Акунка уставился своими лихорадочно блестящими глазами на Богдана и спросил:
— Ты его знаешь?
— Да. Я его знаю и тебя знаю. Ты несколько дней в нашем зимнике жил, ты больной был.
Акунка не спускал глаз с Богдана.
— Это у Пиапона? — неуверенно спросил он.
— Да.
— Ты мне тогда дал горсть фасоли, ты был кашеваром. Вот встретились, а? Где Пиапон, как его здоровье? Я его никогда не забывал. Разве можно забыть такого человека!
— Дед за полковником Вицем на Де-Кастри ушел.
— Это совсем близко от нас! Вот бы мне встретиться с ним, как хорошо было бы, как радостно стало бы!
Богдан распорол карман, вытащил бумагу и записал нового партизана — Акунка Кондо с реки Тумнип. Потом он накормил Акунку, и они улеглись спать. Богдан задремал, когда вернулся Кирба. Кирба быстро разделся и лег рядом с Богданом, обнял его, зажал мускулистыми руками и прошептал:
— Ты знаешь какая она хорошая! Самая, самая красивая девушка на всем Амуре. Я женюсь на ней. Слышишь, Богдан, я женюсь! Уничтожим белых и японцев, и я женюсь. Мы уже все обговорили, я договорился с ее родителями. Когда будем возвращаться, я заберу ее с собой.
— Что-то очень уж скоро все получается у тебя, — сказал Богдан.
— Ничего не скоро! Два дня — это разве скоро? Мы как увидели друг друга, так сразу влюбились. Понял? А ты говоришь скоро. Вот скорее бы уничтожить белых и японцев — это было бы хорошо.
— К нам записался один ороч, мой знакомый. Давай спать, завтра рано выступать, — сказал Богдан и отвернулся от друга.
Ночью Богдан проснулся от скрипа дверных петель. Кто-то вошел в избу и забормотал, что охотники в такое время чай пьют, а партизаны почему-то спят. Богдан узнал Акунку. Он встал, вышел на улицу и убедился, что утренняя звезда вышла на свой дозор. Когда он вошел в избу, в избе горела лампа, в печи потрескивали поленья. Партизаны сидели, покуривая трубки.
Богдан сел рядом с Кирбой.
— Тебе надо заиметь часы, — сказал он Кирбе.
— Зачем они? Всякий зверь в тайге знает, когда вставать, когда ложиться спать, а мы люди, лучше их знаем. Солнце есть, звезды есть — зачем часы?
— Все командиры имеют часы, все они по часам команды подают.
Кирба задумался. Он тоже видел у всех командиров часы, однажды видел, как Тряпицын сверял часы с Мизиным. Верно говорит Богдан, командиру без часов вроде бы нехорошо, у кого не достает чего-то командирского.
Кирба представил, как он достает из внутреннего кармана большие часы с цепочкой, смотрит на них и говорит: «Через час выходим из Богородска». На него смотрят партизаны, и все кивают головами, все соглашаются, хотя никто не знает, сколько им ждать этого часа, какой путь проходит звезда за этот час.
Выкурив трубки, партизаны попили чай, собрались по-охотничьи скоро и вышли в поход. Впереди отряда шел Потап Чируль.
Утренний жесткий мороз щипал щеки, нос, поднявшийся верховик гнался за лыжниками, подталкивал в спину. Было совсем еще темно, но привычные к ней охотники видели окружающие торосы, чернеющие вдали тальниковые острова. А Потап Черуль в этих местах мог вести отряд с завязанными глазами.
Верховой ветер усиливался, партизаны с тревогой поглядывали на небо, все поняли, что надвигается пурга. Жестокая зима выдалась нынче, редкие дни выглядывало маленькое желтое солнце, больше оно скрывалось за черными снежными тучами. Шел беспрерывный снег, потом поднимался ветер, крутил пушистый снег, мел в овраги, в прибрежные кручи и засыпал их. Острова на Амуре исчезли под снегом, кустарники погребены под сугробами, из-под снега торчат верхушки тальников.
Лыжный отряд Кирбы, сокращая путь, шел к Николаевску. Когда закрутила пурга на Амуре, отряд ушел в тайгу, под вековые кедрачи, и продолжал путь. Родная тайга укрыла их от пурги. Ночевали они под густыми кедрами, постелью им был мягкий снег, одеялом черная ночь. Так они не одну ночь ночевали в тайге, когда гнались за ловким и хитрым соболем.
На второй день разведчики, шедшие впереди отряда, заметили в тайге костры. Сообщили командиру. Кирба с Потапом Черулем подкрались поближе к кострам и наблюдали за людьми, гревшимися у огня. По всем признакам, это были партизаны, один из лыжных отрядов.
— Я выйду к ним, наши пусть на всякий случай под прицел возьмут их, — сказал Кирба.
— Ты командир, тебе нельзя рисковать, — сказал Черуль. — Лучше я пойду.
— Яков Тряпицын всегда один выходит к белым, — ответил Кирба и, поднявшись на ноги, скатился к кострам.
— Стой! Кто ты? — окликнули его караульные.
— А вы кто? — выкрикнул Кирба.
К нему приблизились два бородача с берданками наперевес. Поднялись другие, схватились за ружья.
— Мы партизаны, — ответил один из бородачей.
— Мы тоже партизаны, — сказал Кирба. — Кто ваш командир?
Партизаны повели Кирбу к костру. Навстречу им встал среднего роста русский, с рыжеватой бородкой, с маузером на боку.
— Кто такой? — спросил он сиплым, простуженным голосом.
— Командир лыжного отряда гольдов!
— Документы есть?
— Вот документы, — Кирба поднял в левой руке берданку и похлопал правой по кобуре.
Командир партизан усмехнулся.
— У всех есть такие документы. Бумагу тебе дали в штабе?
— Зачем мне бумаги? Мне Тряпицын сказал, ты командир. Этого тебе мало? Сам Тряпицын сказал слово. Мало?
Или имя Тряпицына подействовало на партизанского командира, или он поверил Кирбе, но он улыбнулся и сказал:
— Где твой отряд? Почему никого нет с тобой?
— А ты почему не показываешь бумаги? — спросил Кирба. — У тебя есть бумага, что ты командир?
Рыжебородый расстегнул полушубок, вытащил бумагу и протянул Кирбе. Кирба не умел читать, но не растерялся, позвал Богдана.
— Это комиссар, — представил Кирба Богдана.
Богдан поздоровался с рыжебородым, прочел с трудом бумагу, удостоверяющую личность командира отряда русских лыжников.
— Все верно, — сказал он, возвращая бумагу. — У нас нет такой бумаги, потому что мы из Богородска вышли, а штаб находятся в Мариинске.
Без разрешения командира Чируль вышел из-за укрытия и подошел к разговаривающим.
— Ты чево, Колька? Почему гольдам, ульчам не стал верить? — набросился он на рыжебородого.
Тот тоже узнал Черуля и засмеялся.
— Это ты, Черуль! Мать честная, ты тоже в партизаны пошел?
— А я чо, рыжий?
Кирба позвал своих лыжников, и те ловко скатились вниз, остановились возле костров, под одобрительный гул партизан.
Партизаны повесили котелки, чайники над кострами и вскоре пили обжигающий, ароматный чай, угощали друг друга тем, что нашлось в котомках, в заплечных мешках. Русские лыжники рассказывали, как они сделали засаду под Денисовкой и уничтожили отряд белых, спешивших в Мариинск на помощь полковнику Вице, нанай вспоминали, как они освободили Мариинск. Много нашлось соседей, многие нанай и русские жили совсем рядом, их разделяли какие-нибудь пятьдесять-шестьдесят верст, охотились они в одной тайге, возле такой-то реки. Нашлись и общие знакомые, знаменитые охотники.
Обо всем говорили русские и нанайские партизаны, бывалые таежники. Привыкли они вести неторопливые разговоры у костра в тайге, за кружкой обжигающего чая. И командиры тут же делились своими планами, у них не было никаких секретов, потому что они выполняли один общий приказ командующего — бить врага везде и всюду, где только он встретится.
Выкурив трубки после чая, партизаны расстались. Кирба повел отряд на правобережье Амура к лиману, где хозяйничали белогвардейские и японские отряды. Командир спешил — ему необходимо быстрее победить белых и японцев, его в Богородске ждала невеста. Спешил и Акунка Кондо — ему не терпелось увидеть Американа-тайменя, выброшенным на песок, спешили и ульчи с кремниевыми ружьями, чтобы заменить свое старье новыми боевыми винтовками, спешил и Богдан с остальными лыжниками, им хотелось скорее возвратиться домой и приняться за привычное дело — за рыбную ловлю и охоту. А еще они хотели, чтобы скорее наступила новая жизнь. Любопытно всем было взглянуть на эту новую жизнь.
Отряд вышел к деревне Касьяновке. Разведчики доложили, что в деревне все спокойно, нет ни белых, ни японцев. Партизаны вошли в деревню, расположились в избах, выставили караульных, впервые за несколько дней сняли с себя верхние суконные и меховые халаты, остались в одних нижних халатах и наслаждались теплом. Хозяин избы, где остановились Богдан с Кирбой, даже предложил баню, но партизаны отказались, они никогда еще не мылись в русской бане.
— Нет, мы зимой не моемся, — ответил Кирба.
— Ваша воля, мое дело — предложить, — обиделся гостеприимный хозяин.
Хозяйка готовила на печи что-то вкусное, аппетитный запах щекотал ноздри. Но попробовать это угощение партизаны не успели. Часовой привел к Кирбе нивха, который назвался Кайнытом, сообщил, что к селу скоро придет японский отряд, что партизанам надо скрыться в тайге.
