите, как меня распирает. А все ваш изверг Иван Иванович! Ведь мог бы оказать нам услугу, тем более он не из пугливых, вроде Гусева. — Пава Романовна повернулась еще перед зеркалом и сказала самодовольно: — Все-таки мне идет и беременность. Я просто кругленькая, но исполнять на сцене роли девушек уже не могу. Это большой урон для нашего драмкружка. Если бы вы заменили меня…
— Я никогда не участвовала в постановках.
— Ничего не значит! Было бы желание, — решительно заявила Пава Романовна. — Может быть, вас не пускает Иван Иванович? Да, как вы относитесь к тому, что у него случилось сегодня? — спросила она, бережно пряча в сумочку кружево. — Неужели из знаете? У него сегодня большущая неприятность!
У Ольги дрогнуло сердце.
— Что с ним?
— Криминальный случай, он при операции вместо какой-то там опухоли вскрыл живот женщине, у которой была беременность в начале пятого месяца.
— Не может быть!
— Однако это случилось, — возразила Пава Романовна с нескрываемым злорадством. — Он слишком самоуверен и иногда пренебрегает исследованием. Гусев не дал бы себя так одурачить.
19
Хирург Гусев числился теперь заместителем Ивана Ивановича. Ольга познакомилась с ним у Пряхиных на второй день после своего приезда. Высокий, сутулый, с большим носом и тонкими цепкими руками, он напомнил ей чеховского человека в футляре. Глаза его смотрели настороженно, узкое лицо выражало брюзгливое недовольство: он словно обнюхивал каждого, кто впервые подходил к нему.
— Мы с ним не дружим, — пояснил Иван Иванович Ольге после того, как познакомил их. — Он опытный врач, но очень уж осторожничает, и это доводит его до перестраховки. Такому нельзя быть хирургом. И вообще врачом нельзя быть.
— Зачем ты ссоришься со своими коллегами? — упрекнула Ольга.
— Какая может быть дружба с человеком, который вместо совета и помощи одергивает тебя на каждом шагу? Если у нас решается вопрос о нейрохирургической операции, у него начинаются нервные колики, хотя его никто не просит даже ассистировать.
В этот раз Гусев был потрясен совершенно. Он не промолвил ни единого слова, а просто остолбенел возле стола. Но он мог вести себя как угодно, поскольку присутствовал в операционной случайно.
Другое дело Иван Иванович… Когда он вскрыл брюшную стенку и увидел увеличенную матку с особенно развитой сосудистой сетью, лицо его загорелось таким румянцем, словно он получил пощечину.
В первый момент он вспылил, бросил инструмент и пошел из операционной. Он даже не зашипел, как гусь, что случалось с ним в минуты напряженного, злого волнения, а просто выругался и зашагал прочь, но, не дойдя до порога, собрал все свое самообладание хирурга, вернулся к растерявшемуся ассистенту и стал зашивать рану. Хорошо, что он не затронул матку, что женщина и после попытки хирургического вмешательства сможет родить. Но он чувствовал себя страшно оскорбленным.
Руки его, развитые, словно у блестящего пианиста-виртуоза, действовали с привычной ловкостью и точностью, а в душе кипело…
Наложив последний шов, он скинул в предоперационной комнате белоснежный колпак, маску, клеенчатый фартук, швырнул перчатки и большими шагами пошел по коридору, развевая полами халата, не замечая больных, суетливо расходившихся по местам при появлении его прямой, высокой фигуры. Уже на выходе он столкнулся с сестрой, выносившей из палаты помойное ведро, и внезапно остановился; маленькое нарушение больничного распорядка просто взбесило его сегодня.
— Поставьте ведро! — сказал он резко. — Я говорю: поставьте ведро! Есть на то санитарки, есть поломойки…
Упоминание о санитарках вернуло его мысли к той, которую только что сняли с операционного стола, и он, болезненно хмурясь, отвернулся…
Свет и блеск июньского дня только усилили в нем ноющее сознание вины в позорном промахе. Он не мог простить себе легкомысленной доверчивости. Было заключение опытного терапевта, подтверждающее диагноз опухоли. К гинекологу больная категорически отказалась идти. Она была такая суровая старая дева, что ни у кого, тем более у самого Ивана Ивановича, не появилось подозрения на беременность.
— Обошла, как мальчишку! — сказал он, поднимаясь через две ступеньки на высокое крыльцо поликлиники, смежной с больницей.
В кабинете Иван Иванович крепко хлопнул дверью, благо час был не приемный, опрокинул табурет, дал ему хорошего пинка и, морщась от боли в ушибленной ноге, присел к столу.
— Чертова баба! Тоже мне девушка!
Все сильнее кипя гневом, он вспомнил некрасивое лицо санитарки, ее большие руки… Смирная, работящая старая дева, она была на хорошем счету среди медицинского персонала. Ее расторопность и старательность вошли в поговорку. Иван Иванович поручал ей уход за самыми тяжелыми больными. Нельзя было не верить в ее добропорядочность — и вот такая страшная, нелепая история!
«Скверная баба! Как она посмела выдать беременность за опухоль живота?! Зачем? Ведь не от нужды. Ведь не из боязни общественного мнения! Наоборот… И помогли бы и поддержали. Что за озорство отчаянное!»
— А тебе так и надо! — с озлоблением бросил Иван Иванович вслух по собственному адресу. — В другой раз будешь осмотрительнее.
После полудня его вызвали в райком. Надев пиджак и кепи, он вышел из больницы, но за порогом неожиданно столкнулся с Ольгой.
Она взволнованно и нежно посмотрела ему в лицо:
— Захотелось тебя встретить. Ты домой?
— Нет, в райком, — сказал он глухо, не глядя на нее.
— Я провожу тебя, — предложила Ольга, беря его под локоть.
— Хорошо, пойдем, — ответил Иван Иванович, и она увидела, как дрогнуло что-то жалкое в его мужественных чертах.
— Ничего, Ваня, ты не расстраивайся, пройдет, — сказала Ольга, крепко стискивая ему руку.
Хирург вздохнул всей широкой грудью:
— Конечно, пройдет. Хотя ошибка недопустимая. Меня другое волнует. Я не пойму, как она смела… как могла обмануть меня! Так глупо, так дерзко лезть под нож! Она все во мне оскорбила!..
Он не знал, зачем его могли вызвать к секретарю райкома именно сейчас, после позорной для хирурга оплошности. Возможно, Скоробогатов решил вмешаться в дела больницы… Иван Иванович ожидал всего и потому вошел в райком очень решительно.
Скоробогатов, конечно, уже знал о случившемся, но принял Ивана Ивановича неожиданно ласково.
«Радуешься, что меня есть на чем прижать!» — сообразил тот, отвергая ласку крутой складкой бровей и сурово-независимым видом.
— Я насчет ваших фельдшерских курсов, Иван Иванович, — мягко заговорил Скоробогатов, не изменяя благожелательного выражения, странно не идущего к его властному лицу. — Что это вы с Логуновым проводите там свою особую политику? Да, политику, не согласованную с общей линией райкома партии!..
— Не понимаю, о чем речь! — промолвил Иван Иванович, невольно смущаясь под пронизывающим взглядом секретаря.
— О том, что вы устраиваете лекции и на политические темы, рассчитанные не только на ваших слушателей: они посещаются в массовом порядке. Вы даже переносите их из помещения курсов в зал клуба, и все это без согласования с райкомом ни по тематике, ни по времени и месту проведения.
