журналам.
На щеке тракториста красовалось крупное маслянистое пятно, очертаниями своими похожее на Балтийское море. Павел Савельевич припомнил, что тракторист этот учился у него зимой на курсах. В мозгу его даже вспыхнула фамилия парня: Пшеницын. Вот поди ж ты, полгода ни разу не вспоминал о нем, а память, оказывается, все это время хранила в своих закромах не только облик непутевого этого парня, но даже и его фамилию.
— Да умывался я уже! — гремел Пшеницын. — Такое пятно за один раз не отмоешь! Пусти, руки у меня чистые, не щекой же я буду твои журналы брать?
— А ты и сам не заметишь, — настаивала Варя. — Задумаешься и дотронешься до щеки, а потом и журнал запачкаешь.
— Да я никогда в жизни не задумываюсь, вот еще! — презрительно фыркнул Пшеницын, но умываться все же пошел.
И Павел Савельевич понял, кто в бригаде заведует красным уголком. Ему и понравилось, что Варя так стойко стоит на страже бригадного культурного имущества, и в то же время смешно стало, что она столько пыла вкладывает в это не очень-то крупное дело. Или это ему оно кажется таким мелким? Было в ее рвении что-то хорошее, даже святое, но и какой-то детской игрой от всего этого на него повеяло. На минуту Павел Савельевич даже усомнился: не приписал ли он Варе своих взрослых мыслей о лесопосадках в степи. А на деле она, может, совсем и не такая.
Судя по всему, Варя была из тех наивных и счастливых людей, которые умеют в любое занятие, даже самое неказистое, вкладывать всю свою душу и видеть его сколь угодно большим и чуть ли не главным в жизни. Павел Савельевич и посмеивался сейчас над Варей, и в то же время малость завидовал ей. В дальней своей молодости он тоже обладал наивным этим учением, но с годами порастерял его на житейских перепутьях и научился по-взрослому просеивать и сортировать все свои дела и заботы: это вот важно, а это так себе, можно и пренебречь.
Принято считать, что, взрослея, человек многое берет от жизни, обретает знания, опыт, а кое-кто и мудрость. Все это так, но мы как-то забываем: в эти же годы что-то безвозвратно теряется, что совсем не грех сохранить на всю жизнь. Лучше всего было бы так: сберечь все наилучшее из юности и к нему прибавить зрелую мудрость, но Павел Савельевич был убежден, что это редко кому удается. По крайней мере, ему это не удалось…
Павел Савельевич уткнулся носом в газету, а когда вскинул голову на легкий шум, то увидел в дверях бригадира Алексея, который выставил перед собой, как оправдание своего прихода, солидную книгу. И так случилось, что как раз в ту секунду, когда Алексей вырос в дверном проеме, Варя легонько подвинулась у стола, освобождая рядом с собой местечко на скамейке. Павел Савельевич готов был поклясться, что она даже и не смотрела в сторону двери и при всем желании не могла видеть Алексея, — просто так совпало.
И конечно же, Алексей тут же сел на это случайно освободившееся место рядом с Варей. Павел Савельевич так и не понял, заметила Варя, кто сел рядом с ней или нет. Они сидели бок о бок, старательно отвернувшись друг от друга, и, со стороны смотреть, внимательно читали: Алексей — капитальную книгу с чертежами, а Варя — тонкий журнал с картинками. И никто в вагончике не удивился тому, что бригадир с учетчицей сидят рядышком: то ли просто не обратили на это внимания, занятые каждый своим делом, то ли не впервой такое с ними приключалось, и все привыкли, что так уж у бригадного начальства почему-то само собой выходит.
А Павел Савельевич пуще прежнего забеспокоился, как бы простодушная и восторженная Варя не угодила в хитро расставленные сети. Вот и совсем мало он ее знал и убедительно доказал себе, что нет ему до нее никакого дела, а сейчас подмывало его предостеречь Варю, чтобы та по неведению не искалечила свою судьбу. Но как придирчиво ни всматривался он в Алексея, а не заметил в нем ничего от опытного соблазнителя. Или тот очень уж умело маскировался?
Сбивало с толку, что в Алексее никак не сказывался человек, привыкший к легким победам над девчатами. Он вел себя так, будто вовсе не знает или, по крайней мере, прочно позабыл о том, что парень он видный. И это похвальное незнание заставило Павла Савельевича усомниться: не соорудил ли он все свои скоропалительные опасения на песке?
Порой в Алексее даже проглядывала робость, совсем уж не свойственная записным донжуанам. Было заметно, что он побаивается Вари, и молодая эта боязнь невольно примирила Павла Савельевича с Алексеем и убедила его в том, что Варе ничто плохое не угрожает…
Павел Савельевич неусыпно сторожил их, но даже и он не уследил, когда и как случилось, что солидная Алексеева книга оказалась захлопнутой, а сам Алексей придвинулся к Варе, смотрел через ее плечо в журнал, и они по очереди перелистывали страницы с картинками: по всей вероятности, Варины картинки были интересней чертежей в капитальной книге. Долистав журнал до конца, Варя с Алексеем разочарованно переглянулись, дивясь тому, что журналы выпускают такие короткие: только разгонишься полистать всласть — и уже задняя обложка. Но они тут же нашли выход: перевернули журнал и мужественно стали листать снова, с самой первой страницы, — должно быть, искали там что-то позарез нужное им обоим.
Поверх бумажной узорчатой шторки в окно заглядывал похудевший от любопытства молодой месяц. Он вызывал влюбленных из тесного вагончика наружу, обещал им всю ночную степь от края и до края, с ее могучей тишиной, горьковатым запахом увядших трав, нахохлившимися в вековом сне курганами и тугими, зовущими вдаль гудками речных пароходов. Но, кажется, Алексей, с Варей еще боялись оставаться наедине друг с другом. Да им хорошо было и в вагончике — лучше не бывает. Вокруг шуршали газетами, стучали костяшками домино, заводили патефон, а они затерянно сидели посреди всего этого шума и многолюдья, притихшие, с затаенными глазами, и листали свой счастливый журнал, листали…
Здоровенный Пшеницын крутился у рации: близился час радиопереклички. Щека Пшеницына была чистая и красная: видно, долго пришлось ее драть, соскабливая маслянистую Балтику.
А за столом Алексей с Варей еще ближе придвинулись друг к другу. Они смотрели не отрываясь в распахнутый перед ними журнал, но страниц уже не переворачивали: наверно, нашли ту единственную картинку, которую так долго искали.
Длинные волосы Алексея упали ему на лоб и мешали видеть
